Глаша перепугалась и не могла произнести ни слова. Наконец она выдавила из себя:
— 3-а-ачем, барыня?
— Не твое дело! Буди, да поскорее! Мы ждем ее в гостиной внизу.
Мария Ивановна удалилась.
Наташа все прекрасно слышала, она села на кровати:
— Глаша, я боюсь… Чего они от меня хотят?
— Не ведаю, Наталья Дмитриевна. Может, допрос учинят: иначе зачем следователь пожаловал?
— Так и есть допрос. Но я буду молчать. — Неожиданно Наташу осенило: — А тебя уже допрашивали?
— Нет, когда же! Следователь только прибыли-с…
— Глаша, умоляю, не губи меня! Ничего не говори про поручика и письма, что ты передавала.
— Наталья Дмитриевна, я бы и так не сказала. Неужто вы думаете, что хочу быть выпоротой розгами на глазах всей усадьбы? Или того хуже, отправит меня барин на скотный двор свой век доживать. Нет, не скажу…
Наталья спустилась в гостиную. За овальным столом сидела маменька, словно каменное изваяние, папенька с заплывшим лицом и некто, видимо, полицейский-следователь.
Родители молодой барышни не проронили ни слова. Разговор начал полицейский, он откашлялся и пригласил Наташу присесть. Та села напротив маменьки, надеясь на ее родительскую и женскую поддержку. Но, взглянув на свою родительницу, поняла: выпутываться из скверной истории придется самой, никто не поможет…
— Так-с, любезная Наталья Дмитриевна, — следователь вперился в девушку своими маленькими цепкими глазками. — Для начала представлюсь: зовут меня Петр Петрович Звягинцев, я — следователь уездной полиции.
Наташа кивнула.
— Чем обязана? — спросила она, стараясь быть как можно более уверенной.
Следователь усмехнулся.
— Сударыня, вы, вероятно, знаете, что вечером сего дня… простите, прошлого дня напали на Дмитрия Федоровича, вашего батюшку. И по нашему разумению, вы знаете, кто это сделал.
— Отчего же? — Наташа удивленно вскинула брови и взмахнула ресницами.
Увы, но на следователя сие поведение не подействовало должным образом, он продолжал задавать весьма неприличные вопросы.
— Итак, сударыня, вы утверждаете, что не знаете человека, напавшего на Дмитрия Федоровича?
— Нет, не знаю! — Наташа не справлялась с эмоциями, они захлестнули ее. — Но Ко… — невольно она чуть не назвала имени своего возлюбленного. — Поверьте, он только защищался!
— Ах, вот как! Этот таинственный «Ко», говорите вы, защищался… Так-с. «Ко»… Это может быть: Коленька, Костенька… Круг подозреваемых сужается. Просто прекрасно!
Наташа поняла, что совершила оплошность и чуть не заплакала от обиды. Она с надеждой посмотрела на маменьку, но та сидела, словно в рот воды набрала.
Неожиданно раздался дикий крик и топот:
— Нашли, барин! Нашли!
В гостиную влетел Пантелемон, вытянув перед собой руку, в ней явно что-то было.
— Што там? — поинтересовался Дмитрий Федорович, шепелявя, так как отек распространился и на верхнюю губу.
— Покажите! — приказал следователь.
Пантелемон протянул ему свою огромную лапу и разжал. Перед взором Звягинцева предстала медная пуговица, явно от военного мундира. Он взял ее и внимательно рассмотрел.
— Ага, вот и первая улика!
Наташа замерла, словно боясь услышать имя своего рыцаря, правда, так бесславно покинувшего поле боя.
— Что это? — спросила Мария Ивановна.
— Это пуговица от мундира, — пояснил Звягинцев. — И сдается мне — от гусарского.
У Наташи все похолодело внутри, она почувствовала, что теряет сознание.
— Прекрасно… — прошамкал Дмитрий Федорович. — Думаю, сударь, што вам, как профессионалу своего дела, не составит труда найти сего супостата.
— Конечно. Гусарских полков под Калугой не так уж и много. Устроим дознание, и дело будет закрыто. И пойдет этот шустрый малый в арестантские роты.
От последних слов Наташа чуть не лишилась чувств.
Петр Петрович Звягинцев остался доволен первыми результатами расследования. По крайней мере, появилась ниточка, за которую он может потянуть, а там, глядишь, и весь клубок-то и распутается.
Не успела Глаша увести почти лишившуюся чувств Наталью Дмитриевну, как в гостиную вошел сам граф Астафьев, занимавшийся тем, что еще с одним отрядом из пяти человек на всякий случай прочесывал окрестности. Но, увы, результатов — никаких.
Когда граф увидел своего друга, он прямо-таки и осел на стул.
— Господи, Дмитрий Федорович! Ну, как вы себя чувствуете?
— Спасибо, отвратительно… Глаз болит, говорить больно, голова кружится…
— Вам бы полежать, дорогой мой… — посоветовал граф.
— Какой уж там — полежать! На том свете все полежим! — воскликнул Дмитрий Федорович и чуть не расплакался от боли, пронзившей лицо.
— Дмитрий, умоляю, — вмешалась Мария Ивановна. — Идемте в спальню, я уложу вас…
— Нет… Павел Юрьевич, я в ушасном моральном состоянии. Што ше теперь? — продолжал шепелявить отец семейства. — Вы откатитесь от моей дочери?
— Кто вам сказал? Я и не собирался этого делать! — воскликнул граф. — Какой-то негодяй заманил невинную девушку в лес, она, безусловно, сопротивлялась, защищая свою честь. — Граф излагал свое видение происшедшего.
У Дмитрия Федоровича буквально отлегло от сердца.
— Тогда завтра свадьба!
Мария Ивановна и его сиятельство переглянулись.
— Помилуйте, Дмитрий Федорович, — начал граф, — вы сами-то — в таком виде! На свадьбу соберется все калужское общество. И как вы предстанете перед гостями? Надо подождать, хотя бы пару недель. А покуда все подготовим для церемонии венчания и праздника, и господин Звягинцев изловит мерзавца.
— Точно так-с, — подтвердил следователь, пивший чай.
— Ну вот, все и образуется. А невесту мою, Наталью Дмитриевну, надобно закрыть в спальне и не выпускать. Кто знает, что у этого разбойника на уме…
— Павел Юрьевич, я могу попросить вас об одолжении? — робко начала Мария Ивановна.
— Конечно, сударыня, ведь мы почти родственники!
— Прошу вас, поговорите с Наташей… Объявите ей, что все остается по-прежнему и свадьба состоится через две недели. Думаю, она весьма расстроена происшедшим и мучается сейчас…
— Несомненно, Мария Ивановна, несомненно!
Граф встал из-за стола и направился по лестнице на второй этаж в комнату «невесты».
Наташенька действительно мучилась, но по другому поводу. Она переживала за поручика Корнеева.
— Глаша, умоляю тебя о помощи!
Горничная растерялась, ее воспаленное воображение нарисовало страшную картину, будто бы Пантелемон порет ее при всех домочадцах солеными розгами, да прямо по голому заду.
Глашу передернуло.
— Не-е-е… — протянула она. — Боюсь я…
— Чего же? Того, что тебя высекут?
Глаша кивнула.
— И того, что на скотный двор отправят тоже.
— Так никто и не узнает! А я тебе дам что-нибудь из своих украшений.
— Нет, Наталья Дмитриевна, не надо. А барин увидит, чего я ему скажу?
— Да, действительно… Тогда… Тогда, если я выйду за поручика замуж, заберу тебя с собой и сделаю экономкой! А?
Должность экономки показалась Глаше заманчивой, но все равно — уж больно боязно помогать молодой барыне.
— Вы, Наталья Дмитриевна, сначала за гусара своего замуж выйдите, а потом уж обещайте.
— А как же я за него выйду, коли ты мне, Глаша, не поможешь? Так что это в наших с тобой интересах.
— Ох, Наталья Дмитриевна, уж умеете вы «зубы заговаривать» …
Глаша почти сдалась.
— Ну, Глаша, решайся!
Горничная мялась и, наконец, сказала:
— Ну, будь по-вашему…
— Я напишу Константину записку, а ты отправишься прямо к нему в полк и передашь ее.
— Господи Иисусе! Наталья Дмитриевна, так я думала письмецо-то ваше в дупло, как обычно, положить! А в такую даль я не поеду! — решительно заявила горничная. — И даже не просите меня. Все дороги охраняют казаки, меня схватят да к следователю на допрос!
Наташа понимала, что все доводы горничной правильные.
— Так что мне делать? Ждать свадьбы с графом? — воскликнула Наташа в отчаянье.
— Да остается только ждать, Наталья Дмитриевна. Если поручик вас любит, то придет.