Ансельм снял свои кожаные сандалии. Несмотря на его благородное лицо и изысканную речь, руки и ступни у него были широкие и сильные, как у нормандского крестьянина.
Он поднял сутану до колен и опустил ноги в пруд. Карпы рванулись в разные стороны, но тут же вернулись и с любопытством начали тыкаться носом в незнакомые предметы.
— Они не кусаются? — спросила я, с подозрением рассматривая мириады прожорливых ртов.
— Нет, плоть они не кусают, — заверил он меня. — У них нет зубов.
Я тоже скинула сандалии и осторожно погрузила ноги в воду. К моему изумлению, она действительно была теплой. Не горячей, но создавала восхитительный контраст с сырым, прохладным воздухом.
— О, какая прелесть! — Я с удовольствием пошевелила пальцами, что вызвало значительный испуг среди карпов.
— Возле аббатства есть несколько минеральных источников, — объяснил Ансельм. — Они бьют из земли, горячие и пузырящиеся, и в их водах есть великая целительная сила. — Он показал на дальний конец пруда, и я увидела расщелину в камне, наполовину скрытую плавающими водными растениями. — Немного горячей минеральной воды из ближайшего источника отвели сюда. Это дает возможность повару обеспечивать монахов живой рыбой круглый год. А вот обычная зимняя погода для карпов не подходит.
Мы еще немного поболтали ногами в воде в приятной тишине. Тяжелые тушки рыб мелькали мимо, иногда довольно чувствительно ударяясь о наши ноги.
Снова выглянуло солнце, заливая нас слабым, но ощутимым теплом. Ансельм закрыл глаза, позволяя солнечным лучам омывать свое лицо. Не открывая их, он заговорил опять.
— Ваш первый муж — его зовут Фрэнк? Думаю, его тоже следует предать в руки Господа, как одну из тех достойных сожаления вещей, с которыми вы ничего не можете сделать.
— Вот тут как раз могу, — заупрямилась я. — Я могла бы вернуться — возможно.
Ансельм открыл один глаз и скептически посмотрел на меня.
— Да, возможно, — согласился он. — А возможно, и нет. И не следует упрекать себя за то, что вы не решились рисковать своей жизнью.
— Дело было не в риске, — ответила я, ткнув пальцем ноги в крупного карпа. — Дело было… ну, немного я боялась, но в основном… не могла я оставить Джейми. — Я беспомощно пожала плечами. — Я… просто не смогла.
Ансельм улыбнулся и открыл второй глаз.
— Хорошее супружества — один из наиболее драгоценный даров Господа, — заметил он. — Если у вас хватило здравого смысла распознать и принять этот дар, вас не в чем упрекнуть. И подумайте… — Он склонил голову набок, как воробей. — Вы покинули дом почти год назад. Ваш первый муж уже начал примиряться со своей утратой. Как бы сильно он ни любил вас… Все люди знают, что такое утрата, и у всех есть свои способы преодолеть горе. Возможно, он уже начал строить новую жизнь. Хорошо ли было бы, если бы вы покинули человека, который так сильно нуждался в вас и которого вы любили, с которым связаны узами священного супружества, вернулись и разрушили ту новую жизнь? А в особенности если вы собирались вернуться только из чувства долга, чувствуя, что ваше сердце отдано другому? Нет. — Он решительно помотал головой. — Ни один мужчина не может служить двум господам, не может и женщина. Если бы единственным законным браком был тот, а этот, — тут он мотнул головой в сторону гостевого крыла, — просто незаконной связью, ваш долг лежал бы в другом месте. Но вас связал Господь, и мне кажется, вам следует почитать свой долг по отношению к шевалье.
— Так, теперь вторая сторона — что вы должны делать. Это может потребовать обсуждения.
Он вынул ноги из воды и вытер их полой сутаны.
— Давайте перенесем наше совещание в монастырские кухни. Там мы, возможно, сумеем убедить брата Евлогия предложить нам что-нибудь согревающее…
Заметив еще один кусочек хлеба на земле, я бросила его карпам и наклонилась, чтобы обуться.
— Не могу передать, какое это облегчение — поговорить с кем-нибудь на эту тему, — призналась я. — И я все еще не могу свыкнуться с мыслью, что вы мне действительно поверили.
Ансельм пожал плечами и галантно предложил мне руку, чтобы я могла опереться на нее, натягивая грубые ремешки сандалий на ноги.
— Ma chere, я служу человеку, который умножил количество хлебов и рыб, — улыбнулся он, кивая на пруд, где все еще кружили маленькие водоворотики, устроенные дравшимися за еду карпами, — который исцелял больных и воскрешал мертвых. Должен ли я удивляться тому, что Владыка вечности провел молодую женщину сквозь кольцо камней, дабы она исполнила Его волю?
Ну, подумала я, это все же лучше, чем быть осужденной, как вавилонская блудница.
Кухни аббатства были теплыми и походили на пещеры со своими сводчатыми потолками, почерневшими от многовековой копоти. Брат Евлогий, с руками, до локтей испачканными тестом, приветливо кивнул Ансельму и по-французски попросил одного из монахов обслужить нас. Мы отыскали спокойное местечко и сели, взяв два кубка эля и тарелку с теплой выпечкой. Я подвинула тарелку к Ансельму — от мыслей у меня совершенно пропал аппетит.
— Позвольте, я попробую спросить по-другому, — начала я, тщательно подбирая слова. — Если мне известно, что каким-то людям должен быть причинен вред, должна ли я попытаться предотвратить его?
Ансельм потерся носом о рукав — в кухонном тепле у него начинался насморк.
— В принципе да, — согласился он. — Но это будет зависеть от множества других вещей — не рискуете ли вы при этом сами и каковы другие ваши обязательства? Кроме того, насколько велика вероятность успеха?
— Ни малейшего представления не имею. Ни о чем из того, что вы упомянули. За исключением обязательств, разумеется — я имею в виду Джейми. Но он — один из тех, кому может быть причинен вред.
Ансельм отломил кусок исходящей паром булки и протянул мне. Я не обратила на это никакого внимания, уставившись в кубок с элем.
— Те двое, кого я убила, — произнесла я. — Каждый из них мог бы иметь детей, не убей я их. Они могли бы… — я беспомощно качнула кубок, — кто знает, что они могли бы совершить? Я могла повлиять на будущее… да нет, я действительно повлияла на будущее! И не знаю, как именно, и это меня очень сильно пугает.
— Гм, — задумчиво промычал Ансельм и сделал жест проходившему мимо монаху. Тот подошел к нам с новой порцией выпечки и элем и молча наполнил кубки. — Вы отняли жизнь, но ведь вы и сохраняли жизни. Сколько больных, которых вы исцелили, умерли бы без вашего вмешательства? Это тоже влияет на будущее. Что, если человек, которого вы спасли, совершит величайшее злодеяние? Будет это вашей виной? Должны ли вы были в этом случае дать ему умереть? Разумеется, нет. — Чтобы подчеркнуть свои слова, он пристукнул оловянной кружкой по столу. — Вы говорите, что боитесь предпринимать какие-либо действия из опасения повлиять на будущее. Это нелогично, мадам. Действия любого человека влияют на будущее. Если бы вы оставались в своем времени, ваши действия все равно влияли бы на то, что должно случиться дальше, точно так же, как и сейчас. У вас все равно имеются обязательства, которые имелись бы и там — которые имеются у любого человека в любое время. Единственное отличие в том, что вы более точно можете понять, какой эффект окажут ваши действия — но опять же, можете и не понять. — Он покачал головой, глядя куда-то вдаль. — Пути Господни неисповедимы, и нет сомнений, что на это есть важная причина. Вы правы, mа chere, законы церкви создавались без учета ситуаций, похожих на вашу, и потому у вас нет других наставников, кроме вашей совести и руки Божьей. Я не могу сказать вам, что вы должны делать, а чего — не должны.
— У вас есть свобода выбора, но она есть у всех в этом мире. И история, считаю я, это накопление поступков. Некоторые индивидуумы выбраны Господом, чтобы влиять на судьбы остальных. Возможно, вы — одна из них. Возможно, нет. Я не знаю, зачем вы здесь. Вы тоже не знаете. Скорее всего, мы никогда об этом и не узнаем. — Он комично закатил глаза к потолку. — Иногда я даже не знаю, зачем я сам здесь!
Я засмеялась, и он улыбнулся в ответ, а потом с напряженным видом перегнулся ко мне через грубые доски стола.
— Ваше знание о будущем — это инструмент, данный вам. Так потерпевший кораблекрушение может найти нож или рыболовную леску. И нет ничего аморального в том, чтобы воспользоваться этим, до тех пор, пока вы будете делать это в соответствии с законами Божьими, стараясь изо всех сил. — Он помолчал, глубоко вдохнул, а потом шумно выдохнул и улыбнулся. — И это, mа chere madame, все, что я могу вам сказать. Не больше, чем могу сказать любой встревоженной душе, пришедшей ко мне за советом: доверьтесь Господу и молитесь, чтобы Он наставил вас. — Ансельм подвинул ко мне блюдо с выпечкой. — Но, что бы вы ни делали, вам потребуются для этого силы. Поэтому примите последний совет: когда сомневаетесь — ешьте.