Марина неторопливо собирала его вещи, стараясь ничего не забыть. Тряпки она сложит в эту здоровенную сумку, а если что надумает вывезти, пусть, только уже сам и на своей машине. И куда он повезет все это добро, ее не касается. Пусть в гараже ночует или в гостиницу тащится, ей теперь все равно. Как-то вдруг все перегорело, и осталась лишь усталость. И еще желание – поскорее бы он ушел и все кончилось.
Марина заметила, что Артемия возле нее нет. Неужели потихоньку сам вещи тащит? Да пусть он забирает этот фотоаппарат! Она вошла в спальню, чтобы сказать мужу, что он может брать все, и вскрикнула! В центре комнаты на маленьком пуфике стоял Артемий, и на его шее был затянут пояс от халата. Пояс привязан к люстре, и не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что собирается сделать привязанный мужчина.
– Тема!!! – кинулась к мужу Маринка.
Супруг резко повернул голову, пуфик вывернулся и… Ой, лучше бы не видеть всего этого! Марина резко дернула пояс, тот оборвался, а вместе с ним и люстра. Всеми своими висюльками она грохнулась на голову несчастного Артемия, и тот дико заорал от испуга.
– Темочка! Ты что придумал? Ты…
– Сдурела совсем! – визжал муж. – Меня этой махиной едва не пришибло!
– Ты чуть не повесился! Зачем ты это сделал?
– С тобой повесишься, как же! Блин, ну все же тихо-мирно было. Я уже и узелок завязал. На кой черт ты люстру-то грохнула? Ты же знаешь, как я боюсь электричества.
– Тихо-тихо-тихо… – прижала его голову к своей груди Маринка. – Тихо… успокойся… сейчас все пройдет…
– Не пройдет, – капризным тоном произнес Артемий. – У меня не пройдет. У меня вообще все… только начинается. Так и знай: я все равно жить не буду.
Маринка перепугалась не на шутку. Это уже была не игра. Артемий не хотел ее напугать, он действительно решил повеситься. Но что его заставило свести счеты с жизнью? Значит, она не разобралась в человеке и сейчас из-за нее он чуть не погиб!
– Тема… Темочка… ну что случилось? – гладила она его по голове. – Пойдем отсюда. Расскажи, что произошло? Кстати, у меня где-то коньячок был, остался с праздников.
Они сидели на кухне, перед каждым стояла маленькая рюмочка и уже пустая бутылка из-под коньяка. Марину сегодня даже коньяк не взял, зато Артемий сидел перед ней размякший, по его щекам струились слезы, и он вытирал их Маринкиным фартуком.
– Не хочу я так больше, понимаешь? – говорил он. – Меня никто не понимает. А я… ну да, я такой как есть! Так я и не стараюсь казаться лучше. А меня никто не любит.
– Ну что ты говоришь? – успокаивала его жена. – Тебя я люблю, мама любит… Оксана… Она тоже тебя любит.
– Не любит!
– Любит!
– Она только прикидывается хорошей. А сама? Зачем ей рожать приспичило? А вот теперь ей мои алименты вынь да положь! А я не хотел никаких детей! Она родила.
– Да разве это плохо? – вздохнула Маринка. – Вот подрастет Иннокентий, станет взрослым парнем, ты его будешь учить машину водить, он тобой гордиться станет, друзьям своим про тебя рассказывать.
– Нечего про меня рассказывать! Что я – Анна Семенович? – пробурчал Артемий и снова смахнул слезу. – Нет мне места на земле. Какой-то я не такой уродился.
– Нормальный ты уродился.
– Думаешь, я ничего не вижу? Не понимаю? Вот все детей хотят, люлюкаются с ними, а я не хочу. Ты вот тоже.
– Ладно, хватит обо мне…
– Не хватит! – воскликнул муж. – Думаешь, я не вижу, какая ты хорошая? Ты умница! Ухаживаешь за мной, а я… Я тебя не достоин!
Маринка вытаращила глаза. Такого она отродясь от мужа не слышала. Эк его люстрой-то!
– Я вообще… – продолжил супруг изливать душу. – Не мужик я, а сплошная аномалия. Мать в интернат засунул…
– Заберем, подумаешь – проблема!
– Да не могу я ее забрать! Я не сегодня завтра с жизнью собрался покончить, куда ее потом? Фиг куда устроишь!
– Да что тебе дались эти счеты с жизнью? Прекращай!
– Не прекращу! А потому что нет мне места среди вас! Я кругом виноватый! Вот ты – такая хорошая, такая…
– Ты по второму кругу пошел?
– Не перебивай! Я говорю, ты такая замечательная, а я, мерзавец последний, взял и влюбился в твою сестру! И как после этого жить? Куда ты веревку сунула? Дай, я снова вешаться буду!
Марина не сразу поняла, что ей сказал муж, а когда поняла, не поверила своим ушам.
– Ты хочешь сказать… Ты в Жанку влюбился?
– В нее, – виновато кивнул Артемий и заревел уже в голос: – Я-я не могу-у та-ак больше-е-е… Я уже весь измучился-я, а она… она не люби-ит меня!
– Да не переживай ты так, она у нас никого не любит, – несла полную ахинею Марина. – Как же тебя в Жанку-то… А чего не в Оксану? Хорошая такая, молоденькая совсем.
– Да не хочу я хорошую, мне тебя хвати-ило… в смысле, у меня ты е-е-есть… А Жанка… она больше не приде-ет… ты с ней поссорилась, и она больше никогда…
Марина не знала, что делать. Ей еще не приходилось утешать ревущих мужиков.
– Тема, давай ее к нам в гости пригласим? – предложила она. – Жанка всегда любила к нам в гости приходить.
– Да-а? А ты куда денешься? Она же при тебе на меня и не взглянет!
Марина пожала плечами. Ну куда ей, в самом деле? И при ней… при ней точно у Темы с Жанкой ничего не получится… Блин! О чем это она думает?! Что несет? Плюнуть на них обоих, послать к едрене фене, уехать и… вернуться, а потом труп Артемия с веревки снимать? Нет, она такого не перенесет и всю жизнь себе не сможет простить.
Артемий сидел с отрешенным видом.
– Тема, не переживай, – стала тормошить его жена. – Тем, слышишь? Я сегодня же позвоню Жанке, и она придет. А я… я к маме уеду на ночь. Тема!
– Да, наверное, – тихо промолвил Артемий. – Но… здесь уже ничего не поможет.
– Еще как поможет! У Жанки давно постоянного мужика не было, а она любит, чтобы рядом с ней находился мужчина. Все будет хорошо!
Через минуту Марина уже звонила сестре:
– Жанна, привет! Почему к нам не заходишь? А мне надо кое-что тебе передать, мама просила. Ты бы завтра зашла? Не можешь? А поче… так… а когда… Да? Ну хорошо. Договорились.
Марина положила трубку и виновато посмотрела на мужа:
– Она не может завтра, у нее билеты на показ мод.
Артемий с силой грохнул сахарницей об стол.
– Ну вот! Я так и знал! Она специально так сказала! Она к тебе ехать не хочет! А я… Конечно, ты не можешь держать свой язык за зубами, а расплачиваться за это должен я! А кто же? Темочка же идиот, он за все заплатит! А я…
– Подожди, – остановила его жена. – Она сказала, что сможет приехать сегодня.
– Ты хоть догадалась ее позвать? – насторожился преданный супруг.
– Да, она приедет в семь.
– И чего? – вытаращился на нее муж, а потом вдруг стал метаться по кухне. – Чего ты сидишь? Нет, ну чего сидеть-то?! Надо же что-то приготовить, в магазин сбегать. Она придет, а у нас тут… Марина! Шевелись! Тебе нужно все приготовить и к матери успеть!
– К матери… – растерянно пролепетала она и вдруг испуганно посмотрела на мужа. – Но как же я поеду? Я же… коньяк-то…
– И чего? – быком уставился на нее Артемий. – Чего коньяк? Ты выпила его всего каплю! Или… да сразу бы так и сказала, что никуда не уйдешь! На кой хрен надо было Жанну приглашать? За коньяк она зацепилась! А как я тут буду среди вас двоих?! Ты хочешь выставить нас с Жанной полными идиотами? Или ты будешь сидеть и тыкать нам в глаза свое горе?
Как же ее хлестнула его последняя фраза!
– Не буду, – тряхнула она головой. – Действительно, чего я там выпила? И чего ты расселся? Беги в магазин, я пока буду готовить ужин.
Муж улетел со скоростью пули. Маринка всхлипнула, когда за ним захлопнулась дверь.
Надо же – тыкать в глаза свое горе! То есть даже на горе она прав не имеет! Нельзя им портить праздник! А у нее, может быть… Нет, лучше про это не думать. Она смахнула слезинку и открыла холодильник. Ну вот, отправила мужа в магазин, а сама даже не сказала, что купить.
Она набрала номер телефона Артемия и продиктовала ему все, что необходимо. Тот был в предвкушении яркого праздника, сыпал шутками и даже чмокнул жену в трубку от избытка чувств.
– Надо же, – горько усмехнулась Марина. – И я могла лишить его этого счастья… Господи, сколько же лет он меня терпел!
К шести часам у нее все было готово.
– Вот, – стояла она в прихожей, уже одетая. – Мясо из духовки вытащишь, когда за стол сядете. И не забудь – там на спинках стульев полотенчики новые висят, предложи Жанке, чтобы платье не запачкала. Курить ей не разрешай, она после сигареты дура дурой становится.