– Я разберусь с ней. – Эдж уже сомневался в том, что болезнь не затронула его рассудок.
– У нее нет экипажа, – добавил Гонт. – Даже верховой лошади.
– Ее сопровождает служанка?
– Она одна.
Эдж покачал головой. Это походило на шутку, которую мог выкинуть его кузен Фоксворти. Подослал какую-нибудь распутницу с заданием соблазнить его, а сам ждет где-то у дома с компанией друзей, заключивших пари о том, скоро ли эта женщина выйдет. В прошлом Фокс уже выкидывал нечто подобное – и не один раз, – но ему стоило знать, что с Эджем такие номера не пройдут.
Уж он-то, Эдж, покажет Фоксу, что достаточно окреп и оправился!
Когда Эдж вошел в гостиную, взгляд экономки метнулся от рыдающей женщины, сжимавшей носовой платок, к нему.
Герцог помедлил, восстанавливая в памяти траурные наряды, которые когда-либо видел. Увы, он так и не смог вспомнить никого, кто был бы одет подобным образом, буквально во все черное, исключая лишь вуаль над шляпкой, сквозь которую проглядывало немного желтой тесьмы.
Одежда женщины составляла полноценный ансамбль, не махрилась, не выделялась потертыми швами, и все же наряд явно был не новым. В каждой руке женщина комкала по носовому платку, то и дело поднося тот, что бы зажат в правой ладони, к заплаканному лицу под вуалью.
– Кто-то скончался? – мрачно вопросил Эдж.
– Да. Я могу поговорить с вами об этом с глазу на глаз? – Вуаль затрепетала от мягкого, бархатистого голоса. Сладкого голоса распутницы. Что ж, Фоксворти заплатит за это!
Экономка еще крепче обняла посетительницу.
– Нет, – отрезал он.
Пальцы женщины вспорхнули, чтобы приподнять край вуали. Но незваная гостья тут же передумала.
– Расскажите мне свои новости, – предложил Эдж. – Мне не хотелось бы задерживать прибывшего с поручением горюющего человека, в то время как он мог бы найти утешение у себя дома, в окружении любящих близких.
Она громко выдохнула и сильнее сжала руки.
Потом быстро поднялась:
– Ваша светлость, с прискорбием сообщаю вам о кончине шестиюродной сестры вашей матери, леди Камберсон.
Эдж застыл на месте, не в силах собраться с мыслями. Леди Камберсон умерла несколько месяцев назад. Он вздохнул.
– Леди Камберсон скончалась? На какой-то миг я забыл, о ком идет речь. Славная, милая женщина. Примерно такого роста. – Он показал чуть ниже своего плеча. – Святая женщина. Седая.
Леди Камберсон была самой высокой женщиной, которую он только видел, обладала вульгарным чувством юмора и черными как смоль волосами.
– Нет. Довольно величавая. Темные волосы. И, наверное, у вас есть основания считать ее святой, но я бы так не сказала.
Он помедлил, узнавая голос. И лишь усилием воли сдержался, чтобы не среагировать.
Лили? Лили Хайтауэр? Фокс ни за что не осмелился бы подослать ее. У него не было ничего общего с такими женщинами, как Лили. И когда только у нее появился такой чувственный голос?
– Не могли бы вы задержаться и рассказать мне о ее последних днях? – Эдж повернулся, отпуская экономку, и та поспешила удалиться. Оставшись с Лили наедине, он напрямик спросил: – Зачем вы устроили весь этот маскарад?
Она приподняла вуаль настолько, что Эдж смог увидеть подбородок, хорошо очерченный рот, тут же приковавший все его внимание, и карие глаза. Он глотнул.
– Я не могу прийти к вам открыто без ведома моего отца. И не могу дожидаться возвращения вашей матери из имения, чтобы притвориться, будто навещаю ее, в надежде, что вы случайно зайдете и у нас, может быть, получится поговорить несколько минут с глазу на глаз… – Она покачала головой, словно разгоняя туман в голове. – Я понятия не имела, как поступить, особенно если бы вы не выздоровели в ближайшее время.
– Признателен вам за беспокойство о моем здоровье.
– Конечно. – Голос Лили сорвался, и она опустила на лицо вуаль. – Я слышала о вашем несчастном случае – боже мой, еще одном, – а потом узнала, что вы вернулись в Лондон, вас привезли на телеге, и мы не знали, выживете ли вы. Моя семья была бы убита горем, если бы…
– Ваша семья… была бы убита горем? – Он не поверил своим ушам.
– Разумеется, все мы.
Вуаль снова приподнялась. Все еще комкая платок, Лили двумя пальцами приподняла ткань, и на него пристально взглянули темные глаза. А потом вуаль плавно опустилась.
– Я опасалась худшего, но ваша мать провела меня к изголовью вашей кровати. – Ее голос дрогнул. – Вы выглядели… Но после этого вы быстро пошли на поправку.
Он отмахнулся:
– У меня было два варианта, и я решил, что этот – лучший.
– Это было ужасно – видеть вас в таком состоянии!
В памяти смутно всплыл голос матери, умолявшей не умирать в его день рождения, но Эдж решил не зацикливаться на этих воспоминаниях.
– Ваша светлость, – тихо произнесла Лили, и он наклонился вперед, чтобы расслышать ее. – У меня камень с души упал после того, как вы пришли в себя.
– Вот если бы я очнулся и обнаружил, что я – это мой кузен Фоксворти, точно ни за что не пришел бы в себя, – пошутил он, желая придать разговору легкомыслия.
Он смолк в ожидании, наблюдая за ее реакцией. Вуаль взлетела вверх.
– Было бы досадно умереть после того, как вы наконец-то доросли до своих сапог. – Голос Лили снова обрел силу.
– Что, простите?
– Ваши сапоги. Помнится, много лет назад я смотрела на них, когда вы делали уроки на свежем воздухе. Создавалось ощущение, будто кто-то взял вас за уши и вытянул вверх, прямо от отворотов сапог до подбородка. Теперь все пропорционально.
– Благодарю вас.
– Я действительно считала вас довольно симпатичным – до того дня, как по вашей вине свалилась с дерева.
– Я помешал вам разбиться насмерть.
Эдж помнил, как это было нелегко. Однажды она полезла за бумажным змеем, запутавшимся в маленькой наполовину сломанной ветке около верхушки дерева. Он закричал на Лили, чтобы та остановилась. Но она полезла еще быстрее.
Эдж рванулся вперед, оказавшись у ствола вовремя, чтобы успеть схватить ее за лодыжку, но Лили крепко вцепилась в ветку и попыталась высвободить ногу. Тогда Эдж спокойно объяснил, что достанет змея другим способом. А она наверняка сломает ветку, если наляжет на нее всем весом.
– О, – промолвила Лили, подняв взгляд и прищурившись.
Эдж отпустил ее лодыжку, решив, что Лили все поняла, но она тут же рванула еще выше, к следующей ветке. Он схватил ее за шнурок туфли, и, потеряв равновесие, Лили упала прямо на него. Эдж приземлился на спину, смягчив для нее удар. Она с размаху шлепнулась ему на живот, и ее тщедушная фигурка врезалась в него как булыжник. Эдж лег на землю, пытаясь глотнуть воздуха и глядя на змея, весело трепетавшего наверху.
Взвизгнув и подпрыгнув, Лили уставилась на Эджа. Судя по всему, она ударилась лицом. Эджу уже доводилось видеть разбитые губы, но не у маленькой девочки.
– Ты болван! – бросила она, пронзив его гневным взглядом.
Болван? Он уставился на нее. Болван? Похоже, маленькие девочки ругались не так, как все остальные.
– Ты болван. Это из-за тебя я упала.
– Ты…
Эдж собирался снова объяснить, что она могла упасть с более высокой ветки и он просто не смог бы ее подхватить, но кровь на ее лице заставила его замолчать.
Лили коснулась рукой губы, потом опустила пальцы и, увидев кровь, издала ужасающий вопль. И прежде чем Эдж успел встать, умчалась к своему дому.
Позже он замечал тонкий, как ниточка, шрам у ее рта. С возрастом шрам скрылся за яркостью губ, но Эдж всегда мог разглядеть его. Только теперь ее рот прятался за вуалью. И это его раздражало.
– Вашу гувернантку следовало тогда наказать, – заметил Эдж.
– Миссис Смит была милой, чудесной гувернанткой. В отличие от той, что пришла ей на смену. По-моему, я еще вполне сносно отделалась.
– Конечно. Вы не должны прятаться от меня. – Эдж многозначительно посмотрел на черную ткань.
– Я и не прячусь. Проявляю сдержанность, – повысила тон Лили.
– Тогда говорите тише. – Он придвинулся ближе и осторожно приподнял ткань вуали, удерживая ее между ними как завесу.
Он посмотрел на уже не прикрытый шрам на манящих губах, потом – в карие глаза и вдруг почувствовал себя юнцом – что было странно, ведь он никогда, даже в детстве, не ощущал ничего подобного.
– Почему вы здесь? – Эдж произнес это отчужденно, хотя в глубине души ждал, что Лили признается, как сильно хотела видеть его.