Был ли сейчас именно этот момент и требовалось ли проявить достаточную меру честности?
Оливер вздохнул.
– Джонатон Эффингтон, лорд Хелмсли, наследник герцога Роксборо, – Оливер направил обвиняющий перст в сторону друга, – ты, конечно, приятный человек, и…
– И тебя любят женщины, – подхватил Кавендиш, – но…
– Никаких «но». По-моему, это очень даже неплохо. – Хелмсли растянул губы в улыбке. – Разве плохо быть приятным?
– А ты не заметил, – Уортон прищурился, – что это сводит всех нас с ума?
Хелмсли рассмеялся:
– Не говори вздор!
Оливер нахмурился:
– Когда ты прекращаешь связь с женщиной или перестаешь флиртовать с молодой леди, они, судя по всему, нисколько не сердятся на тебя…
– Разумеется, не сердятся. А почему бы им… – неожиданно Джонатон замолчал. – Впрочем, что ты конкретно имеешь в виду?
Оливер понизил голос:
– Тебе когда-нибудь случалось разозлить женщину до такой степени, что она швыряла в тебя вазу?
– Или давала пощечины? – предложил Уортон. – Била изо всех сил?
– Бросала твою одежду в камин, и тебе не оставалось ничего другого, как тайком пробираться к карете, накинув на себя лишь прозрачный женский халат? – подхватил Кавендиш. – Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду…
– Не могу сказать, что вполне понимаю, – стоически возразил Хелмсли. – И не вижу ничего дурного в том, чтобы быть приятным.
– Но ведь чем-то ты пожертвовал ради того, чтобы быть приятным?
– Пожертвовал? – Брови Хелмсли взлетели вверх. – И чем же именно?
– Страстью. – В голосе Уортона послышалось сожаление.
Хелмсли фыркнул:
– Вздор, я…
– В твоих связях никогда не было страсти, старина, – наставительно произнес Оливер, – я хочу сказать, настоящей страсти.
– Но это же смешно! – В голосе Хелмсли слышалось возмущение. – Я переживал безграничную страсть и, можно сказать, весь пропитан страстью! Страсть буквально преследует меня. Я никогда не слышал жалоб на то, что мне недостает страсти. – Хелмсли быстро опорожнил бокал. – А вы говорите – недостаток страсти!
– Это не та страсть, – пояснил Оливер. – Мы говорим о страсти души, страсти сердца.
Уортон кивнул.
– О любви, если хочешь знать.
Кавендиш поднял свой бокал.
– Да, о любви.
– О любви, Джонатон. – Оливер устремил на приятеля пристальный взгляд. – Впрочем, можешь называть это, как тебе нравится. Ты никогда не влюблялся без оглядки, никогда не был охвачен пожаром страсти. Вот почему вы с леди, с которой ты встретился взглядом, способны пойти разными дорогами, не бросая друг другу взаимных упреков.
– И без обещаний неумирающей любви. – Уортон небрежно махнул рукой. – Даже без угроз…
– Без того, что члены семьи клянутся идти по твоему следу хоть на край земли, чтобы разделать тебя, словно гуся, если ты… – Кавендиш поморщился. – К несчастью, такое случилось со мной…
Уортон неподвижно уставился на Кавендиша; в его глазах читалось одновременно и благоговение, и недоверие.
– Интересно, где только ты находишь для этого время…
Кавендиш усмехнулся:
– По правде сказать, я и сам не знаю.
– В этом нет ничего забавного, – мягко возразил Хелмсли. – Я в такой же степени страстный, как и вы, а может, даже больше. Просто я превращаю свои страсти в прозу.
Оливер сдержал улыбку: он знал, что Хелмсли воображает себя вторым Чарлзом Диккенсом, хотя пока опубликовал всего лишь единственное стихотворение. Крестный отец Хелмсли был весьма уважаемым издателем, а его мать писала приключенческие и любовные романы. Конечно же, он мог бы опубликоваться, но предпочитал предлагать свои опусы под вымышленным именем, желая, чтобы публика оценила его заслуги, а не семейные связи. Неподкупность Хелмсли оставалась непоколебимой, хотя его гордость подвергалась болезненному испытанию.
– Вероятно, – Хелмсли задумчиво посмотрел на друзей, – не отсутствие страсти стало причиной ваших обвинений, а мое искусство и, могу прибавить, успех в общении с прекрасным полом.
Оливер и Уортон обменялись взглядами, а Кавендиш презрительно фыркнул.
– Просто пока ты не попадал в слишком скандальные ситуации.
– И не попаду. – Хелмсли поднялся и отвесил друзьям изысканный поклон. – Я настоящий джентльмен. Это сочетается с присущим мне обаянием и пониманием женской природы. По этой причине мы обходимся без взаимных упреков и дурацких обещаний, а также, – он задумчиво посмотрел на Кавендиша, – без угроз, если леди и я решили расстаться. Что касается идеальной невесты, то я в точности знаю, чего я хочу. Как только я найду ее, то не стану зря терять время и предложу ей стать моей женой. Это мое знание приносит мне удовлетворение, как и положено всякому знанию. – На губах Хелмсли мелькнула торжествующая улыбка. – Вот те мои достоинства, которые сводят вас с ума!
– В один прекрасный день, старик, ты со своей самоуверенностью потерпишь фиаско. – В голосе Уортона прозвучало что-то зловещее.
Дело было не в том, что Хелмсли вел себя лучше других, а в том, что он никогда не попадал в ситуации, из которых потом нужно выпутываться. Именно это качество вкупе с раздражающей тенденцией женщин немедленно все ему прощать, равно как и незаурядное везение создали Хелмсли светскую репутацию если не безупречного, то, во всяком случае, чрезвычайно респектабельного мужчины.
– Возьми, например, свои рандеву, которые ты имел каждый год на семейном рождественском балу. – Уортон с любопытством посмотрел на Хелмсли. – Разве тебя не беспокоили бы возможные последствия, если бы кто-то узнал о твоей маленькой встрече?
Хелмсли на несколько мгновений задумался, затем пожал плечами и улыбнулся:
– Нет.
Всем давно было известно, что на ежегодном рождественском балу Хелмсли по традиции имел свидание с женщиной, которая ему приглянулась, в библиотеке Эффингтон-Хауса. При этом он каждый раз заявлял, что эти встречи достаточно невинны и состоят из беседы, шампанского, да еще, возможно, из нескольких легких объятий и одного-двух поцелуев. И уж точно ничего такого, что могло бы спровоцировать настоящий скандал или опозорить девственницу, никаких кувырканий на библиотечном ковре.
Подобные заявления делались с озорным блеском в глазах, а поскольку Хелмсли гордился своим благородством и тем, что он истинный джентльмен, никто, за исключением самих леди, не знал, что именно происходило в библиотеке Эффингтон-Хауса во время рождественского бала.
Итак, Джонатон Эффингтон, маркиз Хелмсли, наследник герцога Роксборо, ни разу не был застигнут врасплох, и это сводило его друзей с ума.
– Послушай, из простого любопытства позволь спросить, – с небрежным видом произнес Кавендиш, – кто та леди, которая окажется в библиотеке в этом году?
– Да, действительно, Хелмсли, скажи нам, – растягивая слова, подключился к беседе Уортон. – Кто эта счастливица?
– Не могу поверить, что вы спрашиваете о таких интимных вещах. Джентльмен никогда, ни при каких обстоятельствах не открывает имя леди! – Хелмсли укоризненно и как бы поддразнивая покачал головой. – Кроме того, – на его лице засветилась совсем не джентльменская улыбка, – до бала еще целая неделя.
Оливер недоверчиво хмыкнул:
– Стало быть, пока что леди нет…
– Будет, старина, непременно будет. – Хелмсли сделал выразительную паузу. – Не хотите заключить небольшое пари на эту тему?
Оливер покачал головой:
– Нет.
– С таким же успехом мы могли бы выбросить наши деньги на площади, – сухо добавил Уортон. – Но мы этого не сделаем.
Хелмсли засмеялся:
– На этой ноте я позволю себе пожелать вам всего доброго. До Рождества остается лишь неделя, и у меня непочатый край работы.
– Что ж, иди. – Уортон помахал ему рукой. – И уноси это отвратительно радостное настроение с собой.
Друзья попрощались, и спустя минуту Хелмсли ушел, сопровождаемый тихим свистом рождественского гимна.
– Я вот о чем думаю, – Уортон задумчиво посмотрел на удаляющуюся фигуру Хелмсли, – что будет, если этот господин действительно найдет женщину, которая отвечает всем его требованиям?
– Женщину с характером, которая способна бросить ему вызов? – Оливер хмыкнул. – Боюсь, при наличии всех других хороших качеств Хелмсли не сочтет ее столь уж очаровательной.
– Опираясь на свой опыт, скажу, что женщины с характером обычно бывают упрямы и прямолинейны: они не утруждают себя соблюдением правил приличия. Они отнюдь не принадлежат к разряду будущих герцогинь. Конечно, Хелмсли получит удовольствие, но не исключено, что такая женщина может свести его с ума.