Вера и Марина Воробей - Давай уйдем вместе

– Прости, – заплакала мама. Она по-прежнему сидела на корточках, сжимая Катины ладони в своих. – Прости, я не так сказала! Все это не те слова! И я не знаю, существуют ли вообще те… Но ты должна понять нас… Понять и простить.

– А ты-то хоть мне родной? – неожиданно грубо спросила Каркуша, взглянув исподлобья на отца.

– Конечно! – кинулся к ней он. Андрей Геннадиевич сел на пол. Он смотрел на дочь, и Кате показалось, что он вот-вот заплачет. Во всяком случае, его глаза были влажными. – Я твой родной отец! – принялся горячо заверять ее он. – Уж в этом ты можешь не сомневаться! Посмотри, у нас даже пальцы с тобой одинаковые! – Он отнял Каркушину руку у мамы и положил на свою раскрытую ладонь. – Посмотри! Видишь, у меня верхняя фаланга мизинца чуть кривая… И у тебя точно такая же! И глаза! У нас же с тобой одинаковые глаза, доченька! И нос у тебя мой!

– Вот уж носом-то я точно в Нюру вышла. – С этими словами Катя резко выдернула у отца свою руку. – Неужели нельзя было найти себе кого-нибудь с нормальным носом? – выкрикнула Катя.

Она всегда комплексовала по поводу своего не в меру длинного носа. И именно благодаря ему и получила от Юрки Ермолаева прозвище Каркуша. В нем, в этом прозвище, содержался намек на Катино сходство с вороной из передачи «Спокойной ночи, малыши!».

Внезапно Катю разобрал смех – дикий, безудержный. Это было начало истерики. Светлана Николаевна кинулась к чайнику. Дрожащими от волнения руками она поднесла к губам дочери стакан воды. Но Каркуша, продолжая хохотать, выбила его из рук матери. Стакан упал на пол, но не разбился. Папа кинулся в ванную за тряпкой, а Каркуша просто умирала со смеху. Постепенно ее смех перешел в рыдания. Чудом Светлане Николаевне удалось напоить ее какими-то успокоительными каплями. Вскоре по кухне распространился резкий, сладковатый запах. Подхватив Каркушу с обеих сторон под руки, родители пытались поставить ее на ноги. Но Катя упиралась, отмахивалась от них руками и ногами. Хохот прерывался всхлипываниями, время от времени Катя выкрикивала какие-то фразы, содержание которых было обидным и резким. Наконец родителям все-таки удалось отвести дочь в ее комнату. Всю ночь Светлана Николаевна просидела у ее постели. Катя лежала, отвернувшись к стене. Поначалу она прерывисто всхлипывала, потом затихла. Но в эту ночь ни Светлана Николаевна, ни Катя так и не сомкнули глаз.

«Я никому не нужна. Меня все презирают. И единственное чувство, которое я еще способна вызывать в людях, – это жалость. Мать с отцом, вернее, они… Они, конечно, жалеют меня. Но не любят. И никогда не любили. Без меня им было бы лучше. Жили бы себе с Артемкой и горя не знали. А тут вдруг – бац! – подарочек. Это ж сколько Артему было, когда наш папочка с этой Нюрой снюхался? Шесть или семь лет… Ну да. Отец же поздно поступил в эту свою ветеринарную академию. Потом закончил и укатил на практику. А ведь она, кажется, до сих пор не простила папе эту ошибку молодости! Еще бы! Ведь она привела к таким трагическим последствиям. В виде меня. – Каркуша невесело ухмыльнулась. – Впрочем, какое это все может иметь теперь значение? А Фишкин! – Мысли девушки резко обрывались, путались, перескакивали с одного предмета на другой, но при этом никак не могли остановиться. – Что уж о других говорить, если даже Фишкин решил меня бросить? Вот почему он так неохотно согласился ехать в «Бункер». Потому что решил со мной порвать. Кажется, так он выразился? А эта его Даша – ничего, нормальная девчонка… Она-то найдет себе кого-нибудь получше… Но он! Почему же он мне сразу не сказал, что встречается с другой девушкой? Если бы это случилось хотя бы днем раньше, я бы не сильно расстроилась. Наоборот, только вздохнула бы с облегчением. Но как все совпало! Два обмана, два предательства… Хорошо, что я ему не успела всего рассказать. А ведь собиралась, для этого и вытащила его в «Бункер». И Артем… Неужели он меня ни капельки не любит? Интересно, он помнит тот день, когда меня привезли? Наверное, помнит. Все-таки он тогда уже большой был. Просто ему сказали, что вот принесли тебе сестренку и все такое, а он и воспринял это как должное. Все дети относятся к таким вещам легкомысленно и все, что ни скажут им взрослые, принимают на веру. Но почему он сегодня так мерзко себя повел? Уж я-то точно ни в чем не виновата! Не я же просила, чтобы меня удочеряли. Моего согласия вообще никто не спрашивал. Неужели Артем не понимает этого. Впрочем, ему все равно обидно. Ведь если бы не я, родители бы заботились только о нем одном, ему одному уделяли все внимание, а так им волей-неволей приходилось делить все это между двумя детьми. Конечно, Артем считает, что это моя вина. Хотя думать так глупо. Вообще-то он и раньше ко мне относился более чем прохладно. Как чувствовал. А Фишка – просто самовлюбленный осел! И я его по-настоящему никогда не интересовала. Да и он меня тоже. Тогда почему же мне так горько осознавать, что он меня бросил? Вернее, собирался бросить? Хотя это одно и то же. Почему? Почему меня все обманывают и бросают? Почему я никому не нужна? Может быть, дело во мне самой, а не в окружающих? Просто я такой никчемный человек, и всем со мной скучно и неинтересно. А родители взяли меня из жалости, а когда поняли, что никогда не смогут полюбить, было уже поздно. Не везти же меня назад в этот, как выражается Артем, Урюпинск. А вообще-то этот город, откуда я родом, называется Кинешма. Я запомнила. А кто меня назвал, интересно? Эти или Нюра успела? А может, О. М.? Хотя какая разница! Назвали как-то, и на том спасибо».

– Катя, ты спишь? – услышала она тихий голос.

Не сказав ни слова, девушка демонстративно перевернулась на спину, заложила руки за голову и уставилась в потолок.

– У тебя глаза открыты, – прошептала Светлана Николаевна. – Послушай меня, дочка… Можешь ничего не говорить, если не хочешь… Только послушай… – Немного помолчав, Светлана Николаевна снова заговорила тревожным шепотом. – Мне сейчас тоже очень тяжело, но тебе тяжелей, я знаю… Катенька, я так тебя люблю… Так люблю, что, наверное, даже умереть ради тебя смогла бы. И ты меня тоже любишь, я знаю… Ты мне можешь не верить, но временами я забывала, что ты… – Мама осеклась. Вероятно, она пыталась подобрать нужное слово.

Это сделала за нее Катя.

– Что я не твоя дочь, – охрипшим от долгого молчания голосом произнесла она.

– Пусть так! Только зачем это так часто повторять?! Я тебя люблю ничуть не меньше, чем Артема! Может быть, даже больше… И свою вину перед тобой вижу только в том, что не смогла настоять на своем. Я должна была убедить Андрея. Ты имела право знать правду. Это мое глубокое убеждение.

– А может, отец вообще не собирался мне об этом говорить? Так же проще и спокойней? – предположила Каркуша.

– Не знаю, – пожала плечами мама. – Во всяком случае, мне он говорил, что еще не пришло время.

– А ты бы спросила, когда оно придет, это время? – Теперь Каркуша разговаривала с мамой почти как раньше. Но все-таки наличие этого «почти» ощущалось и ею, и Светланой Николаевной.

– Думаешь, я не спрашивала? – вздохнула мама. – Но всякий раз, когда я начинала говорить с ним на эту тему, между нами будто бы стена вырастала. Знаешь, я думаю, он просто боялся. Твоей реакции боялся, боялся разрушить устоявшиеся связи, боялся что-либо менять, неизвестности боялся, понимаешь? Мужчины – они же вообще не такие решительные, как мы. Не знаю, замечала ты это или нет. Я уже по всякому пыталась. В прошлом году даже целую неделю не разговаривала с ним. Собственно говоря, – Светлана Николаевна перевела дыхание, – я только в прошлом году и начала его тормошить. А до этого, так же как и Андрей, считала, что еще рано. А когда ты совсем маленькой была, я вообще думала, что никогда не смогу сказать тебе правду.

– Почему? – Каркуша повернулась на бок и положила под щеку ладонь.

– Во-первых, ты болела очень часто… Знаешь, сколько ночей я провела вот так, возле твоей кроватки? А потом, зачем, думаю, что-то менять? Разве плохо было бы, если б ты никогда не узнала…

– А почему же потом передумала? – пришла на выручку Каркуша. Она видела, с каким трудом даются маме слова «не моя дочь».

– Сходила к психологу. Очень хороший специалист… Вот он меня и убедил в том, что ребенок имеет право на правду. И что взрослые не должны лишать его этого права на том лишь основании, что они взрослые. Потом он сказал, что чем раньше мы тебе об этом скажем, тем легче ты переживешь психологическую травму. И предупредил, что ты должна узнать правду от нас. И что на его практике сколько угодно было таких случаев: родители скрывают от ребенка правду, находясь в полной уверенности, что других источников не существует. Но эти источники всегда находятся. Причем случается это в самый неожиданный и неподходящий момент. Вот и у нас так произошло, – не скрывая горечи, добавила Светлана Николаевна.