Ригор ловко применил удар мендритте[69], как его учил де Лер, и увернулся. Барона охватила неистовая ярость, он сбросил шлем на землю, и снова ринулся на противника, оглашая окрестности диким воплем.
Но рассчитав свои силы, Ла Крезо потерял равновесие, пошатнулся и упал. Ригор не растерялся и тут же кинулся к барону, опустился на колени и приставил к его горлу мизерикордию, «кинжал милосердия», которым победитель в бою протыкал горло поверженного рыцаря.
– Сдавайся! Ты повержен! – воскликнул Ригор.
Но не тут-то было. Красная пелена беженства застелила глаза барона, он вопреки всякому здравому смыслу рванулся вперёд, пытаясь схватить противника… и мизерикордия впилась ему в горло.
Ла Крезо захрипел, изо рта у него потекла кровь…
– Матерь божья! Вы убили его! – воскликнул один из вассалов барона.
Потрясенный Ригор сидел подле Ла Крезо, того охватили судороги и он испустил последний вздох.
Повисла тягостная тишина. Аньез прильнула к матери. Та смахнула слезу: что же теперь будет?
– Поединок был честным! – наконец высказался вассал барона, по виду самый старший. – Я готов это свидетельствовать перед графом де Бельфором и нашим сюзереном графом Бургундским.
Свидетели поединка дружно закивали.
Карл приблизился к Ригору.
– Вы победили, сударь…
– Что?.. – Ригор воззрился на оруженосца бессмысленным взором, ибо только что впервые в жизни убил человека.
– Вы – Чёрный Рыцарь, и защищали честь женщины, путь и простолюдинки. К тому же этот сеньор оскорбил вас… Есть свидетели.
Карл помог Ригору подняться с земли. Один из вассалов подобрал с земли шлем, теперь уже бывшего своего господина, приблизился к Ригору и произнёс:
– Ваш трофей, сударь. Поединок был честным…
Все присутствующие пришли к единодушному мнению: поединок был справедливым и барон сам во всём виноват.
Вассалы посовещались и решили продолжить свой путь в Бельфор, дабы предстать перед взором Гильома II и рассказать о смерти барона Ла Крезо.
Хозяйка харчевни по сходной цене продала вассалам крытую повозку, те уложили в неё тело покойного сеньора и отправились в Бельфор.
Ригор не испытывал радости от своей победы. Но, несмотря на это, получив шлем покойного в качестве трофея по правилам поединка, не преминул надеть его.
Весть о том, что Чёрный Рыцарь победил задиристого барона (правда имени его никто не знал, ибо Ла Крезо не удосужился представиться «буффону»), мгновенно пронеслась по всей округе. И, где бы ни появился Ригор, все тотчас узнавали его по описаниям очевидцев, которых престранным образом становилось всё больше и больше. Ибо любому купцу или странствующему музыканту, жонглёру да ещё бог весть кому, хотелось лично рассказать «из первых уст» услышанную краем уха историю, изрядно приукрасив её.
Тем временем вассалы с телом покойного барона приближались к Бельфору, а прекрасная Луиза де Ла Крезо даже не подозревала, что стала вдовой.
… Луиза пробудилась, в ужасном расположении духа. Она неохотно залезла в бадью с тёплой водой, предусмотрительно приготовленной прислугой, дабы госпожа совершила утреннее омовение. Баронесса тщетно пыталась промыть своё тело под поясом невинности, в который её облачил муж перед отъездом в Бельфор. Луиза немного понежилась в тёплой воде.
– Агнесса, помоги мне… – обратилась она к горничной и протянула ей руку.
Дородная горничная ловко подхватила свою госпожу, помогла ей спуститься из бадьи по специальной деревянной лесенке. Молодая служанка тотчас поспешила обтереть тело Луизы мягкой тканью, а затем облачила её в пелисон.
Баронесса запахнула одеяние, как можно плотнее и направилась к столу, на котором стояло блюдо с фруктами. Она взяла сочную грушу, надкусила её и поморщилась.
– Проклятый пояс невинности! Ненавижу его!
Горничная и служанка переглянулись, задавшись вопросом: кого ненавидит госпожа пояс невинности или супруга? И вскорости решили, что и того и другого…
Луиза не в первый раз страдала от сего металлического приспособления, выкованного специально по заказу барона всё тем же оружейником Питером Ройтленгером (который изготовил ему шлем). Барона охватила дикая радость, когда он впервые облачил свою дражайшую супругу в это варварское изобретение. Тогда Луиза промучилась в нём пять дней, барон же объезжал с ежегодной инспекцией свои владения и предавался охоте.
И вот в августе у ворот замка Ла Крезо появился герольд самого графа Бургундского. Он вручил барону свиток, увенчанный тяжелой сургучовой печатью с изображением традиционного бургундского орла.
Сие послание предписывало барону Жульберу, урождённому де Ла Крезо, владельцу одноимённого замка, явиться в Бельфор, где в начале сентября будет проходить рыцарский турнир, в котором примет участие сам сюзерен. После турнира барону предписывалось предстать перед светлыми очами графа и дать объяснение своему поведению, идущему вразрез с понятиями чести и рыцарским кодексом.
Барон вскипел, ярость захлестнула его. Он в бешенстве метался по залу.
– Барон де Монтере! Ублюдок! Настрочил на меня жалобу самому сюзерену! Щенок! Надо было лучше защищать свои владения! Кто сильнее, тот и прав! Этот лес принадлежал ещё моему отцу!
Слуги попрятались, кто, где мог. Ибо в такие минуты барон не давал себе отчёта в действиях и мог запросто кого-нибудь убить ненароком. Такое уже случалось…
Луиза, услышав безумный рёв супруга, поспешила закрыться в своей горнице вместе с камеристкой и горничной. И покуда он метал гром и молнии, несчастные женщины дрожали, словно листочки на ветру.
Наконец барон осушил кувшин вина и несколько утихомирился, решив, что непременно отправиться в Бельфор, и вопреки завистникам и врагам примет участие в турнире, на который, кстати, его не соблаговолили пригласить (вероятно, учитывая его безумный характер). А уж, если фортуна к нему будет благосклонна и он сможет сразиться с бароном де Монтеро! Жульбер уже мысленно представлял, что он сделает с ненавистным соседом.
Но к началу турнира барон, увы, не успел. Непредвиденные дела задержали его в замке. А вернее сказать, его страсть к вину. Ибо в последнее время он постоянно напивался, дабы заглушить горечь обиды. Порой он пребывал в не вменяемом состоянии по неделе, а то и по две.
Луиза знала, что супругу предписано явиться на суд сюзерена. Она выказывала крайнее беспокойство по этому поводу и тайком пыталась переговорить с верными вассалами. Те лишь разводили руками, понимая, чем может закончиться сия поездка в Бельфор. Барон наверняка будет вести себя не сдержанно – сюзерен прогневается, обяжет выплатить штраф в пользу барона де Монтеро, а может, и того хуже – прикажет заключить под стражу.
Луиза, хоть и не питала к мужу тёплых чувств, всё же выказала надежду, что вассалы удержат его от необдуманных поступков. Они в свою очередь пообещали баронессе сделать всё возможное. Но, увы… Жульбер был не исправим. И, разумеется, перед своим отъездом в Бельфор барон не забыл «заковать» интимные места супруги в пояс невинности. После чего с чувством выполненного супружеского долга он отправился в путь…
И вот на протяжении последних дней Луиза проклинала своего эгоистичного, жестокого и своенравного супруга, посылая на его голову всевозможные беды. И, видимо, одно из сих проклятий настигло его.
А может быть, терпение Всевышнего закончилось, и барону было суждено умереть во дворе харчевни от руки голиарда-рыцаря, проигравшего первый же копейный поединок в жизни. Сия встреча повлекла бесславную смерть Жульбера де Ла Крезо, зато вселила уверенность в собственных силах в Ригора, в настоящем – Чёрного Рыцаря.
Вассалы тотчас отправили баронессе нарочного, которому вручили письмо с печальным известием, а затем, погрузив тело своего сеньора в крытую повозку, отправились в Бельфор. Ибо они вовсе не желали прогневать сюзерена.
Прочитав послание вассалов, Луиза, а ныне вдова барона Ла Крезо, была готова убить невесть откуда взявшегося Чёрного Рыцаря, но вовсе не из-за того, что тот лишил её любимого мужа. По правде говоря, Луиза терпеть его не могла. Жульбер был намного старше её, обладал прескверным характером, вечно пропадал то на охоте, то на очередной военной вылазке против соседей. Поэтому впервые в жизни Луиза вздохнула с облегчением: наконец-то она свободна и может делать всё, что пожелает. Но неожиданно она вспомнила об одной неприятности, которая, увы, уж очень ограничивала вновь обретённую свободу.