– Погоди, я не понял, куда тут нажимать, чтоб сдачу выдало? – недоумевал я.
Мы стояли возле кофейного автомата новой модели на перроне ЖД вокзала: решили вспомнить молодость и посидеть в какой-нибудь дешевой забегаловке.
Леша цокнул языком, нажал на мелкую неприметную стальную кнопочку с надписью «CHANGE», и монетки градом посыпались в лоток.
– Нажми себе на сонную артерию, окажи услугу человечеству, – проворчал он.
И где я теперь отыщу другой такой же непересыхаемый источник отличного настроения? Разве эти австрийцы способны на такое?…
В студенческие годы мы часто встречали и провожали поезда – Леша жил недалеко и не любил выезжать для встреч в центр, поэтому мы пили чай или кофе на перроне, отмораживались от назойливых попрошаек, комментировали состояние поездов и думали, куда бы нам съездить покататься в ближайшие выходные.
Мы уже три с лишним часа стояли на первой платформе, погружаясь в воспоминания и планы на будущее. Мне было очень неспокойно, да и другу, видимо, тоже.
– Я вчера с Таней провел весь день, представляешь? – признался я, пытаясь разболтать остатки кофе «три в одном» на дне пластикового стаканчика.
– А я зато вчера смотрел футбол и спал, – равнодушно пожал плечами друг.
– Да ты и во сне будешь на диване сидеть! Дед, блин! – расхохотался я.
Леша кивнул, соглашаясь с моей формулировкой.
– Почему у меня с ней не сложилось, как считаешь?
– Почему у тебя не сложилось – с кем? – уточнил он, и тут же сам добавил. – А, ни с кем? То есть ни с Таней, ни с Настей, ни с директоршей нашего клуба?
– Ну, предположим, про директоршу я и не думал, – отметил я, хотя сам не был уверен в своих словах, особенно после нашей с Юлей последней беседы в Скайпе.
– Вот поэтому так и вышло, что не думал!
– Расшифруй, – потребовал я.
Друг свел в кучу брови и нахмурился, вырабатывая мысль, и через мгновение выдал мне объяснение моей проблемы:
– Ты знаешь, это, конечно же, не моя мысль, я где-то ее прочитал… Но суть в том, что мы отталкиваем тех, кто в нас нуждается, и бежим за теми, кому мы не нужны – и это главная ошибка несчастных людей.
– Хочешь сказать, что и я так поступал?
– Откуда мне знать? – покачал он головой. – Может, да, а может, и нет. Во всяком случае, навряд ли эта гонка сделала тебя счастливым. Ведь так?
– Возможно, – не стал возражать я, пристально заглядывая в его умные глаза.
Леша бросил пустой стаканчик в урну.
– Вот так. Можно двигаться уже, я думаю?
– Ты прав, – согласился я, хотя мне очень этого не хотелось.
Мы вышли на стоянку, где была припаркована машина. Леша в этот раз приехал на общественном транспорте, его могучий трактор на профилактике[35]. Я долго старался оттянуть этот момент, но пришла пора прощаться, и я решительно протянул другу руку:
– Ну что, будем разбегаться?
Леша крепко сжал мою клешню.
– Когда буду в Европе, дам знать. Повидаемся? Покажешь мне, как ты там обустроился…
– Думаю, да. Едва ли за тобой будет слежка, – одобрил я, не отпуская его руку.
– Да это… какая там слежка, – скривился он. – Тебя может даже в розыск не объявят. Живи спокойно, давай знать о себе и радуйся. И не бухай!
– Бывай, старик, – вздохнул я. – Не буду бухать, обещаю. И даже курить брошу.
– Ну, это само собой, а то сердце грохнешь. Ну, будь!
Третий и последний человек, чье существование еще держало меня в Киеве, кивнул мне еще раз головой, развернулся и мгновенно растворился в привокзальной толпе.
Бывай, Леша…
В понедельник ранним утром я оставил машину дома и приехал на такси в отделение банка на Богдана Хмельницкого, выполняя инструкции Долинского. Он уже был на месте и пил кофе внутри. Кроме охранника и банкира, которые явно были в доле, в помещении не было ни единой души. Отделение открывалось в десять.
Похожий на змею мужчина-банкир долго щелкал что-то в компьютере, записывал цифры под диктовку Долинского, распечатывал что-то на компьютере и протягивал мне бумаги. Я подписывал, он ставил печати, снова что-то вводил, распечатывал и сканировал…
Мы уложились в полтора часа. Веселый и очень возбужденный, но все равно сосредоточенный Долинский пожал банкиру руку, похлопал по плечу охранника и растворился в переулках. Я вызвал такси и, прибыв в Институт без спешки и в благодушном настроении, приступил к последнему экзамену в своей жизни. Это были мои любимые социальные системы, и курс был достаточно умный и интересный, так что свой дембельский аккорд я отыграл на «отлично».
Пока я общался со студентами, в моей многозадачной голове формулировалась красивая задачка:
«Перед тем, как помахать Украине ручкой и бежать в неизвестность с липовыми документами и чемоданом валюты, некто А. Долинский проработал финансовым консультантом некоего Смагина больше десяти лет. Первое время он занимался делами «Грифон-сервиса», затем добавились дела Фонда, типография, продажа казенной земли, тендера и ремонты, а под конец под его контролем оказалась половина дохода от ночного клуба «Горячая точка». Не стоит забывать и про наркодоллары, что перепадали от Вадима Васильевича.
Внимание, вопрос! Сколько денег мог за все это время заработать и стибрить А. Долинский, если учесть, что:
а) он не стеснялся вкладывать общаковые деньги в собственные проекты;
б) много денег Фонда уходило на откаты/взятки/благотворительность?»
И ответом на задачу было стоявшее перед глазами уверенное лицо консильери в тот момент, когда банкир сказал «Все!». Денег было достаточно много, чтобы больше никогда и нигде не работать.
Мне казалось, что текущий вариант развития событий устраивал Долинского даже больше, чем продолжение работы на Смагина: а вдруг он когда-нибудь надоест ректору, или же органы дотянутся? Теперь же он сам себе хозяин и отбывает со смагиновскими денежками в лучший мир, где нет ни горести, ни печали, но только радость вечная – в эмиграцию.
Сдал ведомость первому проректору, покурил с Филимончуком (который очень любит вишни) в кафедральном туалете, сказал ему «до завтра», вышел из ИПАМ, провел пропуском по турникету… Все как ни в чем ни бывало – и ощущения, что я покидаю это место и этих людей навсегда, я не испытывал.
Я с большим удовольствием прошел пешком по улице Немировича-Данченко, минуя «Мистер Снэк», и вышел на бульвар. Едва подумал о том, что надо позвонить партнеру, как моя новая «Нокиа» сама запиликала неприятным и непривычным звонком.
– Ну что ты, Коль? – на удивление дружелюбно вопрошал Долинский. – Давай, я уже подъезжаю – на заправку ездил. Возле ЦИК тебя заберу.
– Буду там через пять минут.
Увидев замерший в неположенном месте голубой «Ниссан» консильери с мигающей аварийкой, я почувствовал себя совсем уже свободным и опустил запасной телефон в попутную урну – он мне только мешал.
– Телефон выкинул? – уточнил партнер.
– Да, оба, – похвастался я, устраиваясь на сиденье и пристегиваясь: его машина противно пищала, если ехали без ремня. – А ты?
– Ну, попробуй сам догадаться, – Долинский тронулся, и машина плавно поскользила вперед. – У меня все на мази.
– Только вот один вопрос: зачем ты заправлялся, если сейчас все равно бросишь машину?
– Да вот убей, не знаю! – расхохотался друг. – Сам об этом подумал, только когда с заправки выехал. Видишь, у мастера тоже могут быть ошибки…
Мы попали в зеленую полосу и катились быстрее, чем мне хотелось.
Долинский был совершенно спокоен и уверенно давил на газ. Под голос Скотта МакКинзи, который пел о Сан-Франциско и цветах в волосах, мы в полном молчании спустились по бульвару Леси Украинки, проехали по Бассейной, обогнули Бессарабку и вырулили на бульвар Шевченко. Все – финишная прямая.
– Подожди, Андрей. Давай по Льва Толстого проедем, а?
– Нет, – все так же спокойно сказал он, – мы не будем проезжать мимо Настиного балкона и смотреть, не вышла ли она тебе платочком помахать. Уходя – уходи. Спето-выпито.
Я не стал спорить: глупо, прав он. Но тут же меня посетила другая идея.
– Давай, притормози тогда на секунду возле парка Шевченко. Я это место так люблю. Тем более, это для меня очень символично и очень важно. Знаешь, мы там когда-то…
– Ну, ты был бы не ты без истории, – перебил партнер, но сбавил скорость, принял влево и повернул по Владимирской. – Расскажешь уже в поезде, извини, я сейчас не настроен слушать. Кстати, тут и жена твоя рядом где-то. Не хочешь попрощаться заехать?