Постепенно я пришел в себя. Дара лежала подо мной на спине, просунув свои ноги между моими. Я чувствовал себя опустошенным и одиноким, но в то же время я был счастлив — ведь только что я познал такие вершины страсти, о существовании которых и не подозревал. Воспоминание о бушевавшем во мне вихре чувств снова потрясло меня, и я часто задрожал. Дара обняла мою голову, как младенца, и стала покрывать мое лицо нежными поцелуями, пока я беззаботно не задремал, лежа у нее на груди под журчание ее ласковых слов.
В течение следующих дней мне пришлось много узнать о Даре. Она была непредсказуема: еще вчера — уверенная в себе и настойчивая, а сегодня — задумчивая и молчаливая. И во время наших любовных утех она бывала то волнующей и загадочной, то веселой и игривой, а иногда — отдавалась мне с тихой покорностью и влажными от готовых пролиться слез глазами, глазами, которые словно молили о муке, и тогда я набрасывался на нее безжалостно и яростно, терзая и истязая ее жестоким напором своей страсти.
Рядом с ней мне никогда не бывало скучно — в каком бы настроении она ни была, в ней всегда что-то жило и изменялось. Оживление и остроумные поддразнивания легко сменялись спокойной, мечтательной задумчивостью. В такие минуты она могла обсуждать со мной любые, самые сложные и отвлеченные вопросы, зная, что я отнесусь к ее словам всерьез.
Деньгам она не придавала большого значения и легко с ними расставалась. Мне тратить было нечего — я жил очень скромно, потому что дал себе и своему отцу обещание накопить достаточно денег, чтобы мы могли купить на ферму столько быков и коров, сколько нам требовалось. Это была единственная причина, по которой я уехал с фермы и взялся за работу коммивояжера. Чем больше я работал, тем больше сделок заключал, а чем больше сделок я заключал, тем больше я получал комиссионных и тем больше скота мы могли приобрести. За последние три года я успел переправить на ферму изрядную сумму, и дела пошли на поправку — появилась надежда на то, что моя семья наконец заживет по-человечески. Я подсчитал, что года через два я смогу вернуться домой и обрабатывать землю.
Мне удавалось видеться со своей семьей и со своими двумя детишками — Дэниэлом и Мэри — раз в месяц, когда я передавал отцу деньги, заработанные с моего прошлого приезда.
Обычно влюбленные нечасто вспоминают об остальном мире со всеми его скучными заботами и тревогами, но тут уж ничего нельзя было поделать — хотелось мне того или нет, я не мог убежать от обязательств по отношению к моей семье и от своей финансовой ответственности за нее.
Когда я объяснил Даре свое положение, она, к моей радости, приняла это довольно спокойно. Эту девушку ничто не пугало, и, похоже, ничто не могло помешать ей любить меня.
Не прошло и нескольких часов после нашего прибытия в Чикаго, как она сняла для нас меблированные комнаты в Лейксайде на имя мистера и миссис Вэрли. Она успела обо всем договориться и за все заплатить, пока я беседовал со своим шефом, рассказывая ему о полученных мной заказах.
— Теперь у нас есть свой дом, — радостно объявила она, как только я появился в кафе, где мы, расставаясь днем, договорились встретиться.
— Где же он? — спросил я.
— В Лейксайде. Это всего лишь меблированные комнаты, но там очень уютно… и кровать там большая и удобная. — Она шаловливо улыбнулась и прошептала: — Сегодня ночью я буду любить тебя так, как никто и никогда тебя не любил. О Элмер, я так счастлива! И все благодаря тебе. Трудно поверить, что мы совсем недавно еще не знали друг друга. У меня такое чувство, будто я знаю тебя много-много лет. Как ты думаешь, Элмер, все люди бывают так же счастливы, когда влюбляются? — вздохнула она, но вдруг тревожно и вопросительно посмотрела на меня. — Элмер, а ты тоже чувствуешь то же самое, что и я? О, прошу тебя, скажи, что чувствуешь! Только посмей сказать, что нет — я тебя просто убью, ну да, убью прямо вот тут, на месте. — Она хихикнула: — нет, я бы сделала хуже. Я бы тебе этого не простила и перестала бы с тобой разговаривать.
Когда я попытался ей ответить, она прикрыла мне рот своим пальчиком.
— Не надо. Лучше ты скажешь мне все сегодня ночью, когда мы будем лежать в большой, мягкой кровати и я буду крепко обнимать тебя руками и ногами.
— А сколько стоят эти комнаты? — тревожно спросил я.
Тут наш разговор прервал официант, подошедший к нашему столику, чтобы поставить на него наш заказ — бифштексы с капустой и жареной картошкой по-немецки, — который Дара заранее попросила его принести, как только увидит, что я вошел в кафе.
Когда официант вернулся на кухню, она перегнулась через стол и тихонько сказала:
— Не беспокойся о деньгах, Элмер. Не лишай меня этого удовольствия, хорошо? У меня достаточно денег, чтобы заплатить за комнату и за еду. Не задавай мне больше таких вопросов, во всяком случае, не сегодня. А сейчас — ешь свой бифштекс и не будь таким серьезным. У нас с тобой будет еще куча времени, чтобы вести серьезные разговоры, если тебе этого захочется.
Меня не пришлось долго уговаривать — я был голоден, как волк, ведь с самого утра я почти ничего не ел.
Когда мы покончили с десертом — гречишными блинчиками в кленовом сиропе — я предложил по дороге в наше новое жилище заехать на мою старую квартиру и забрать оттуда мои пожитки.
Дара и слышать об этом не захотела.
— Ну нет, Элмер, давай не будем терять времени. Я хочу как можно скорее вернуться в наше лейксайдское гнездышко и запрыгнуть на эту чудесную кровать.
Наша комната находилась на втором этаже красивого старого здания и смотрела окнами на озеро. К тому времени, как мы добрались до места, уже смеркалось, и детали я смог разглядеть, только когда Дара зажгла две свечи, стоявшие на камине. Это действительно была уютная, отлично обставленная комната, совершенно не похожая на ту обшарпанную и невыразительную конуру, которую я снимал на протяжении последних трех лет. Роскошное розовое покрывало, лежавшее на кровати, гармонировало по цвету с занавесью, которую окрашивала в теплые, мягкие тона свет, падавший сквозь решетчатое окно на пушистый красный ковер. От этого вся комната была погружена в таинственный интимный полумрак. Вдоль стен была расставлена добротная мебель: два кожаных кресла, две высокие деревянные табуретки, высокий умывальник с красивым фарфоровым тазом, в котором стоял кувшин с водой, буфет с посудой и изящный туалетный столик, нашедший приют между окон. Но первое, на что натыкался взгляд, был обеденный стол, стоявший посреди комнаты. Он был совершенно завален упаковками с припасами, мешками фруктов, горшками, кастрюлями, фарфоровой посудой, вилками, ложками и еще чем-то, чего я уже не смог разглядеть.
— Я заплатила за три месяца вперед, а потом побежала покупать все, что нам может понадобиться, — сказала Дара, задыхаясь от радостного возбуждения. И почти извиняющимся голосом добавила: Только вот я не успела здесь как следует прибраться. Если ты разожжешь огонь в камине, я пока уберу и приготовлю для тебя кофе с фруктовым пирогом.
Увидев, что я смотрю в окно, она схватила меня за руку, подтащила к нему поближе и, откинув занавеску, сказала:
— Смотри, отсюда прекрасный вид на озеро Эри и на кораблики.
Не успел я закончить высказывать ей свое восхищение, как она повисла у меня на руке.
— Скажи, что тебе нравится, Элмер! Скажи, что тебе нравится наш дом! Это ведь уютная комната, ведь правда, скажи мне?
Я крепко обнял ее и, нежно поцеловав в губы, заверил ее, что она сотворила настоящее чудо. И за такое короткое время! Я сказал, что мы, конечно же, будем счастливы вдвоем в таком уютном доме. Посмотрев на кровать, я мечтательно добавил:
— И постель здесь действительно как раз подходящего размера…
За свои слова я был вознагражден трижды: поцелуем в губы, потом еще одним — в шею и возгласом: «О Элмер, я так тебя люблю!».
При красноватом свете огня, пылавшего в камине и игравшего теплыми бликами на наших лицах, мы выпили кофе и, целуясь и обнимаясь, вдвоем перебрались на одно из наших больших кожаных кресел. Огонь горел скорее ради уюта, чем ради тепла — ночь была совсем теплая, если не считать легкого бриза, веявшего со стороны озера.
Через какое-то время Дара слезла с моих коленей и, объявив, что пора ложиться в постель, начала раздеваться. Раздевшись донага, она подошла поближе и встала передо мной, всматриваясь в мои глаза, как будто пыталась прочитать по ним мои мысли. В первый раз за все время нашего знакомства она казалась робкой и немного неуверенной в себе. Она ждала моего одобрения. До этого момента мы занимались любовью только на траве, и она всегда просто задирала юбку. Так что я впервые видел ее совершенно обнаженной. На ее гладкой бархатистой коже нигде — от стройных щиколоток до зарумянившихся щек — не было ни одного изъяна. Она напрасно тревожилась: от совершенства ее форм, от мягких изгибов ее талии и ягодиц, от роскошных округлостей ее полных бедер у меня перехватило дыхание. Я сидел, не шевелясь, совершенно зачарованный и покоренный ее красотой.