Даниэла Стил - Дар

В рождественский вечер они все отправились слушать мессу.

Джона сморило от жары и запаха ладана, и он задремал посреди службы. Лиз тут же вспомнила, как Энни ходила вместе с ними и точно так же засыпала, сидя на церковной скамье, особенно в прошлом году, когда она уже заболевала и чувствовала себя не очень хорошо.

После возвращения домой Джон сразу отправился спать, а Лиз еще немного задержалась в гостиной, раскладывая рождественские подарки.

Для всей их семьи это Рождество сильно отличалось от предыдущих. Не было ни письма к Санта-Клаусу с просьбой о подарках, ни морковки для северного оленя, ни гаданий о содержимом ярких свертков, и Лиз знала, что назавтра никаких криков восхищения возле елки не будет.

Но оставалось смириться с потерей и жить дальше, ведь скорбь и слезы не могли им вернуть малышку Энни.

Выйдя из гостиной, Лиз увидела в холле Мэрибет, спускающуюся по лестнице с подарками в руках, и поспешила ей на помощь.

Мэрибет стала чрезвычайно неуклюжей и передвигалась очень медленно. В последние дни она чувствовала себя неважно, ребенок опустился совсем низко, и Лиз считала, что до родов осталось всего-ничего.

— Дай-ка мне, — сказала она, забирая у Мэрибет подарки и раскладывая их под елкой. — Я все сделаю сама, тебе нельзя наклоняться.

— Знаете, мне даже пошевелиться трудно, — пожаловалась Мэрибет, заставив Лиз улыбнуться. — Я не могу ни сесть, ни встать, ни нагнуться, и я совсем не вижу своих ног.

— Ничего, скоро все будет позади, — ободряющим тоном сказала Лиз, и Мэрибет молча кивнула и посмотрела на нее.

Уже несколько дней она выискивала возможность поговорить с Лиз наедине, без Томми или Джона.

— Можно с вами поговорить? — спросила Мэрибет.

— Сейчас? — удивилась Лиз. — Конечно, если тебе не спится.

Они уселись на диван около елки. Прямо перед глазами покачивались самодельные игрушки Энни. Лиз теперь могла смотреть на них без слез. Ей даже нравилось видеть их каждый день — как будто она видит свою дочку или что-то, чего она совсем недавно касалась, как будто Энни пришла к ним в гости.

— Я много думала об этом, — тщательно подбирая слова, сказала Мэрибет. — Я даже не знаю, что вы подумаете и что ответите, но я… я хочу отдать вам моего ребенка.

С этими словами она опустила глаза, с трепетом ожидая ответа. Ведь решалась судьба ее малыша.

— Что?! — уставилась на нее Лиз, не в состоянии сразу правильно воспринять эти слова. Немыслимость услышанного выходила за пределы ее воображения. — Что ты имеешь в виду?

В конце концов, детей нельзя дарить знакомым и друзьям, как рождественские подарки!

— Я хочу, чтобы вы с Джоном усыновили моего ребенка, — твердо сказала Мэрибет.

— Но почему? — Лиз была ошеломлена.

Она хотела малыша, но никогда серьезно не задумывалась о том, чтобы усыновить чужого ребенка. О том, чтобы завести своего — да, но мысль о приемном сыне или дочери не приходила ей в голову. Она не могла представить себе реакции Джона. Они обсуждали это много лет назад, еще до рождения Томми, но Джон всегда был против этой идеи.

— Я хочу отдать вам ребенка, потому что я вас люблю и вы прекрасные родители, — тихо произнесла Мэрибет.

Это был лучший дар, который она могла бы дать им или своему ребенку. Ее все еще трясло от волнения, но голос звучал гораздо более уверенно — она не сомневалась в правильности своего поступка.

— Я сама не могу заботиться о ребенке.

Я понимаю, что все, кто знает о моем намерении от него отказаться, думают, что я сошла с ума, но я-то убеждена в том, что не могу дать ему всего, в чем он нуждается. А вы можете.

Вы будете любить его, заботиться о нем и делать все, что вы делали для Энни и Томми.

Может быть, и я когда-нибудь смогу себе позволить иметь детей, но не сейчас. Что бы Томми ни говорил, это будет несправедливо по отношению к нам обоим. Я очень хочу, чтобы это был ваш ребенок. Я никогда не буду претендовать на него, я никогда не буду вас беспокоить, если вы сами меня не пригласите… но я буду знать, что у моего ребенка счастливое детство и любящие родители. Я хочу этого для моего сына или дочери.

Тут обе женщины расплакались и взялись за руки.

— Но ребенка нельзя подарить, как игрушку или любой другой предмет. Это же человеческая жизнь. Ты понимаешь это?

Лиз хотелось убедиться, что Мэрибет до конца осознает, что она делает.

— Да, я это знаю. Я знаю все. Все девять месяцев моей беременности я только об этом и думала. Поверьте мне, я понимаю, что делаю, — горячо заверила ее Мэрибет.

Похоже, это действительно было так, но Лиз все равно была поражена до глубины души. А что, если Мэрибет передумает? А что будет испытывать Томми? Что он будет чувствовать, если они усыновят ребенка Мэрибет или вообще любого ребенка? А Джон?

Лиз никак не могла собраться с мыслями.

— А как же Томми? Насколько серьезны ваши отношения?

Впрочем, как Мэрибет может ответить на такой вопрос в шестнадцать лет? Как она может принимать такие решения?

— Очень серьезны. Но я не хочу, чтобы они так начинались. Этот ребенок не должен повлиять на наши отношения с Томми. Мне все время кажется, что он не для меня предназначен. Понимаете, как будто это должно было случиться именно со мной и именно в это время, чтобы я попала в нужное место и к нужным людям. Я надеюсь когда-нибудь выйти за Томми замуж и растить с ним наших общих детей — но не этого ребенка. Это будет несправедливо по отношению к малышу, даже если он никогда об этом не узнает.

Лиз согласилась с ней, но ее поразила убежденность Мэрибет. Она подумала, что в один прекрасный день они с Томми должны начать все сначала, хотя никто не знал о том, как все сложится дальше. Но в шестнадцать лет становиться отцом ребенка, к тому же чужого, было слишком.

— Даже если мы с Томми когда-нибудь поженимся, я не буду пытаться забрать у вас ребенка, — продолжала Мэрибет. — Он даже не должен знать, кто его настоящая мать.

Мэрибет смотрела на нее умоляюще — ей очень хотелось, чтобы Лиз взяла ее ребенка и дала ему то, чего он заслуживает — любовь, стабильную и счастливую жизнь, то есть все, что могли обеспечить для ее сына или дочери Уиттейкеры.

— У меня такое ощущение, что этот ребенок предназначается именно вам, что я попала в ваш дом именно по этой причине, потому что так должно было быть, потому что это случилось, — она запнулась, и глаза Лиз наполнились слезами, — потому что Энни…

— Я не знаю, что и сказать тебе, Мэрибет, — честно ответила Лиз, вытирая слезы. — Это самый драгоценный подарок из всех, которые я когда-либо получала. Но я не знаю, правильно ли это. Нельзя просто так взять ребенка другой женщины.

— А если она сама этого хочет, если это все, что она может дать этому ребенку? Ведь я делаю подарок не только вам, но и ему — я даю ему будущее, жизнь с людьми, которые будут его обожать, — возразила Мэрибет. — То, что вы потеряли свою дочку, — несправедливо, и так же несправедливо и то, что у моего ребенка, если я оставлю его себе, не будет ни счастья, ни будущего, ни надежды, ни дома, ни денег. Что я могу ему дать? Мои родители не позволят мне принести его в дом. Мне некуда податься. Единственный путь для меня в таком случае — это всю жизнь проработать в «Джимми Ди», причем все мои деньги будут уходить на нянь.

И Мэрибет залилась слезами. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы Лиз согласилась, и ее охватывало отчаяние при мысли, что она откажется.

— Ты можешь оставаться здесь, — тихо сказала Лиз. — Если тебе некуда больше пойти, ты можешь жить с нами. Не надо отказываться от ребенка, Мэрибет. Я не позволю тебе сделать это. Чтобы у него была хорошая жизнь, совсем не обязательно отдавать его кому бы то ни было. Если хочешь, живи с нами как наша дочь, и мы тебе поможем.

Лиз не хотела, чтобы Мэрибет отказалась от ребенка только потому, что не может его содержать. Это казалось ей не правильным, и Лиз сказала себе, что если уж она согласится взять ребенка, то только потому, что Мэрибет хочет отдать его именно ей, а не потому, что она не сможет его прокормить.

— Но я хочу отдать его вам, и только вам, — повторила Мэрибет. — Я хочу, чтобы это был ваш ребенок. Я не могу, Лиз, — продолжала она, тихо плача, и Лиз обняла ее. — Я не могу… У меня не хватит на это сил… Я не знаю, как это делается… и не могу заботиться о нем… Пожалуйста… Помогите мне… пусть это будет ваш ребенок… Никто не может понять, каково мне — знать, что я не могу его растить и при этом желать для него как можно лучшей жизни. Ну пожалуйста, — в отчаянии закончила она, и Лиз тоже разрыдалась.