Диана Гэблдон - Чужестранка

Джейми медленно поднялся со своего последнего поверженного противника под приветственные восклицания зрителей. Неровно дыша, он кивнул в знак признательности за одобрение, дотащился до одной из немногих устоявших скамеек и, весь залитый потом и кровью, опустился на нее, чтобы принять из рук трактирщика кружку эля. Проглотив эль, он поставил пустую кружку на скамью, перевел дыхание и наклонился вперед, опершись локтями на колени; рубцы на спине у него обозначились особенно резко.

На этот раз он не спешил надеть рубашку; несмотря на то что в таверне было прохладно, он оставался полуголым до той самой поры, когда надо было идти устраиваться на ночлег. Он вышел, сопровождаемый целым хором пожеланий доброй ночи, и вид у него был куда спокойнее, чем во все последние дни, — несмотря на боль от многочисленных ссадин, царапин и ушибов.

— Одна ободранная голень, одна рассеченная бровь, одна разбитая губа, один кровоточащий нос, шесть ссадин на костяшках пальцев, одно растяжение связки на большом пальце и два выбитых зуба. Плюс такое количество разных ушибов, сосчитать которое я не в состоянии, — со вздохом завершила я свой перечень. — Как вы себя чувствуете?

Мы были одни в небольшом сарае на заднем дворе таверны, куда я отвела Джейми, чтобы оказать первую помощь.

— Отлично, — улыбнулся он, попытался встать, но не смог распрямиться и болезненно поморщился. — Да, все в порядке, только ребра немного болят.

— Разумеется, они болят. Вы опять весь черно-синий. Зачем вы делаете подобные вещи? Как вы думаете, во имя Господа, из чего вы сделаны? Из железа? — раздраженно спросила я.

Он виновато улыбнулся и потрогал распухший нос.

— Нет. Но хотел бы.

Я вздохнула еще раз и осторожно ощупала его торс.

— Не думаю, что есть переломы ребер, пожалуй, только ушибы. На всякий случай я сделаю тугую повязку. Стойте прямо и закатайте рубашку, а руки не прижимайте к бокам.

Я принялась разрывать на отдельные полосы старый платок, который пожертвовала мне жена хозяина таверны. Проклиная про себя отсутствие пластыря и других привычных атрибутов цивилизованной жизни, я наложила как можно более тугую повязку и закрепила ее заколкой с пледа Джейми.

— Я не могу дышать, — пожаловался он.

— Свободно дышать вам будет больно. Не двигайтесь. У кого вы научились так драться? Тоже у Дугала?

— Нет. — Он поморщился, когда я приложила уксусную примочку к рассеченной брови. — Меня научил отец.

— Правда? Кем же был ваш отец? Местным чемпионом по боксу?

— Что такое бокс? Нет, он был фермером. И тоже объезжал лошадей.

Джейми со свистом втянул в себя воздух — теперь я накладывала уксусную примочку на голень.

— Мне было лет десять или одиннадцать, когда отец мне сказал, что ростом и статью я пошел в материну родню, значит, надо мне научиться драться.

Он вздохнул с облегчением и протянул мне руку, чтобы я могла протереть настоем календулы разбитые костяшки пальцев.

— Отец говорил: «Раз ты будешь рослый и сильный, половина мужиков, с которыми встретишься, тебя испугается, а половина захочет с тобой подраться. Уложи одного — тогда остальные оставят тебя в покое. И научись делать это быстро и чисто, не то придется тебе драться всю свою жизнь». Он отвел меня на гумно и швырял на солому до тех пор, пока я не научился давать сдачи… Ой, как жжет!

— Раны от ногтей очень опасны, — сказала я, прижигая царапины ему на шее. — Особенно если руки не моют регулярно. А я сильно сомневаюсь, чтобы этот грязноволосый мылся хоть раз в год. Я бы не сказала, что сегодня вы сделали это «быстро и чисто», но впечатление осталось сильное. Ваш отец гордился бы вами.

Я говорила с некоторой долей иронии и удивилась, заметив, что по его лицу скользнула легкая тень.

— Мой отец умер, — произнес он серьезно.

— Простите.

Я закончила обработку царапин и сказала как можно мягче:

— Я в самом деле так считаю. Он гордился бы вами.

Джейми молча улыбнулся в ответ. Он вдруг показался мне совсем юным. Сколько же ему лет? Я уже хотела спросить об этом, но тут позади нас раздался чей-то хриплый кашель — в сарай явился посетитель.

Это оказался вездесущий коротышка Мурта. Не без веселого любопытства он поглядел на перевязанные ребра Джейми и вдруг швырнул ему маленький кожаный кисет или кошелек. Джейми поймал его своей большой рукой, причем кошелек звякнул.

— Что тут? — спросил Джейми.

Мурта высоко поднял жидкие брови.

— Твоя доля от пари, что же еще?

Джейми покачал головой и собирался перебросить кошелек обратно.

— Я никаких пари не заключал.

Мурта выставил вперед ладонь, чтобы удержать его.

— Ты сделал дело. Ты сейчас самый популярный парень, по крайней мере у тех, кто тебя поддерживал.

— Только не у Дугала, — вставила я словечко.

Мурта был из тех мужчин, которых каждый раз удивляет, что у женщин тоже есть голос, но он кивнул вполне вежливо.

— Это верно, — сказал он и добавил, обращаясь к Джейми: — Но тебя-то это не должно особенно беспокоить.

— Вот как?

Мужчины обменялись взглядами, значения которых я, понятно, не уловила. Джейми медленно выпустил воздух сквозь зубы и наклонил голову.

— Когда? — спросил он.

— Через неделю. Может, через десять дней. Возле Лаг-Круйма. Знаешь такое место?

Джейми еще раз наклонил голову; он явно был чем-то доволен.

— Знаю, — ответил он.

Я переводила глаза с одного лица на другое — оба были совершенно непроницаемы. Значит, Мурта что-то узнал. Быть может, это «что-то» связано с загадочным Хорроксом? Я пожала плечами. Что бы там ни было, но с демонстрацией рубцов на спине у Джейми покончено.

— А что, если бы Дугал вместо этого сплясал чечетку? — проговорила я.

Непроницаемые лица тотчас превратились в лица недоумевающие.

— Что?

— Ничего, не обращайте внимания. Спокойной ночи, — пожелала я и удалилась со своим медицинским коробом, чтобы найти себе место для отдыха.

Мы все ближе подъезжали к Форт-Уильяму, и я начала всерьез обдумывать, как мне следует действовать, когда мы прибудем туда.

Я считала, что в основном это зависит от поведения командира гарнизона. Если он поверит, что я — благородная дама в беде, то, вероятно, даст мне сопровождающих до побережья и моего мнимого отплытия во Францию.

Однако он может отнестись ко мне и с подозрением из-за того, что я приехала вместе с Маккензи. Сама я определенно не шотландка, но тем не менее не примет ли он меня за шпионку? Ведь и Колум и Дугал полагали, что я английская шпионка.

Но с какой стати, по какой причине я могла быть подослана к ним в подобном качестве? Видимо, из-за их антипатриотической деятельности, одним из проявлений которой был сбор денег для поддержки принца Карла Эдуарда Стюарта, претендента на трон.

Но в таком случае почему же Дугал позволял мне наблюдать, как он это делает? Он с легкостью мог выпроводить меня из помещения перед началом этой процедуры. Но ведь разговоры при этом велись по-гэльски, возражала я себе.

Впрочем, и тут есть своя сложность. Я припомнила странный блеск в глазах у Дугала, когда он задал мне вопрос: «Я полагал, что вы не знаете гэльского?» Возможно, это было своего рода проверкой, на самом ли деле язык мне незнаком. Вряд ли заслали бы в горы Шотландии шпиона или шпионку, которые не могут объясниться более чем с половиной тамошнего населения.

Ну а разговор между Дугалом и Джейми, который я подслушала? Из него стало ясно, что Дугал действительно якобит, а Колум — пока еще нет…

Голова у меня начинала кружиться от всех этих предположений, и я от души обрадовалась, увидев, что мы подъезжаем к большой деревне. Это по крайней мере обещало хорошую гостиницу и приличный ужин.

Гостиница и вправду оказалась удобная — по тем меркам, к которым я уже начала привыкать. И если кровать явно предназначалась для карликов, причем кусаемых блохами, то, во всяком случае, она помещалась в отдельной комнате. В некоторых маленьких гостиницах мне приходилось спать на скамье в общей комнате в окружении мужского храпа и уродливо-горбатых теней завернутых в пледы телес.