Его лица я не видела и могла различить лишь силуэт, потому что единственным источником света были бортовые огни у него за спиной. В их свете он мог видеть мое лицо, тогда как его собственное оставалось в тени.
— Шалава драная! Дешевка! Ты мне за это дорого заплатишь! — взревел он хриплым голосом.
Я почувствовала, что он пытается схватить меня за ногу. Тогда я быстро села и наклонилась вперед, держа в руке кинжал. Должно быть, он заметил, как блеснул клинок, потому что отступил на расстояние вытянутой руки.
— Ах ты, грязная, вонючая дыра! Да у меня все руки в крови! Дай только добраться до тебя — я тебе глотку-то порву!
Меня бросило в холодный пот, я готова была сойти с ума от ужаса. Сглотнув комок, стоявший у меня в горле, я угрожающе зашипела:
— Ну же, давай! Давай, попробуй! Только двинься ко мне — я обрежу тебе уши и затолкаю их в твою вонючую пасть!
Он отступил на шаг назад и остановился. Он уже готов был уйти, как вдруг обернулся ко мне. Его голос срывался от бешенства:
— Проклятая кровь… я бы разобрался с тобой прямо сейчас! Но запомни: с этой минуты я буду следить за тобой день и ночь. Ты от меня никуда не денешься! Разъязви тебе п…у, — ревел он, — я уж позабочусь, чтобы ты вместе со своей гнилой дырой сгинула под водой, прежде, чем мы доберемся до Нью-Йорка!
Этот человек был безумен — во всяком случае, его вспыльчивость нагнала на меня страху. Дождавшись, когда его шаги затихнут вдали, я подхватила одеяло и помчалась на нижние палубы, надеясь, что в компании буду в безопасности.
Я спустилась по ступенькам и оказалась в общем трюме, в угрюмом полумраке которого мерцали лишь одна-две масляных лампадки. Я боязливо вглядывалась в темноту, каждую секунду ожидая, что кто-то страшный выскочит оттуда и набросится на меня.
Тут я осознала, что мне никак не узнать, кто был тот человек, который угрожал мне. Ведь я так и не увидела его лица, которое все время оставалось в тени, тогда как он мое разглядел прекрасно. За время путешествия он сможет меня узнать. Помня, каким тоном он произнес свою угрозу, я ни на минуту не сомневалась, что каждое слово было сказано серьезно и что каждый день долгого пути он будет подстерегать меня, выжидая случая, чтобы столкнуть за борт. Представив себе, что меня могут столкнуть в море, я содрогнулась от ужаса. Я решила, что отныне буду перемещаться по судну с крайней осторожностью, держась настороже и внимательно следя за каждым движением любого мужчины, который выкажет ко мне какой-либо интерес или у которого поранена рука.
Нетерпеливо дожидаясь рассвета, я провела ночь под одной из немногих лампочек. До утра я не сомкнула глаз и не отрывала пальцев от рукоятки кинжала. Когда я наконец избавилась от затхлого воздуха нижних палуб и поднялась навстречу яркому свету нового дня, то чуть не ослепла. Довольно долго я растерянно моргала, пока мои глаза не привыкли к новому освещению и я не смогла оглядеться по сторонам.
Сверху, перегнувшись через перила, за мной с некоторым изумлением наблюдал одетый, как священник, высокий мужчина средних лет с добрым и открытым лицом.
Я была так напугана и так нуждалась в помощи надежного человека, что, увидев в его глазах интерес и внимание, без колебаний бросилась к нему.
— Я в страшной опасности! Вы поможете мне?
Он сразу посерьезнел, и на лице его выразилась озабоченность.
— Да, конечно. Что я могу для вас сделать?
Я подала ему руку и представилась.
— Меня зовут Дара Тулли.
— А я, — ответил он, — преподобный отец Роберт Блейк, священник пресвитерианской церкви. Вы, кажется, чем-то очень расстроены. Скажите, что я могу сделать, чтобы развеять вашу тревогу?
Мы стояли, склонившись над бортом, глядя на буруны, пенившиеся вокруг судна, и я рассказывала ему о ночном происшествии. По мере того как он узнавал о случившемся, его лицо становилось все более серьезным. Когда я наконец закончила свой рассказ, он еще долго, сурово сжав губы, смотрел на море.
— Что мне теперь делать? — встревоженно спросила я.
— Вы, мисс Дара, здесь ничего не сможете сделать. Я — смогу. С этой минуты и до того дня, когда мы прибудем в Нью-Йорк, я постоянно буду рядом с вами, буду охранять вас, следовать за вами неотступно, как тень, ночью и днем. Когда вы будете в каюте одна, дверь будет заперта, и вы не будете открывать ее никому — только мне.
Звук его голоса, густой, размеренный и мягкий, успокоил меня, я поняла, что теперь, под его защитой, нахожусь в безопасности.
Когда мы открыли дверь моей каюты, оттуда на нас хлынула совершенно невыносимая вонь. Я быстро заглянула вовнутрь — лампадка еще коптилась — и, разглядев миссис Понсонби, которая все еще лежала, закутавшись в одеяло и повернувшись лицом к стене, на своей постели, выскочила на свежий воздух.
Поскольку из моего рассказа преподобный Блейк уже знал, что заставило меня ночевать на палубе, он не выказал никакого замешательства и спокойно прикрыл за мной дверь.
— Пойдемте отсюда. Прежде чем эта каюта снова станет пригодной для жизни, ее надо хорошенько вычистить.
Он переговорил с каким-то матросом, и тот принес швабру и два ведра, к одному из которых был привязан длинный линь. Держась за этот линь, матрос опускал ведро за борт и, наполнив его морской водой, вытягивал обратно.
Миссис Полнсонби продолжала лежать, отвернувшись к стене, и не обращала никакого внимания на наше присутствие, хотя мы стояли совсем рядом, наблюдая за матросом, который старательно надраивал пол. Бедняге пришлось трижды сменить свежую воду, пока мы не решили, что пол чист, как стенки свежесделанного бочонка. Но когда я предложила ему полшиллинга за труды, его лицо просияло, и он удалился, веселый и довольный.
— Ну, а теперь, барышня, — в постель. И восполните свое ночное бодрствование крепким, здоровым сном. Когда войдете в каюту, закройте дверь на замок и не открывайте никому, кроме меня. Я вернусь к полудню и принесу вам чего-нибудь поесть.
С того самого дня я почти не расставалась с Робертом (так я довольно быстро начала его называть). Дни проходили за днями, и постепенно я стала забывать об опасности, которая исходила от безумца, грозившего мне смертью; к немалому беспокойству доброго Роберта, я стала пренебрегать необходимыми мерами предосторожности.
Как-то раз я сказала ему, что мне хотелось бы углубить свое образование. С этого времени почти все мои дневные часы были заняты уроками по английской литературе и грамматике — любимым предметам Роберта. Заботясь об улучшении моей грамотности и расширении словарного запаса, он задавал мне писать сочинения о прочитанных книгах. Своей увлеченностью он сумел так разбудить мое воображение, что за все прошедшие с тех пор годы я не утратила интереса к печатному слову и всегда оставалась жадным читателем — всегда, когда мне были доступны английские книги.
Однажды ночью, когда до Америки оставалось четыре дня пути, вскоре после того, как мы легли спать, началась сильная качка — корабль так сильно кренился на борт, что один раз я чуть не упала с койки. Прошел еще час, и ветер усилился еще больше — он ревел и завывал так, будто грозил уничтожить все, что находится на поверхности воды. Миссис Понсонби, мыча и хрипя, перевернулась на койке и стошнила прямо на пол. Я решила снова скрыться под палубой и, быстро собрав свои вещи, выскочила из каюты. Порывы ветра были так яростны, а качка — так сильна, что оказалось, что на ногах устоять совершенно невозможно — меня отшвырнуло к борту.
Дрожа от ужаса, изо всех сил сжимая перила, я снизу вверх смотрела на громады валов, которые обрушивались на палубу с высоты сорока футов. Я мгновенно промокла до костей, меня трясло не только от страха, но и от холода. Слышно было, как с хрустом ударяется о рею такелаж спасательной шлюпки, когда она, словно взбесившись, билась и силилась сорваться с опоры. Дымовая труба тоже раскачивалась с громким скрипом: я каждую секунду ждала, что она вот-вот рухнет на палубу и подожжет каюты. Наконец матросы, очевидно, выполняя приказ капитана, поднялись наверх и принялись закреплять трубу тяжелыми цепями.
Пытаясь хоть что-нибудь разглядеть сквозь сплошную пелену брызг, я наконец заметила вход на нижние палубы. Я поднялась на ноги, намереваясь добежать до него. Я выжидала затишья между порывами ветра, но вместо этого корабль вдруг резко накренился на борт. Увидев горой нависшую надо мной громаду палубы, я обернулась назад, чтобы покрепче взяться за перила, но судно накренилось еще больше, почти завалившись на борт, и я, не удержавшись на ногах, упала на колени. Вдруг меня ударило по затылку чем-то тяжелым. Прежде чем я отключилась и уткнулась лбом в палубу, я успела услышать у себя над головой испуганный мужской крик.