Ольга Крючкова - Дама сердца

Однажды в разговоре с сыном отец поделился сплетнями: Беатрисса – возлюбленная своего пасынка, виконта. Недаром он постоянно рядом с ней. Ригор удивился, а затем, подумав, решил, что это должно было случиться, ибо графиня и виконт почти одного возраста и для их встреч не существует преград. А старый граф де Мюлуз, страдавший от вечных болезней, им явно не помеха. Да и наверняка он благополучно забыл, когда в последний раз навещал спальню супруги.

…После похорон отца прошла почти неделя, всё это время Ригор пребывал в унынии. Не желая думать о вечном, он сочинил мелодию, на которую прекрасно легли ранее написанные стихи:

Ригор закрыл глаза, перед ним встал образ графини де Мюлуз…

«А как же быть с миланскими тканями?.. – внезапно вспомнил он. – Придётся отправиться в замок… Признаться ей, что я не буду продолжать торговое дело отца, ибо у меня другое призвание. А может подарить графине свои стихи?..»

Поначалу Ригору эта мысль показалась прекрасной, какой даме не польстит, если ей посвятят стихи, пусть даже не столь блестящие. Но потом его охватило смятение: «Кто я такой, чтобы дарить ей стихи?.. Я всего лишь торговец тканями…»

Ригора снова обуяла тоска, и он дотронулся пальцами до лютни, струны издали нежный звук.

В комнату вошёл слуга:

– Сударь, к вам прибыл посыльный от графини, – доложил он.

Ригора охватило волнение. Он отложил лютню и попытался придать своему лицу достойное выражение.

– Зови! – приказал он.

Посыльный, облачённый в красную куртку с изображением герба Мюлузов (золотого льва со свитком в зубах на тёмно-зелёном поле) с важным видом протянул Ригору небольшую записку, она предназначалась покойному Пьеру Жюифу, ибо графиня не знала о его внезапной кончине и с нетерпением ожидала с образцами тканей.

Молодой человек бегло прочитал послание, понимая, что ему неизбежно придётся предстать перед очами Беатриссы.

– Передай, что завтра, едва церковные колокола отзвонят нону, я прибуду в замок и представлю строгому суду графини образцы миланских новинок.

Посыльный, удовлетворённый ответом, откланялся и ушёл. Ригор попытался сосредоточиться и подготовиться к предстоящему визиту. Для начала он выбрал камзол, с новомодными длинными рукавами, в коем он предстанет перед графиней. Затем юноша открыл сундук, где отец хранил так называемые «штуки» тканей, небольшие отрезы, которые можно было бы представить богатому покупателю в качестве образцов, а затем уже заказывать полновесные отрезы в Милане. Именно из-за этих образцов Пьер Жюиф и подхватил простуду, а затем умер. Ибо ему во чтобы то ни стало хотелось угодить графине.

Убедившись, что все образцы пребывают в полном порядке, Ригор отправился в кабинет отца, крохотную комнату со старым письменным столом и парой сундуков, один из которых был полностью завален финансовыми бумагами.

Он сел за стол, расстелил перед собой отлично выделанный пергамент, на котором отец обычно составлял различного рода документы, обмакнул перо в чернильницу, вывел первую витиеватую букву и придирчиво посмотрел на неё. Удовлетворившись внешним видом своего творения, Ригор начал писать, доверяя пергаменту самое сокровенное – стихи, на создание коих его вдохновила красота Беатриссы де Мюлуз.

Ригор с упоением предавался любимому делу, когда дверь кабинета отворилась, вошёл слуга.

– Что тебе? – раздражённо поинтересовался Ригор.

– Пришёл господин Лоран с супругой… – робко доложил слуга.

Ригор замер, пытаясь вспомнить: что именно отец обещал этим богатым горожанам. Но так толком и ничего не вспомнив, тяжело вздохнул и отправился в небольшое помещение на первом этаже дома, приспособленное под торговую лавку.

Впервые после смерти отца ему предстояло самостоятельно принять посетителей, ибо помощи ожидать было неоткуда.

На следующий день, ближе к полудню Ригор приказал слугам приготовить к поездке крытую повозку и погрузить в неё сундук с образцами. Затем, посмотревшись в зеркало из амальгамы, висевшее у него в комнате, и оставшись вполне довольным своим видом, Ригор ещё раз отрепетировал изящный поклон, предназначавшейся графине, который он разучил во время последнего путешествия по Ломбардии.

Затем он взял в руки небольшой изящный ларец из красного дерева, в котором лежали свитки пергамента со стихами, повторил поклон и протянул подношение предполагаемой графине. Удовлетворившись своими упражнениями, Ригор накинул тёплый шерстяной плащ, подбитый мехом лисицы, оставшийся от отца, надел берет, также отороченный мехом, сунул ларец под мышку, и спустился на первый этаж в лавку. Окинув придирчивым взором товар, лежавший на многочисленных стеллажах, юноша вздохнул, всё более ощущая отвращение к торговому делу, и острое желание покинуть отчий дом. Единственное, что останавливало: так это страх перед бесконечными странствиями, ибо далеко не каждому голиарду удавалось удачно пристроиться при дворе какого-нибудь знатного господина и жить в сытости и достатке. Неожиданно Ригор поймал себя на мысли, что почёл бы за честь стать придворным голиардом прекрасной Беатриссы, без сожаления распростившись с ненавистной лавкой и домом, давно требующим ремонта. Но, увы, то были всего лишь мечты…

Повозка Ригора миновала замковые ворота, когда колокола мюлузкой церкви отзвонили нону. Юноша не без удовлетворения отметил, что он пунктуален и прибыл в замок, как и обещал без опозданий. Наверняка графиня уже завершила свой туалет и предстанет перед ним во всей своей блистательной красоте. От этих мыслей Ригор невольно ощутил волнение и желание, несравнимое с тем, которое он испытывал по отношению к молодой вдове, обучившей его любовной науке.

Мажордом проводил торговца в просторный зал, за ними проследовали слуги графини, державшие увесистый сундук с тканями, замыкал процессию личный слуга Ригора с ларцом в руках.

Мажордом приказал поставить сундук на стол.

– Ожидайте, – сказал он, обращаясь к Ригору, не считая нужным тратить лишние слова. Ведь он имел дело всего лишь с торговцем. – Я доложу Её Сиятельству графине…

Мажордом неспешно удалился. Ригор окинул взором зал, в нём царил полумрак, несмотря на полдень. В интерьере ничего не изменилось: длинный дубовый стол в центре, вокруг него стулья с высокими резными спинками с изображением фамильного герба; два камина, облицованные цветными изразцами; многочисленные шпалеры, висевшие на стенах и окнах, дабы в помещение не задувал холодный ветер.

Беатрисса де Мюлуз не заставила себя долго ждать и появилась в сопровождении компаньонок. Увидев Ригора одного, без отца, графиня тотчас приблизилась к нему, и не успел он продемонстрировать свой специально разученный по этому поводу поклон, а лишь смущённо склонить голову, произнесла:

– А где твой отец, юноша?

– Он умер неделю назад… – печально ответствовал он.

– Мне жаль твоего отца, юноша… Надеюсь, он успел привезти ткани из Милана? – живо поинтересовалась графиня, не проявив должного христианского сострадания.

Звуки её голоса подействовали на Ригора чарующе. Несмотря на видимую растерянность и смущение, он всё же нашёл в себе силы преодолеть их и изящно поклониться. Графиня оценила грациозные движения юноши.

– О да, ваше сиятельство… – ответил Ригор, волнуясь, и это не ускользнуло от внимания графини. – Мой отец, как и обещал, привёз из Милана образцы тканей только что вошедших в моду.

Беатрисса кивнула, отчего вуаль, украшавшая её высокий головной убор, а затем ниспадавшая на плечи, издала приятный шелест. Ригор уловил нежный аромат её духов и восторженно воззрился на графиню.

Беатрисса заметила его взгляд и слегка улыбнулась. Она давно томилась от скуки: пасынок Анри ей порядком надоел, с тех пор как он вернулся из Крестового похода прошёл почти год. Графиня поначалу пребывала наверху блаженства, ибо многие знатные дамы стали вдовами. По возвращении Анри предстал перед ней истинным рыцарем, закалённым в боях, сильным, дерзким и даже грубым. Первое время эта дерзость и грубость доставляла Беатриссе несказанное удовольствие. Но потом ей надоели синяки – последствия бурной страсти пасынка. Она пресытилась своим возлюбленным и не раз предлагала ему жениться. Пасынок же со свойственной ему грубостью отвечал, что не намерен этого делать, ибо остаток своей жизни намеревается провести у ног своей мачехи. Такая перспектива графиню явно не радовала.