Эми встала и потянулась. Лукас вернется домой около полуночи, усталый, но слегка возбужденный — таким он всегда был после трехчасового сидения на радио-шоу. У нее есть, возможно, три часа, пока Люк не вернется. За это время она должна решить, что сказать ему и как сделать это. Три часа, за которые она сможет уложить свою одежду и наиболее необходимые личные вещи и уехать к своей подруге Карле, оставив кольцо с цитрином и письмо на кофейном столике. Люк найдет их, когда возвратится домой.
Дейл пела. Элизабет отлично слышала ее голос в кухне тремя этажами ниже. У нее был хороший голос — высокий, сильный и мягкий. Она пела под компакт-диск «Эвиты», и звук разлетался вниз по всем дому по спирали, проникая через открытые двери, разлетаясь повсюду. Ее голос был полной противоположностью тому, которым Дейл кричала накануне, когда обнаружила хаос, устроенный Элизабет наверху. Тогда все казалось ужасным: вопли ярости и гнева, громыхающие шаги по ступеням, приступы слез. Лиз сидела на своем месте за столом и отказывалась реагировать, молча и упрямо высказывала свое нежелание как бы то ни было реагировать на происходящее. Зато отец Дейл реагировал. Том попытался успокоить Дейл, он же поднялся наверх вместе с ней, чтобы помочь привести в порядок вещи дочери, уверяя ее в правоте.
Лиз задумалась, слышит ли теперь Том пение в своей студии. Он находился внизу уже много часов, с четырех или пяти утра, когда отказался от всех тщетных попыток заснуть и осторожно поднялся из кровати, пытаясь не разбудить Элизабет. Она тоже проснулась, но притворилась спящей, чтобы избежать необходимости что-нибудь говорить.
Лиз отнесла ему кофе около восьми. Том сидел, закутанный в банный халат, перед своей чертежной доской, глядя на план часовни. Он взял кофе и другой рукой обнял ее, не отрывая взгляда от чертежей.
— Ты бы хотела взглянуть на это?
— Конечно.
Том отхлебнул кофе.
— Я боюсь тебя, — сказал он. — Боюсь того, что ты думаешь.
Она мягко высвободилась из его объятий.
— Я тоже боюсь.
— Давай пойдем туда и посмотрим на часовню сегодня утром?
— Давай, — согласилась Элизабет.
Том на миг взял ее за руку.
— Хорошо.
Полчаса спустя он пришел на кухню, чтобы поставить пустую кружку по дороге наверх, готовясь побриться и одеться. Элизабет сидела за столом, уже одетая, читая художественное приложение к субботней газеты. Он наклонился, когда проходил мимо, и поцеловал ее волосы.
Лиз спросила:
— Завтрак?
— Нет, спасибо. Я уже завтракал полчаса назад в студии. Ты можешь подождать?
— Да.
— Ты не против того, чтобы подождать?
— Нет, — сказала Элизабет.
Она прибрала кухню, полила петрушку и лимонную вербену в горшках на подоконнике, подмела пол и покормила Бейзила одной из его крошечных гурманских баночек. Кто проглотил все одним махом и потом поднялся на кухонный стул, где мог глядеть уверенно и прямо на молочный кувшин и масленку. Элизабет только было наклонилась, чтобы сказать Бейзилу с огромным снисхождением, что он — самая жадная личность, которую она когда-либо встречала. Вот тут-то до нее долетела первая волна пения, звонко раскатываясь вниз лестничному пролету.
Лиз выпрямилась:
— Это Дейл…
Бейзил казался совершенно безразличным. Он положил свой подбородок на край стола и звучно мурлыкал, глядя на масло.
— Она поет, — громко сказала Элизабет от удивления. — Она проснулась и обнаружила себя именно там, где хотела быть, и теперь она поет. Из чувства торжества.
Бейзил выпустил огромные когти на стол, рядом со своей мордой. Элизабет встала позади кота на колени. Она опустила лоб к густому меховому рокочущему боку.
— Я не могу этого вынести, не могу. — Лиз закрыла глаза. — Я думаю, что схожу с ума…
С удивительно гибким проворством Бейзил прыгнул со стула на стол. Элизабет подпрыгнула и схватила его.
— Нет…
Он не вырывался. Кот лег спокойно ей на руки, внимательно посмотрел на нее большими желтыми глазами и начал мурлыкать. Лиз опустила лицо к мягкому пятнистому кошачьему животу.
— Что, — прошептала она, — я собираюсь делать?
— Дорогая, — сказал Том от дверей.
Лиз посмотрела наверх. Бейзил легонько развернулся в ее руках и спрыгнул назад на стул.
— Ты готова? — спросил Том Карвер. — Мы сейчас идем?
Часовня стояла на боковой улице на севере городка, ютясь на холме между коротким рядом магазинов и террасой домов, переделанных, по большей части, под квартиры. Перед ней, отделенный от улицы железной оградой и закрытыми воротами, находился прямоугольник неухоженной травы. Позади и в стороне от часовни, как сказал Том, и было то, что так привлекало покупателей — пространство земли, которую странная секта предназначила для своего собственного частного кладбища. Могилы расположили так, что они напоминали спицы колеса вокруг неоклассического монумента для отца-основателя секты. Эти планы никогда не были воплощены. Все деньги выкачали у аристократической леди-благотворительницы, а чтобы заменить ее, новый услужливый источник не отыскался. Постепенно секту распустили, отец-основатель исчез во Франции, прихватив с собой двух самых хорошеньких мальчиков-прислужников и все оставшееся добро. А пространство возле часовни было заброшено и постепенно занято ольхой и котами и Иван-чаем.
У часовни были красивые двойные двери под величественным порталом с фронтоном. Том вставил ключ в замок и повернул его.
— Вот.
Элизабет вгляделась. По обеим сторонам были окна до пола, вторая их лента бежала вверх к великолепным серым стенам галереи. Пространство нефа оказалось пустым, за исключением обломков досок и маленькой кучки просмоленных скамеек возле возвышающейся роскошной с резными вставками кафедры.
Лиз прошла вперед, ее шаги гулко раздавались на пыльном и засыпанном обвалившейся штукатуркой полу.
— Она великолепна.
— Я думал, что ты так и скажешь.
— Разве это уже не почти готовый дом?
Том потянул ей чертеж:
— Вот что они хотят.
Она прислонилась к спинке одной из просмоленных скамеек.
— Ты испытываешь восхищение каждый раз, когда получаешь новый заказ и глядишь на что-нибудь подобное, что можешь спасти?
Том прошел мимо нее и похлопал с видом профессионала по вставке кафедры.
— Не так часто, как я делал.
— Потому что по-прежнему хочешь быть врачом?
— Думаю, это слишком свободная интерпретация.
Элизабет плавно скользила руками взад и вперед по спинке скамьи. За этим жестом скрывалось раздумье, не предвещающее ничего хорошего.
— Том.
Он не обернулся, стоя возле кафедры.
— Да?
— Я не могу выйти за тебя замуж.
Том наклонился вперед и прижался лбом к кафедре, одной рукой держась за панельную обшивку.
— Ты знаешь почему, — сказала Элизабет.
Наступила долгая, мучительная пауза, и затем Том невнятно произнес:
— Я предупреждал тебя о Дейл.
Лиз сложила руки вместе на спинке скамьи и смотрела на них какое-то время. Потом посмотрела вверх, на Тома.
— Да, — сказала она. — Ты предупреждал. Ты говорил, что не надо ей предлагать мой дом. Предупреждал, что она может попытаться подавить меня и нас. Но… — Лиз замолчала и потом очень мягко сказала:
— Ты никогда не предупреждал меня, что ничего не будешь делать, чтобы остановить ее.
Том очень медленно отвернулся от кафедры и встал лицом к ней.
— Я люблю тебя, — сказал он.
Лиз утвердительно кивнула.
— Я не знал, — проговорил он, — и никогда не осмеливался надеяться, что смогу полюбить кого-то так сильно. Но — полюбил. Я люблю тебя. Думаю, больше, чем когда-либо любил какую-нибудь другую женщину.
Элизабет печально сказала:
— Я верю тебе…
— Но Дейл…
— Нет, — сказала Лиз. — Нет, не Дейл. Ничего не говори больше о Дейл. Ты знаешь о дочери, Том. Ты знаешь…
Он слегка прошел вперед и встал на колени на скамейке вдали от Лиз, но лицом к ней.
— А как же Руфус?
Элизабет закрыла глаза.
— Не надо…
— Ты разобьешь ему сердце…
— И себе…
— Как ты можешь? — Том неожиданно закричал. — Как ты можешь позволить этой единственной причине оказывать на себя такое влияние?