— Керри! — пытаюсь я ее заткнуть, пока это еще в моих силах.
— Джоанна Конелл, ты официально…
— Керри! Было бы все хорошо — позвонила бы! А то представь, мы два с лишним года не виделись, и вдруг я объявляюсь, и начинаю с порога грузить тебя своими проблемами…
Это ее остужает в момент. И она, наконец, позволяет мне себя обнять. По щекам ее бегут слезы.
— Конелл, какая же ты Love Mississippi, — прочувствованно произносит Керри, и я тоже начинаю рыдать от осознания, насколько сильно мне ее не хватало. Хочется ей рассказать все.
Нет, не так. Не все, а все-все. И не о Сицилии, не о выкрутасах Брюса и родителей, а о том, что я понятия не имею, что делать дальше со своей личной жизнью. Я всегда спрашивала ее совета, так как она считалась, ну, опытнее что ли. У нее была толпа парней, и все разные, а у меня только минное поле имени Шона Картера… хотя, такой опыт, конечно, тоже бесценен. Хоть книжку пиши.
— Ты же, паршивка, Джо. Ты хоть понимаешь, какая ты негодяйка? Ты обещала крестить моих детей, но даже не сказала о том, что он сделал тебе предложение!
— Знаешь, я бы с радостью пригласила тебя на эту чудесную помолвку вместо Пани и Картера.
Керри удивленно взмахивает своими длиннющими, мокрыми от слез ресницами и, забыв обо всех обидах, начинает смеяться.
— Подробностей! — требует она.
— О, запросто. Во-первых, все было очень в моем духе. Мама орет, папа орет, Пани орет, Брюс орет. И раз, и я в обмороке… Разобрались только к следующему утру, в шахматы сыграли, и я согласилась выйти замуж с условием, что мы возвращаемся в Сидней.
— Это даже больше в твоем духе, чем ты думаешь… Ты все еще ходячая катастрофа, да, Love Mississippi?
— Я вообще не при чем! Это все они!
— Только почему-то каждый раз…
И тут дверь снова распахивается, и на кафедру с видом подравшегося взъерошенного воробья влетает Каддини, врезается в Керри, извиняется, зачем-то отряхивает ее, а потом сгибается пополам и опирается руками о колени в попытке отдышаться.
— Док! Вот, твой отчет. Держи.
— Дурдом, — выносит вердикт секретарша.
— Эх, дружок, опоздал, — хмыкаю я. — У меня сегодня намечается не сдача лабораторной, а грандиознейшая пьянка.
— Со мной, — охотно поддерживает меня Керри и доверительно сообщает парнишке. — Текила, знаешь ли. С водкой.
— О нет, — начинаю протестовать я.
— О да. Ты мне за Ньюкасл должна, детка!
Мы с Керри сидим в баре, знакомом нам еще со студенческих времен. Выпили мы вполне достаточно для того, чтобы потянуло на задушевные беседы, но мысли пока не путаются. Я ей рассказываю о Брюсе и Сицилии. Керри так громко возмущается, что я опасаюсь, как бы нас не выгнали. Но поскольку студенты (а мы, разумеется, неподалеку от кампуса), все равно громче, смысла просить ее не шуметь нет никакого. Оказывается, на фоне меня ей и рассказать-то нечего. Муж, дети, счастливая жизнь за белым забором, подержанный степенный седан на подъездной дорожке. Американская мечта. Вот бы и мне было нечего рассказать. Она счастливица. Я бы хотела иметь ее жизнь. И не смогла бы выдержать оную. Ведь Керри сидит дома, нянчит детей, не работает, мужа любит. Мне бы у нее поучиться искусству радоваться тому, что есть, любить, что есть, беречь, что есть. А мне Брюса мало. Я только и делаю, что раз за разом прокручиваю в голове слова Монацелли и свою странную реакцию на голубоглазку Йол. Все ловлю в небе журавлей.
Звяк, пытается пообщаться со мной телефон. Открываю почту. Письмо от Пани. Что ей нужно? Стоило вспомнить… кхм… подружек Картера, как одна тут как тут. С третьей попытки попадаю по иконке непрочитанного сообщения, удивляюсь, ведь мы с Керри не так много выпили, а я… ах, черт, еще раз нажала, файл теперь какой-то грузится. Мрачно пытаюсь попасть по отмене, но значок просто крошечный, это выше моих пьяных сил, и в честь такого события, блэкбери устраивает окончательный демарш — демонстрирует трофей. И во весь экран высвечивается фото нас с Шоном, из числа тех, что были сделаны после крушения самолета. Пани отправила их всем Бабочкам. Хорошо хоть моих родителей и Брюса в рассылку не включила, и на том спасибо, ведь на картинке я сижу, закусив губу, а Картер застыл в какой-то неестественной позе. И, кажется, будто от срывания друг с друга одежды нас удерживают жалкие несколько секунд времени и сантиментов пятнадцать расстояния! Да не было такого! Не могло быть! Не в этой реальности! Монтаж, однозначно. Либо фотошоп, либо алкоголь.
Решено! Но глюки, как выясняется, не только у меня.
— Ауч, как жарко, — игриво сообщает мне Керри, но полностью спрятать настороженность ей не удается. А я молчу, потому что если Монацелли видел все именно так…
— Манфред сказал, что я влюбилась в него, — внезапно выпаливаю я. — И, я боюсь, он прав, — добавляю тихонько.
— Влюбилась в Ман-Манфреда? — пьяно икает от неожиданности подруга.
— Ты совсем спятила?! В Картера!
Но по наполненным праведным ужасом глазам Керри я вижу, ответ неверный. Да-да, в Манфреда, в кого ж еще? Керри, только не выгляди такой перепуганной! Словно вняв моим мыслям, она стремительно отворачивается и начинает размахивать рукой:
— Текилы, мне нужна текила. Много! Срочно! Сейчас! В этом гребаном баре есть текила? — кричит она. И так как Керри есть Керри, помочь ей парни в ряд выстраиваются.
После взрывной смеси из водки, текилы и тотального расстройства, кажется, рассудок становится лишним. Я ничего, вообще ничего больше не помню. Никаких нравоучений, задушевных разговоров. Чистый лист. А затем я просыпаюсь в собственной квартире под треск разрывающегося негодованием будильника. Брюс сидит рядом на кровати. Смотрит и молчит.
А в глазах такое разочарование. Ах да, Мадонна не должна себя вести подобным образом.
— Джо, что происходит?
— Керри приехала…
— Да, приехала, — сухо говорит он. — Я в курсе. Ее я тоже полуживую забирал вчера из бара. Самостоятельно вызвать такси вы оказались не в состоянии.
— Прости. Но мы с ней не виделись почти три года и…
— Ты гуляешь по Сиднею по ночам, напиваешься в барах, стоит мне отвернуться, спишь с кем попало… Видимо, я тебя совсем не знаю.
У меня даже челюсть отвисает. Меня только что записали в ряды шлюх-алкоголичек?
Серьезно?! С другой стороны, и меня посещают мысли, что я живу в квартире с незнакомцем. С этим нужно что-то делать. Даже думать смешно, что с Шоном мне могло бы быть лучше!
К часу дня Керри аккумулирует достаточно мужества, аргументов и аспирина, чтобы мне позвонить и заставить более ли менее трезво взглянуть на царящий в моей голове маразм.
— Разберись с этим дерьмом и как можно быстрее! — без обиняков сообщает мне она.
— Я не шучу!
— Керри, что вчера было? — шепотом спрашиваю я, стремительно отворачиваясь от секретарши.
— Ты напилась до бессознательного состояния из-за этого ублюдка. И ты знаешь, о котором из них я говорю, но раз приходится уточнять, то их развелось у тебя слишком много!
— У меня никого не разводилось…
— Эй, Джо, очнись, если ты и дальше будешь прикидываться, что не понимаешь, о чем речь, разводиться придется тебе! С Брюсом.
В этот момент дверь кафедры открывается, и на пороге Шон. Со всех сторон подлянки.
Сбрасываю звонок так поспешно, будто меня застали на месте преступления.
— Профееееессор, — излишне радостно приветствую его я. Переигрываю, но что поделать, мой взгляд точно примагничивается к волнистым прядям волос Шона. Они почти касаются сзади воротника рубашки. Это еще раз доказывает то, что у меня неприятности. С трудом сглатываю ком в горле.
— На столе аспирин, окна зашторены, вчера здесь… слышали Керри… Похмелье, Джоанна? — спрашивает он с понимающей усмешкой.
— Я нормально веду занятия, тебе не на что…
— А я и не жалуюсь. Я ностальгирую, — хмыкает он.
— В смысле? — как-то пискляво спрашиваю я.
— По Риму. Ты помнишь Рим?
— Помню.
— О, это навряд ли, — выгибает он одну бровь.
— Что было в Риме? — На этот раз мой голос хрипит.
— О нет, Конелл, эти воспоминания я оставлю для личного пользования. — Разумеется, у меня шок, и я уже открываю рот, чтобы задать следующий вопрос, но он протягивает мне флэшку. — Твое задание.