Диана Гэблдон - Чужестранка

— Отлично, посмотрим, что мы можем сделать, хорошо? — воскликнула я, полная воодушевления и великодушия.

Я встала и весело замахала Джейми, чтобы привлечь его внимание. Заметив мой сигнал, молодой человек, улыбаясь, начал протискиваться к нам сквозь толпу. Я не знаю, что произошло тогда во дворе между ним и Лаогерой, но сейчас он поздоровался с ней сдержанно, хоть и вполне приветливо. Мне он поклонился несколько свободнее, впрочем, наши отношения достигли уже такой степени близости, что вряд ли он стал бы обращаться ко мне как к малознакомому человеку.

Несколько пробных аккордов возвестили о близком начале выступления, и мы поспешно заняли места, причем Джейми уселся между мной и Лаогерой.

Гуиллин был мужчина неприметной наружности и хрупкого сложения; волосы какого-то серого, мышиного оттенка. Но вы переставали это замечать, когда он начинал петь. Зрение присутствующих как бы отключалось, а уши радостно воспринимали звуки. Гуиллин начал с простой песни; он исполнял ее по-гэльски, четко передавая каждую строку и подчеркивая ее окончание прикосновением к струнам арфы, и это музыкальное сопровождение воспринималось как гармоническое эхо слов, как переход от одной поэтической строки к другой. И голос был обманчиво простой. Вначале вам казалось, что в нем нет ничего особенного: голос приятный, но не сильный. Но потом вы ощущали, что звук проникает в самую глубину вашего существа, что каждый слог кристально чист и ясен, и не важно, понимаете ли вы язык песни или нет — она в вас, она звенит у вас в голове.

Песня была встречена горячими аплодисментами, и певец тотчас перешел к другой, которую пел на уэльском языке[16] — так, во всяком случае, я решила. Для меня это звучало как мелодичное полоскание горла, но все вокруг меня отлично понимали песню — вероятно, слышали ее раньше.

Во время короткого перерыва, когда певец снова настраивал арфу, я тихонько спросила у Джейми, давно ли Гуиллин живет в замке, но тут же спохватилась:

— Ох, вы же не можете этого знать? Вы сами здесь недавно.

— Я бывал в замке и прежде, — ответил он, повернувшись ко мне. — Провел в Леохе год, когда мне было шестнадцать, и Гуиллин тогда был в замке. Колум любит его музыку и хорошо платит, чтобы удержать его тут. Иначе нельзя — валлиец будет желанным гостем у очага любого лэрда.

— А я помню, что вы были здесь.

Это сказала Лаогера — вся покраснев, она тем не менее вступила в разговор.

Джейми взглянул на нее и улыбнулся одними уголками губ.

— Неужели? Но вам тогда было не больше семи или восьми лет. Не думаю, что я в то время так уж выделялся среди других, чтобы вы меня запомнили.

И Джейми снова повернулся ко мне:

— Вы понимаете по-валлийски?

— А я все-таки помню, — не унималась Лаогера. — Вы были… э… я имею в виду… а вы меня не помните?

Ее пальцы нервно перебирали складки платья; я заметила, что ногти у нее обкусаны.

Внимание Джейми тем временем привлекла группа людей у противоположной стены, которые о чем-то спорили по-гэльски.

— Что? — спохватился он. — Нет, не думаю, чтобы помнил.

Он с улыбкой посмотрел на девушку.

— Не похоже на то. Шестнадцатилетний парень настолько поглощен своей собственной персоной, что не обращает никакого внимания на тех, кого он считает кучкой мокроносых ребятишек.

Я сообразила, что эту реплику он скорее адресовал самому себе, нежели своей собеседнице, однако эффект вышел не совсем тот, на который он рассчитывал. Я поняла, что наступившая пауза необходима Лаогере, чтобы овладеть собой, и поспешила нарушить молчание:

— Нет, я совсем не знаю уэльского, или, как вы его называете, валлийского. А вы понимаете, о чем он поет?

— Конечно.

И Джейми принялся делать дословный перевод песни на английский.

То была старинная баллада о юноше, который полюбил девушку, но считал себя недостойным ее, так как был беден. Он уплыл в море, чтобы добыть богатство. Потерпел кораблекрушение. Ему угрожали морские змеи, его зачаровывали русалки, он испытал множество приключений, нашел сокровище, но когда вернулся домой, то узнал, что его любимая вышла замуж за его лучшего друга, который хоть был и не богат, но более разумен.

— А что предпочли бы вы? — спросила я у Джейми, чтобы немного подразнить его. — Не решились бы жениться без денег или взяли бы девушку за себя, а деньги послали ко всем чертям?

Мой вопрос чрезвычайно заинтересовал Лаогеру — делая вид, что вся поглощена звуками флейты, на которой теперь играл Гуиллин, она наклонила голову в сторону Джейми, чтобы услышать ответ.

— Я? — Вопрос явно позабавил Джейми. — Ну, поскольку денег у меня сейчас нет и к тому же нет никаких шансов заиметь их в будущем, я, наверное, был бы счастлив, если бы девушка захотела выйти за меня и без денег.

Он с улыбкой покачал головой.

— Терпеть не могу морских змей.

Он собирался сказать что-то еще, но был остановлен Лаогерой, которая положила руку ему на рукав, но тотчас отдернула ее, покраснев, словно дотронулась до раскаленного железа.

— Ш-ш-ш, — прошипела она, — он, кажется, начинает рассказывать. Вы не хотите послушать?

— А, да.

Джейми слегка наклонился вперед в ожидании, однако, сообразив, что помешает мне видеть происходящее, настоял, чтобы я пересела рядом с ним по другую сторону, и попросил Лаогеру подвинуться на край скамьи. Я заметила, что девушка ничуть не обрадовалась такому перемещению, и попробовала протестовать, уверяя, что мне и так хорошо, но Джейми твердо стоял на своем:

— Нет, отсюда вам будет лучше видно и слышно. Кроме того, если он будет говорить по-гэльски, я стану переводить вам на ухо.

Каждую песню барда слушатели сопровождали аплодисментами, но, когда он просто играл на арфе, люди в зале тихонько переговаривались, и оттого высокие мелодичные звуки арфы как бы сопровождались глубоким низким гудением. Теперь же по залу пронесся общий шорох ожидания. Голос у Гуиллина, когда он заговорил, оказался такой же чистый и ясный, как во время пения, каждое слово было слышно во всех уголках высокого помещения без напряжения.

— Это было давно, двести лет назад…

Он заговорил по-английски, и я испытала внезапное ощущение дежавю. Точно так же начинал рассказывать легенды наш гид, когда мы ездили на Лох-Несс.

Гуиллин рассказывал историю не о героях и духах, а о гномах — маленьком народце.

— Один из кланов маленького народца обитал возле Дундреггана, — начал он. — Этот холм назвали так, потому что на нем жил дракон, которого убил Фьонн и здесь же похоронил.[17] После того как Фьонн и Финн ушли отсюда, в глубине холма поселились гномы, и захотелось им заполучить в кормилицы для своих волшебных деток матерей настоящих мужчин, ибо мужчины обладали такими свойствами, каких нет у гномов, и маленький народец считал, что такие свойства перейдут к их малышам с молоком кормилиц. И вот Эван Макдональд из Дундреггана пас однажды ночью своих коней, а в эту ночь жена родила ему сына-первенца. Налетел порыв ночного ветра и принес Эвану вздох его жены. Она вздыхала точно так, как перед рождением ребенка, и, услышав ее вздох теперь, Эван Макдональд метнул свой нож навстречу ветру во имя Святой Троицы. И его жена упала невредимой на землю рядом с ним.

В заключение рассказа послышалось всеобщее восхищенное «ах!», а Гуиллин перешел к дальнейшим историям об уме и изобретательности гномов, об их отношениях с миром людей. Он переходил с английского на гэльский — в зависимости от того, какой из них казался ему более подходящим к ритму повествования, потому что не в одном лишь содержании была суть, но и в красоте изложения. Как и обещал, Джейми негромко переводил мне с гэльского так легко и быстро, что я решила: он эти истории слыхал уже не раз.

Одну из легенд я про себя отметила особо. Вот она: некий человек поднялся на холм ночью и услышал, как женщина поет грустно и заунывно песню где-то под камнями волшебного холма. Человек прислушался получше и разобрал слова:

Мужчина поспешил в дом Балнейна и узнал, что хозяин куда-то уехал, а его жена и маленький сын исчезли. Человек разыскал священника и привел его на волшебный холм. Священник проклял камни холма и окропил их святой водой. Тотчас тьма ночная сгустилась и загремел гром. После этого луна вышла из-за облаков и осветила женщину, жену Балнейна, которая без сил лежала на траве с маленьким сыном на руках. Женщина так устала, словно прошла длинный путь, но она не помнила, где была и как туда попала.