Обычно я засыпала сразу, несмотря на условия, в которых доводилось отходить ко сну, засыпала, утомленная целым днем езды в седле и вечерними политиканскими митингами Дугала. Правда, в первый вечер в гостинице я бодрствовала примерно полчаса, зачарованная невероятным разнообразием звуков, издаваемых дыхательными органами мужчин. Общей спальне для студенток — будущих медсестер — до этого далеко.
Прислушиваясь к этому хору, я думала о том, что ведь мужчины в госпитальной палате по-настоящему не храпят. Дышат тяжело, это да. Вскрикивают, иногда стонут, а порой всхлипывают или плачут во сне. Никакого сравнения с такой вот бандой здоровых мужиков. Возможно, что больные или раненые мужчины не могут уснуть достаточно глубоко и как следует разрядиться в эдаком шуме.
Если мои наблюдения соответствовали истине, мои спутники отличались выдающимся здоровьем. Да так они и выглядели с их разбросанными во сне как попало крепкими конечностями, с лицами, румяными при свете очага. Незаметно убаюканная всей этой какофонией, я завернулась в свой дорожный плащ и тоже уснула.
По сравнению с этим я чувствовала себя одинокой в персональном великолепии моей крохотной зловонной мансарды. Я сняла постельное белье, перетряхнула матрас, чтобы распугать возможных нежеланных сожителей, но как-то все не могла уснуть — уж очень тихо и темно сделалось в комнате, когда я задула свечу.
Из общей комнаты двумя этажами ниже слабым эхом доносились чьи-то голоса, а порой еще какой-то шум и движение, но все это лишь усиливало во мне чувство отъединенности. Впервые после приезда в замок я осталась совершенно одна, и не могу сказать, чтобы мне это особенно нравилось.
Хоть и с трудом, но я почти готова была погрузиться в сон, когда вдруг услыхала зловещее потрескивание досок пола в коридоре. Шаги… медленные и неуверенные, словно идущий приостанавливался перед каждым следующим шагом, выбирая место, куда поставить ногу, чтобы доски скрипели поменьше. Я тотчас села на постели и начала ощупью отыскивать свечу и ящичек с огнивом.
Шаря рукой вслепую, я наткнулась на огниво, но уронила его на пол. Я замерла, замерли и шаги за дверью.
Потом что-то зашебуршило — видимо, кто-то проверял задвижку. Я знала, что дверь не заперта. К ней были прикреплены скобы для болта, но сам болт я перед сном искала безуспешно. Я схватила подсвечник, вытащила из него огарок свечи и как можно тише выскользнула из постели, сжимая в руке тяжелый глиняный предмет.
Дверь со слабым скрипом повернулась на петлях. Единственное окно в комнате было наглухо закрыто ставнями, не пропускавшими ни веяния стихий, ни света снаружи; тем не менее, когда дверь приотворилась, я разглядела в щели мутный просвет. Щель все расширялась, но затем, к моему удивлению, сузилась и вскоре совсем исчезла: дверь затворилась. И вновь настала тишина.
Я стояла, прижавшись к стене, как мне показалось, целую вечность; стояла, сдерживая дыхание и стараясь расслышать что-нибудь кроме биения собственного сердца. В конце концов я дюйм за дюймом начала подвигаться к двери, держась как можно ближе к стене, возле которой, как я считала, доски были поплотнее. Я вытягивала ногу вперед, касалась ею пола и постепенно переносила на нее вес тела; ждала, ощупывая босыми пальцами щель между половицами, прежде чем подтянуть и твердо поставить на пол рядом с первой вторую ногу.
Возле двери я остановилась и прижала ухо к тонкой филенке, обеими руками ухватившись за дверную раму, вся насторожившись перед возможным вторжением в комнату. Мне казалось, что из-за двери слышны какие-то звуки, но я не была в этом уверена. Если они и в самом деле существуют, то, может, они по-прежнему доносятся снизу? Или я улавливаю чье-то сдерживаемое дыхание по ту сторону филенки?
Меня слегка подташнивало из-за непрерывных выбросов адреналина в кровь. Наконец я устала от этой бессмыслицы, покрепче зажала в руке подсвечник, толчком распахнула дверь и выскочила в коридор. Я говорю «выскочила», но на самом деле я сделала всего два шага, тяжело споткнулась обо что-то мягкое и во весь рост шлепнулась на пол, рассадив косточки пальцев на руке и больно ударившись головой о какой-то твердый предмет.
Я села, обхватив ладонями лоб, совершенно не думая о том, что меня могут попросту убить.
Человек, на которого я наступила, негромко, почти неслышно бранился. Сквозь волны боли я как в тумане увидела, что он (судя по росту и запаху пота, это был мужчина) встал и взялся за запоры ставней у нас над головой.
От внезапного тока свежего воздуха я вздрогнула и прикрыла глаза. Едва я их открыла, в коридоре оказалось достаточно света, чтобы разглядеть незваного гостя.
— Что вы тут делаете?
В моем вопросе ясно прозвучало обвинение.
В ту же самую секунду Джейми задал свой вопрос — и тем же тоном, что и я:
— Сколько вы весите, англичаночка?
Все еще ошарашенная, я машинально ответила:
— Девять стоунов.[22] — И только потом добавила: — А что?
— А то, что вы чуть не раздавили мне печенку, — ответил он, осторожно потирая больное место. — Не говоря уж о том, что напугали меня до смерти.
Он протянул мне руку и помог встать.
— У вас все в порядке?
— Нет, я ушибла голову.
Потрогав лоб, я вгляделась в пустой коридор.
— Обо что же я долбанулась? — задала я не слишком литературно выраженный вопрос.
— О мою голову, — ответил Джейми, как мне послышалось, с некоторым неудовольствием.
— Так вам и надо, — не без яда заявила я. — Чего это вам понадобилось шастать у меня под дверью?
Он бросил на меня испытующий взгляд.
— Я вовсе не шастал у вас под дверью, упаси меня боже от этого. Я там спал — или, вернее, пытался уснуть.
Теперь он потер макушку, где, по-видимому, набухала шишка.
— Спал? Здесь?
Я еще раз с возрастающим изумлением оглядела холодный, пустынный и грязный коридор.
— Странные места вы для этой цели выбираете! То конюшня, то этот вот коридор.
— Возможно, вам интересно было бы узнать, что в гостинице остановилось несколько английских драгун, — холодно сообщил он. — Они собрались в буфетной и уже крепко набрались. Теперь довольно шумно развлекаются с двумя девицами из города. Девиц две, а мужчин пятеро, и некоторые из этих солдат порываются подняться на верхние этажи и поискать себе… партнерш. Я не думаю, чтобы вам были столь уж приятны их ухаживания.
Он поднял плед и перекинул его себе через плечо.
— Если я ошибся в своих предположениях, прошу меня извинить. Я не имел намерения мешать вашему отдыху. Доброй ночи.
— Подождите минуту.
Он остановился, но не обернулся, так что мне пришлось подойти и встать перед ним. Он смотрел на меня сверху вниз, вежливый, но замкнутый.
— Благодарю вас, — сказала я. — Вы очень добры. Простите, что я наступила на вас.
Он улыбнулся, неприятная маска исчезла, и лицо Джейми приняло обычное, свойственное ему приветливое выражение.
— Ничего страшного, англичаночка, — сказал он. — Голова скоро пройдет, ребра перестанут ныть, и я снова буду как новенький.
Он подошел и открыл дверь моей комнаты, которая сама по себе захлопнулась после моего поспешного выхода — благодаря тому, что строитель возводил гостиницу, явно не пользуясь отвесом. В доме не было ни одного прямого угла.
— Ложитесь в постель, — предложил Джейми. — Я останусь в коридоре.
Я посмотрела на пол. Дубовые половицы, мало того что твердые и холодные, были затоптаны, заплеваны, словом, так загажены, что и говорить об этом не хочется. Над входной дверью стояла дата «1732» — похоже, что тогда полы вымыли в первый и последний раз.
— Вам нельзя тут спать, — сказала я. — Входите. В комнате пол все-таки почище.
Джейми замер, опершись рукой о притолоку.
— Спать с вами в одной комнате? — Он был по-настоящему ошеломлен. — Я этого не могу. Ваша репутация погибнет.
Он говорил совершенно искренне. Я чуть было не расхохоталась, но тактично обратила смех в кашель. Принимая во внимание условия нашего путешествия, переполненность гостиниц, убогое состояние или полное отсутствие санитарных удобств, я находилась в столь тесном физическом общении с этими мужчинами, включая Джейми, что мысль о подобной щепетильности показалась мне смешной.