Евгения Марлитт - Дама с рубинами. Совиный дом

– Слава Богу! – как эхо, тихо повторила она.

Лошадь сама пошла в конюшню. Они поднялись по лестнице, и барон Герольд отворил дверь.

– Входи в свой дом, Клодина, – взволнованно сказал он. – Мы будем жить в нем, а не там, в свете, если ты согласна.

Клодина улыбнулась сквозь слезы.

– Согласна ли я? Неужели ты до сих пор не доверяешь мне? Я ничего другого и не желаю.

Прошло три года.

В кабинете Иоахима сидела фрау Беата и беседовала со своим мужем.

– Где Эльза? – спросил он.

– Дорогой, ты становишься все рассеянней. Где же ей быть, как не в Нейгаузе? Она не может жить без своей тети Клодины и упрашивала меня до тех пор, пока я не отправила ее туда с Гейнеманом. Так прекрасно в нейгаузской детской, и нет никого лучше тети Клодины! Впрочем, она должна скоро вернуться… Ты читал сегодняшнюю газету? Нет? Ну так ты много потерял: во-первых, там сообщается, что слухи о браке между его высочеством и принцессой Еленой все более и более подтверждаются. Я нахожу это правильным, потому что у маленькой принцессы, несмотря на ее взбалмошный характер, сердце доброе. Она так трогательно ухаживала за герцогиней в Каннах! В последние ее дни она ни на минуту не выходила из покоев. И она всегда оказывает Клодине много внимания, видно, ей хочется загладить вину. Конечно, я уверена, что это будет брак не по любви, потому что она еще не забыла Лотаря, а выходит за герцога, потому что считает это своим долгом, так же, как и он…

– Я согласен, – сказал Иоахим, – что очень грустно жить без любящих женских глаз и нежной руки. – Он поцеловал руку жены.

Фрау Беата рассмеялась – это был тот серебристый смех, что некогда околдовал его. Он не понимал теперь, как мог прежде называть Беату, по-детски искреннюю и добрую, «варварской женщиной». Он даже однажды признался ей в этом, а она в ответ расхохоталась и сказала:

– Я чувствовала себя пригодной исключительно для хозяйства, а ты так высокомерно смотрел на меня, когда я уже любила тебя и твои стихи и жаждала прекрасного в этой прозаической жизни. Но никто не хотел верить мне, ведь я была одержима бесом хозяйствования, была очень скучна и чрезмерно строга…

Беата немного помолчала.

– Но слушай дальше. – И она продолжила свой рассказ. – Еще там написано, что Лотарь купил Альтенштейн. Глубоко мыслящий журналист пишет: «Вероятно, барон Герольд желает со временем передать старое родовое поместье своему второму сыну, родившемуся несколько месяцев назад. Мы слышали, что пока там будет жить Иоахим Герольд фон Альтенштейн». Как «догадливы» люди! Мы ведь не сделаем этого? Иоахим, не увози меня из Совиного дома – я слишком счастлива здесь.

– Да, да, – поспешно сказал он, – мы останемся, Беата, для нас вполне достаточно места, а с тех пор как все перестроили, здесь так тихо и мирно… Надеюсь, что Нейгаузам не придет в голову потребовать этого от нас.

– О, конечно нет! Они думают только о себе, – улыбнулась Беата. – Но я не в упрек им говорю это – мы ведь делаем то же самое. Знаешь ли ты, дорогой, что сегодня день нашей помолвки? Видишь, забыл! Два года назад, в это время, мы сидели у кроватки маленькой Эльзы и знали, что тяжелобольная девочка спасена: она спала крепким сном выздоравливающего. Мы шепотом говорили о духовной жизни, о смерти и бессмертии. Ты прочел мне стихи, написанные тобой на смерть жены, и пожаловался, что очень одинок с тех пор, как уехала Клодина, и что дитя лишено надзора…

– И тогда я спросил тебя, Беата…

– …И я сказала «да».

– И тогда же выяснилось, кто тайно выкупил мою библиотеку!

– Правда? – рассмеялась Беата. – Я уже тогда чувствовала опасное сострадание к самому непрактичному, самому беспомощному человеку на свете, к мечтателю… – Она поцеловала Иоахима и взяла ключи. – Мне еще надо сегодня навестить старую Линденмейер, – объяснила она свой уход. – Она звала меня, верно, сидит и вяжет детские чулочки. У Клодины их уже целый сундук.

Дверь отворилась, и в комнату вместе с Гейнеманом вошла девочка, радостно бросившаяся на шею Беате.

Беата остановилась на пороге и обняла ребенка.

– Шалунья! – сказала она с материнской гордостью, обхватив ладонями розовое личико. – Хорошо было у тети Клодины, дочка? Как вы играли? А дядя Лотарь был дома?

– Да! Но дядя Лотарь сердился и тетя Клодина тоже, – сказала девочка и озабоченно взглянула на Гейнемана.

Старик снял свою шапку, обсыпанную снегом, и встряхнул ее.

– Правда, Гейнеман? – робко попросила подтверждения Эльза.

Глаза старика приняли хитрое выражение.

– Господа ужасно спорили, – серьезно сказал он, глядя на фрау Беату, – даже при мне. Когда я вошел в комнату, чтобы одеть девочку, так как сани уже были поданы, барон говорил: «Клодина, ты наденешь новое платье, которое я тебе недавно подарил, и мы поедем в резиденцию на свадьбу его высочества. Я хочу проверить, могу ли я снова ревновать».

– Тогда, – перебила малютка, – тетя Клодина стала грустная и сказала: «Как хочешь, Лотарь».

– Верно, – подтвердил старик. – И началось: «Нет! Пусть будет, как ты хочешь!» – воскликнул барон Лотарь. – «Нет! Как ты сказал, Лотарь». – «Нет, пожалуй, ты права, Дина, что нам делать там, мы останемся дома». – «Но мне очень хочется, Лотарь!» – «Это мне уже известно, Дина, мы остаемся». – Так они спорили с четверть часа, наконец…

– Ну? – со смехом перебила Беата, – и кто же одержал верх?

– Госпожа… Да кто всегда одерживает верх, когда муж с женой ссорятся? – все с той же хитрой физиономией сказал Гейнеман. – Конечно, баронесса. Она кланяется вам и собирается в день свадьбы герцога заехать с бароном на чашку чая и повспоминать прошлое.