Он сорвал с пояса четки и простер большое деревянное распятие в мою сторону.
Все это меня немного позабавило, но я видела, что Матту эта сцена не по душе. Быть может, в нем заговорила профессиональная ревность?
– Ваше преподобие, – заговорил судья, слегка поклонившись отцу Бэйну, – имеете ли вы свидетельства того, в чем обвиняются эти женщины?
– Имею, – отвечал священник; приступ красноречия закончился, и он был спокоен.
Я едва не отступила на шаг назад, когда он уставил на меня грозящий перст.
– В полдень во вторник две недели назад я встретил эту женщину в садах замка Леох. С помощью сверхъестественных сил она наслала на меня свору псов, и я упал перед ними и находился в смертельной опасности. Будучи тяжко раненным в ногу, я пожелал покинуть ведунью, но она соблазняла меня своей греховностью и звала уединиться с ней, а когда я не поддался на ее уловки, она наслала на меня проклятие.
– Что за идиотская чепуха! – возмутилась я. – Впервые в жизни сталкиваюсь с подобным нелепым преувеличением.
Черные, горящие, как в лихорадке, глаза отца Бэйна обратились ко мне.
– Ты посмеешь отрицать, женщина, что произносила следующие слова: «Идемте со мной, отец, иначе ваша нога воспалится и загноится»?
– Не совсем такими словами, но примерно в этом смысле я высказалась, – признала я.
С откровенным торжеством выпятив подбородок, священник сдвинул в сторону полу своей сутаны. Повязка, испятнанная засохшей кровью и свежим желтым гноем, стягивала бедро. Бледная плоть выше и ниже повязки вспухла и была покрыта зловещими красными полосами.
– Господи Иисусе! – воскликнула я, устрашенная этой картиной. – Да ведь у вас заражение крови. Вам нужно лечиться, немедленно, иначе вы умрете.
Ропот ужаса пронесся над толпой. Даже Матт и Джефф казались ошеломленными.
Отец Бэйн медленно покачал головой.
– Вы слышите? – спросил он. – Наглость этой женщины не ведает пределов. Она угрожает мне смертью, мне, служителю Бога, в присутствии членов церковного суда!
Возбужденный говор толпы сделался громче. Отец Бэйн заговорил снова, возвысив голос, чтобы его было слышно:
– Я предоставляю вам, джентльмены, судить на основании свидетельств ваших собственных чувств, а также повеления Господа – не оставляй ведьму в живых!
Драматическое явление отца Бэйна завершило допрос свидетелей. Судьи объявили короткий перерыв, из гостиницы им принесли чем подкрепиться. Для обвиняемых подобные любезности опять-таки не были предусмотрены.
Я собралась с силами и попробовала ослабить свои путы. Кожаные ремни поскрипывали, но не подались ни на дюйм. Пытаясь подавить страх, я с известной долей иронии подумала, что именно теперь появиться бы стремительному молодому герою, который, силой проложив себе путь через толпу перепугавшихся сограждан, подхватил бы упавшую в обморок героиню к себе на седло.
Но мой стремительный молодой герой находился где-то в лесах, потягивая эль с пожилым эпикурейцем благородных кровей и выслеживая ни в чем не повинного оленя. Непохоже, думала я, стиснув зубы, что Джейми успеет вернуться хотя бы к тому времени, чтобы собрать мой прах, прежде чем его развеет ветром на все четыре стороны.
Подавленная все возрастающим страхом, я даже не сразу расслышала топот конских копыт. Но в толпе заговорили, головы начали поворачиваться, только тогда и я обратила внимание на доносящийся с мощенной булыжником Хай-стрит ритмичный цокот подков.
Возгласы удивления сделались громче, и толпа начала отступать, пропуская всадника, который мне еще не был виден. Несмотря на мое отчаяние, я испытала еле заметный прилив ни на чем не основанной надежды. Что, если Джейми вернулся раньше? Может, домогательства герцога сделались не в меру настойчивыми или оленей мало… Я даже приподнялась на цыпочки, чтобы разглядеть лицо всадника.
Передние ряды зрителей неохотно раздвинулись, когда рослый гнедой конь просунул длинную морду между тесно сдвинутыми плечами. Под удивленными взглядами всех присутствующих – включая и меня – тощая фигурка Неда Гоуэна проворно спрыгнула с седла.
Джефф в немалом недоумении разглядывал аккуратного худощавого человечка.
– Кто вы такой, сэр?
Такое вынужденно вежливое обращение явно было внушено серебряными пряжками на башмаках и бархатным кафтаном прибывшего: служба при лэрде клана Маккензи имела свои выгодные стороны.
– Мое имя Эдвард Гоуэн, ваше лордство, – четко и ясно выговорил Нед. – Я адвокат.
Матт сгорбился и слегка покрутился на стуле, у которого не было спинки, и оттого долговязому туловищу судьи приходилось сильно напрягаться. Я от души пожелала, чтобы ему защемило позвоночный диск в пояснице, – уж если меня собираются сжечь за то, что у меня дурной глаз, пускай он причинит хотя бы это зло и отчасти рассчитается за меня.
– Адвокат? – переспросил судья. – Что же привело вас сюда?
Седой парик Неда Гоуэна склонился в самом изысканном из официальных поклонов.
– Я прибыл предложить мои скромные услуги в поддержку миссис Фрэзер, ваше лордство, – ответил юрист. – В поддержку очаровательной леди, которую я лично знаю как добрую и отзывчивую при проведении целительных действий и осведомленную в том, как эти действия проводить.
«Очень хорошо, – одобрительно подумала я. – Наконец-то удар в нашу пользу». Я увидела на губах у Джейли полувосторженную-полунасмешливую улыбку. Вряд ли кто-то проголосовал бы за Неда Гоуэна как за короля красоты, но в данный момент я не склонна была придираться к внешности.
Поклонившись судьям, а также всем прочим, в том числе – с полной официальностью – и мне самой, мистер Гоуэн выпрямился еще сильнее, чем это было ему свойственно обычно, уперся большими пальцами в бока и со всем романтизмом своего пожившего, но галантного сердца приготовился к сражению, избрав любимое законом оружие изощренной скуки.
Он был до крайности зануден. С упорством автоматической мясорубки он проверял каждый пункт обвинения на оселке своего опыта и безжалостно кромсал его на куски клинком законодательных актов и топором прецедентов.
То был подвиг благородства. Он говорил. И говорил. И говорил снова, делая по временам паузы якобы затем, чтобы почтительно обратиться за указаниями к суду, а на самом деле – для того чтобы перевести дух и собраться с силами для нового неистового нападения оружием слова.
Поскольку жизнь моя висела на волоске и мое будущее определенно зависело от красноречия маленького иссушенного человека, я, казалось бы, должна была внимать каждому его слову с увлечением. Вместо этого я самым постыдным образом зевала, не в состоянии даже прикрыть рот рукой, потому что руки у меня были связаны, и переминалась с одной наболевшей ноги на другую, горячо желая, чтобы меня сожгли немедленно и прекратили эту пытку.
Толпа, по-видимому, испытывала те же ощущения, но, по мере того как утреннее возбуждение переходило в полную апатию, негромкий и ровный голос мистера Гоуэна звучал неутомимо. Люди начали мало-помалу расходиться: кто вдруг вспоминал, что пора подоить корову, кто спохватывался, что не полил цветы, и у всех созрело убеждение, что, пока жужжит этот неумолимый голос, ничего интересного произойти не может.
К тому времени, как Нед Гоуэн кончил свою первоначальную защиту, наступил вечер; толстый судья, которого я про себя называла Джеффом, объявил, что суд возобновит работу завтра утром.
После короткого, вполголоса, совещания между Недом Гоуэном, Джеффом и стражником Джоном Макри два дюжих гражданина отвели меня к гостинице. Бросив взгляд через плечо, я увидела, что Джейли уводят в противоположном направлении: она шла, выпрямившись, подчеркнуто не спеша и гордо не замечая сопровождающих.
В темной задней комнате гостиницы мои путы были наконец сняты. Принесли свечу. Потом явился Нед Гоуэн с бутылкой эля и тарелкой хлеба и мяса.
– Я могу побыть с вами всего несколько минут, дорогая, да и этого удалось добиться с трудом, так что выслушайте меня без промедления.
Маленький юрист близко наклонился ко мне, неровный свет свечи придавал его облику особую таинственность. Глаза у него блестели, и, кроме небольшой разлохмаченности парика, в нем не было заметно никаких признаков напряжения или усталости.
– Мистер Гоуэн, я очень рада видеть вас, – искренне сказала я.
– Да, да, дорогая, – ответил он, – но теперь не время для таких разговоров.
Он погладил мою руку – ласково, но небрежно.