Откинувшись на мягкую траву, он смотрел в глубину безоблачного голубого неба и думал о том, что в мире нет больше места, где ему было бы так хорошо.
— Скажи, а каким был твой отец?
Он взглянул на Джесси, сидевшую, свесив ноги в воду. Одна ее рука покоилась на животе.
— Он был врачевателем, как Мато Вакува. Когда я был совсем маленьким, мне всегда хотелось стать таким же, как он. В нашей деревне не было другого человека, кого уважали бы больше, чем его.
— А как его звали?
— Оседлавший ветер.
— А что означает твое имя?
— Белый журавль.
Джесси на мгновение задумалась.
— Скажи, а как индейцы дают имена своим детям? Крестят их?
— Нет, — ответил Крид. Выдернув травинку, он крутил ее между пальцами. — На четвертый день после рождения ребенка родители приглашают всех на празднество по случаю выбора имени. Отец и бабка матери раздают подарки приглашенным, шаману и бедным. Под конец празднества отец объявляет выбранное имя. Меня назвали в честь деда — отца моего отца.
Крид смотрел в глубь воды. «Если бы я тогда прошел испытание и нашел свое предзнаменование, то получил бы новое имя…»
— А твой отец жив?
— Отец был убит в бою, когда мне было тринадцать.
— А твоя мать?
— Не знаю. Я убежал из дома, когда мне было семнадцать, и больше никогда туда не возвращался.
— Как же твои родители встретились? — Мою мать ранили во время рейда. Кто-то из воинов племени привез ее в деревню и оставил на попечение моему отцу. Отец вылечил ее раны…
— И они полюбили друг друга? — воскликнула Джесси. — Как романтично…
— Не совсем так. Мой отец влюбился. Но мать ненавидела всё, что было связано с индейцами, включая и меня.
— Мне так жаль, Крид…— сказала Джесси тихо.
— Да уж. — Он бросил травинку в воду и долго провожал взглядом, пока течение не унесло ее совсем.
Он так и не понял, почему мать не хотела, чтобы он оставался с людьми племени лакота. Он ясно дала ему понять, что не одобряет его желания жить здесь, что стыдится того, что в его жилах течет индейская кровь, и заставила его уехать с нею на Восток. Почему?
— И ты никогда не интересовался, что с ней случилось?
Он покачал головой:
— Честно говоря, нет. Я даже толком не вспоминал о ней до тех пор, пока мы с тобой не попали сюда
— Может быть, после того, как найдем Розу, мы сможем поискать и твою мать?
— Может быть. Хотя я глубоко сомневаюсь, что на будет счастлива увидеть меня на пороге своего дома.
—Так тяжело жить, когда собственная мать не любит тебя…— прошептала Джесси, — мне бы хотелось…
— Чего, любимая? Чего бы тебе хотелось?
— Мне бы хотелось узнать, где сейчас мой отец, если он еще жив, конечно. Это, наверное, очень глупо. Я ведь даже не помню, как он выглядит.
Крид со вздохом обнял Джесси за плечи и притянул к себе.
— Я в свое время был удачливым охотником за преступниками, ты это знаешь. И я смог бы проследить весь его путь, если тебе действительно хочется его найти.
Джесси подняла к нему лицо, и он увидел в ее глазах столько нежности.
— Ты бы сделал это ради меня?
— Если хочешь, я это сделаю.
— Не знаю. Наверное, он тоже чувствовал бы себя не более счастливым, чем твоя мать, если бы ей вдруг довелось тебя увидеть.
Слабая догадка мелькнула в мозгу Крида, когда он взглянул на Джесси.
— Откуда у тебя этот неожиданный интерес к моей матери и своему отцу? — спросил он, нахмурившись.
Джесси пожала плечами и отвернулась, но под пристальным, изучающим взглядом Крида почувствовала, как жар поднимается к ее щекам.
— Джесси…— Крид нервно сглотнул. — А ты, случайно, не беременна?
Засмущавшись, она повернулась и посмотрела ему в глаза.
— А ты разве стал бы возражать?
Внезапно онемев, Крид только смотрел на нее, не отрываясь. Беременна! Сначала он пытался убедить себя в том, что это плохая весть, что он не хочет быть отцом, что у него нет никакого права привести в этот мир ребенка, когда он сам еще не разобрался со своей непутевой жизнью, но теперь всё это уже не имело значения. Он почувствовал, как уголки его губ, помимо воли, растягиваются в счастливую улыбку, а где-то в глубине души растет волна радостного возбуждения. Вскочив на ноги, он схватил Джесси и крепко прижал к себе.
— Да это же просто великолепно! — воскликнул он и, подхватив ее на руки, стал кружиться. Их смех смешался… Потом, почти бездыханный, он бережно опустил ее на землю, продолжая обнимать.
— Джесси…— Он покачал головой, охваченный благоговейным восторгом от одной мысли, что она носит ребенка. Его ребенка.
Она улыбнулась ему в ответ, глядя на него сияющими любовью глазами. И он подумал, что она никогда еще не была так красива, как в этот момент, светясь от счастья и ощущения новой жизни, зародившейся у нее под сердцем.
— Я испугалась, что ты сошел с ума.
— Нет. — Он поцеловал ее. — Я не сумасшедший. Я просто люблю тебя, Джесси.
— И я люблю тебя! — прошептала она пылко и, крепко обняв его за шею, поцеловала со всей любовью, какая только была в ее сердце.
Зима возвестила о себе порывами ветра и дождем. Теперь, когда Крид совсем поправился, они перешли жить в свой вигвам. Крид предложил Вакиньеле, жене Тасунке Хинзи, свою лошадь в обмен на шкуры для вигвама. Санлата, Вакиньела и несколько других женщин собрались и сшили эти шкуры.
Джесси восхищалась тем, что и зимой, и в любую непогоду вигвамы племени лакота оставались теплыми и уютными. Внутренний покров защищал обитателей вигвама от сырости и сквозняков и не давал дождю протекать внутрь жилища. Теплый воздух, поднимавшийся от очага, наполнял вигвам и, поднимаясь к отверстию вверху, вытеснял холодный воздух, попадавший внутрь из-под шкур, и дым.
Внутренний слой шкур на наклонных стенках вигвама индейцы еще называли «заслон от духов», потому он не давал ночью теням в вигваме «плясать» на внешней стенке. Так достигалась не только укромность живущей в вигваме семьи, но и хоть какая-то ее безопасность. Враг не мог из темноты высмотреть цель для стрельбы по освещенному изнутри вигваму.
—Джесси оглядела внутренний полог. В отличие от вигвама Мато Вакува, где вся внутренняя поверхность жилища была разрисована сценками боевых подвигов этого шамана и врачевателя, их вигвам изнутри пока был совершенно чистым.
Да и принадлежащих им вещей, не считая одежды, практически не было: пару одеял из бизоньих шкур и пару сплетенных из ивовых прутьев подпорок для спины им подарила Санлата, несколько горшков и котелков для варки пищи принесли какие-то женщины.
Санлата ей как-то рассказала, что вигвам для индейцев лакота является и домом, и храмом. Пол олицетворял собой землю, покатые стены — небо, столбы обозначали пути от земли к миру духов. В жилище Санлаты прямо позади очага всегда оставался незанятым маленький кусочек земли, служивший алтарем, где семья сжигала сладкую траву, кедровые ветки и полынь.
Индейцы лакота верят и в то, что благовонный дымок точно так же, как и дым из курительных трубок, возносит молитвы к Вакан Танка.
Перед каждой едой хозяин благодарит высшее божество и дарит ему лучший кусочек мяса — либо опуская его в огонь очага, либо закапывая в землю под алтарем.
Для живущих в вигваме существуют строго определенные правила этикета племени лакота. Так, если дверной полог вигвама поднят, то все друзья могут свободно войти в него. Но если полог опущен, то они могут либо вызвать голосом того, кто им нужен, либо постучать по натянутым шкурам стен, пока им не ответят изнутри или не пригласят войти. Если над входом в вигвам воткнуты две перекрещенные палочки, это означает, что либо хозяева ушли, либо просят их не беспокоить.
В самом вигваме мужчины располагаются в северной стороне, а женщины — в южной. Входя в вигвам, мужчина идет направо, а женщина — налево. Если это возможно, то лучше пройти за спиной сидящего человека.
Одним словом, нужно было узнать и запомнить столько разных вещей, что Джесси иногда пугалась и все же, несмотря ни на что, она никогда не чувствовала себя более счастливой. Крид жив и здоров, они — вместе, и только это имело значение.
В племенах сиу зима считалась временем рассказов. Мужчины и женщины собирались то в одном вигваме то в другом, навещали друг друга и с восхищением слушали стариков, рассказывавших древние легенды и сказки.