Все это случилось за пять дней. Элизабет, как обычно, вернулась воскресным вечером обратно в Лондон. Согласно сложившемуся обычаю, она несколько раз на дню разговаривала с Томом по телефону во время рабочей недели. Он ничего не сказал ни о Дейл, ни о вещах дочери. Лиз не удивилась. Это было одним из соглашений, которых они достигли в конце долгого, трудного и утомительного разговора о Дейл, о том, что он действительно как-то повлияет на нее. Но ему предоставляется для этого полная свобода, это исключительно его личное дело.
— Я не могу говорить с Дейл, — сказал Том, — если чувствую, что потом должен доложить тебе обо всем подробно.
— Но это так же касается и меня, и нас!..
Он сдвинул брови. Лиз смотрела на Тома внимательно, пытаясь увидеть, о чем он по-настоящему думает, чего действительно боится.
— Мне нужно побыть одному, — заявил он. — Я должен поговорить с Дейл, как всегда это делал, то есть один. Если она не сможет поверить мне, то я ничего не добьюсь. А она не поверит, если посчитает, что я все передал тебе.
В пятницу вечером Элизабет вернулась в Бат. Том, как обычно, пришел, чтобы встретить ее на вокзале. Он выглядел усталым и сдержанным, сказав, пытаясь прояснить ситуацию:
— Боюсь, я поступаю не очень хорошо. Но, в конце концов, это только временно.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты все увидишь сама, — ответил Том.
Она сразу поднялась наверх по лестнице, когда они пришли домой, даже не останавливаясь, чтобы снять сумку с плеча внизу, где лежала последняя почта. Лиз знала, что найдет, когда окажется наверху и достаточно уверена, что обнаружила именно это. Правда, масштабы оказались гораздо больше, чем можно предположить. Элизабет стояла среди вещей, немного запыхавшись. Она смотрела на вещи с чувством, заключавшем в себе и ярость, и отчаяние из-за всего этого вопиющего, безошибочного доказательства неумолимых намерений Дейл.
Элизабет окинула взглядом комнату Руфуса. Лыжи и палки Лукаса и его теннисные ракетки были свалены на кровать, и новый красный ковер оказался почти невиден из-под расставленных кое-как разорванных сумок и сломанных ящиков. Порядок, который царил среди вещей Дейл, явно не распространялся на вещи остальных, Бросив свою сумку на пол, Лиз побежала в комнату Руфуса и непонятным образом, не смотря на вес и размеры, перетащила вручную телевизор и видеомагнитофон в маленькое оставшееся пространство на галерее. Потом она начала хватать наобум сумки и коробки, почти выбившись из сил, спеша убрать их прочь из комнаты Руфуса и сваливая кучей куда попало среди симметричных стопок на галерее. Она стала бросать вещи, вышвыривая их из двери и не обращая внимания на то, как и куда они приземлились — картины и книги, полиэтиленовые пакеты с одеждой и постельным бельем, обувная коробка со старыми кассетами, хоккейная шайба, рамки для фотографий и письма, разборная подставка для вина, бильярдные шары в зеленой коробке… Потом она сгребла лыжи и теннисные ракетки в огромную охапку и, выйдя с ними из комнаты, одним резким рывком бросила все вниз. Вещи со стуком и грохотом полетели по ступеням.
— Что, черт побери, здесь происходит? — спросил Том.
Он стоял в начале последнего пролета лестницы и смотрел наверх. Элизабет швырнула последнюю подушку.
— А что ты сам, черт побери, думаешь?
Том перешагнул через теннисную ракетку и убрал с дороги лыжи, которые там лежали, загромождая лестничный пролет.
— Дорогая…
— А как же Руфус? — закричала высоким голосом Лиз. — Если ты не можешь позаботиться обо мне, то я ожидала от тебя, что ты хотя бы позаботишься о Руфусе!
— Солнышко мое, Руфус здесь не…
— Не называй меня солнышком, — заорала она.
Том перестал подниматься по лестнице.
— Дейл не живет здесь, — сказал он. — Пожалуйста, не будь такой мелодраматичной. Она не живет здесь. Моя дочь живет у своей подруги. Просто ей некуда сложить вещи, пока не подыщет себе новую квартиру, так что я сказал…
Элизабет раздраженно закричала:
— О, не надо про то, что ты сказал! Я отлично могу представить себе, что ты сказал! Ты сказал все эти резонные, умиротворяющие и уступчивые вещи, которые так губительно говорил Дейл двадцать лет. Что ты имеешь в виду, говоря, что она не живет здесь?
— Да, не живет.
Лиз энергичными жестами указала на комнату Лукаса.
— Она собирается жить здесь!
— Да нет же, она живет с…
— Тогда почему она устраивает здесь гостиную? Почему делает именно то, чего не хочет Руфус, стоило ему только на секунду отвернуться? Почему Дейл держит свою дверь закрытой? Почему устраивает эти мерзкие провокации, если на самом деле не намерена переезжать сюда, однако следит за тобой и мной, как хищная птица?
— Элизабет, — произнес Том, быстро закрыв глаза, словно призывая все свое терпение, чтобы не выйти из себя при виде столь вопиющего неблагоразумия, с которым не приходилось встречаться ни одному цивилизованному человеку. — Элизабет, ты не будешь так любезна и не выслушаешь меня? Пожалуйста, прекрати кричать и просто выслушай! Я говорил с Дейл, как ты того требовала…
— Как мы договаривались!
— Как требовала ты. Она спросила, можно ли просто оставить здесь вещи на несколько недель, пока не подыщет себе квартиру. Дейл живет в Бристоле, у подруги по имени Рут, у которой двое детей… Она осмотрела три квартиры на этой неделе и посмотрит еще две завтра, в субботу. Я понимаю желание Руфуса так же хорошо, как и ты. Но вторжение в его комнату, как ты могла убедиться, носит исключительно временный характер. Его комната будет полностью освобождена, как только ему понадобиться.
— Ха! — рассмеялась Лиз.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду «ха», Том Карвер. Я имею в виду, что ты глупец, если ты поверил в такое. И не только глупец, но и слабак. — Ее тон повысился. — Ты слышишь меня? Слышишь? Дейл может делать все, что ей заблагорассудиться с тобой, потому что ты — абсолютно жалкий слабак!
Он взглянул на Лиз. Его выражение лица не было ни дружелюбным, ни враждебным, но совершенно отрешенным, словно Том узнавал ее, словно оскорбления ничего не значили для него. Казалось, что в действительности они — совершенно чужие друг для друга люди.
Потом он повернулся к ней спиной, не желая находиться в этом хаосе, и с огромным достоинством спустился вниз по лестнице. Элизабет наблюдала, как Том спускается, и когда он скрылся из виду за поворотом лестницы, ждала, пока не услышит, как он пройдет тем же мерным шагом через холл.
Она посмотрела вниз. Ее сумка лежала там, где Лиз ее бросила, открыв при падении. Ключи, чековая книжка и маленькая пластиковая бутылка с минеральной водой разлетелись в стороны. Элизабет автоматически двинулась, чтобы собрать все раскиданные вещи. Но остановилась и выпрямилась, перешагнула через сумку, провода от телевизора и разбросанное содержимое различных сумок и коробок, подошла к кровати Руфуса и легла на нее лицом вниз на покрывало с изображением Бэтмэна. На то самое покрывало, которое он так усиленно желал поменять на что-нибудь более утонченное.
— Мне жаль, — сказал Том.
Он поставил два стула возле стола на кухне и зажег свечи. На столе стояла открытая бутылка вина, пахло теплым хлебом. Он обнял Элизабет.
— Мне, правда, очень жаль.
Она уткнулась лицом ему в плечо, в свитер из темно-синей шерсти. Лиз ждала, что скажет сама: мне тоже. Но этого не произошло.
— Это было непростительно с моей стороны, — говорил он. — Особенно в пятницу вечером, когда ты устала, а я был недоволен собой.
Элизабет вздохнула. Она посмотрела на мягкий свет от свечей, на бокалы и черную итальянскую мельницу для перца, которую нужно вращать, чтобы молоть крупно или мелко.
— Как это произошло?
— Когда меня не было, — ответил Том. — В среду. Я отлучился на встречу с новым клиентом, который хочет переделать дом из часовни восемнадцатого века, а потом вернулся обратно и нашел записку. Потом Дейл пришла на следующий день, немного рассортировала вещи и рассказала мне о Рут.
Элизабет высвободилась из объятий Тома. Она устало произнесла:
— Я не верю в Рут.
— Она существует.
— Ну, — сказала Элизабет, — в это можно поверить.
— Присядь, — проговорил Том.
Он отодвинул стул в ту сторону, где обычно сидела Элизабет, и мягко усадил ее туда.