— Вот это новости! Ты куда это намылилась? — удивленно протянул он.
— Дела-дела, — отшутилась я. — Жизнь бьет ключом, да все по голове. Увидимся.
Андрей ошеломленно заморгал. Я на бегу быстро клюнула его в щеку и поспешила в прихожую.
— Увидимся, — растерянно протянул он мне вслед.
Следующие два месяца я жила в постоянном страхе. Он выматывал меня, не давал спать, мучил кошмарами. Я до дрожи боялась, что те странные отношения, которые установились у нас с Андреем, развалятся. Что я как-нибудь выдам себя, что он догадается, какая сильная, горячая, невысказанная любовь сжирает меня изнутри, и тут же сбежит.
Мы все так же часто виделись с ним, только теперь, когда при встрече Андрей целовал меня, все замирало внутри. Но всякий раз после наших встреч мы пересмеивались, словно оба всеми силами старались доказать друг другу, что ничего особенного не произошло, привычно подкалывали друг друга и расходились в разные стороны.
К маю я поняла, что скоро слечу с катушек. Так больше продолжаться не могло. Каждый день, каждую минуту ждать, что тебя бросит тот, кого ты даже своим парнем назвать не можешь, — это было выше моих сил. Меня постоянно душили кошмары, в которых Андрей на моих глазах уходил прочь с какой-нибудь длинноногой моделью, оглядывался, дружелюбно мне улыбаясь, и махал рукой. А я даже возмутиться не могла, мне нечего было ему предъявить. Мне нужно было найти какой-то выход, разрубить весь этот узел одним ударом.
Я понимала, что сама порвать с Андреем не смогу, и потому все время мечтала, чтобы что-нибудь случилось, чтобы мне пришлось срочно уехать, и все решилось бы само собой. Господи, хоть бы меня от института куда-нибудь направили, что ли, думала я. И вот в один прекрасный день меня осенило — а почему, собственно, от института? Я ведь фотожурналист, по крайней мере, будущий. И на кафедре мои работы хвалят, и сам Андрей говорил, что у меня очевидный талант. Так, может, мне попробовать куда-нибудь устроиться? Хоть внештатником… Напроситься в экспедицию от любого издания, публикующего материалы о путешествиях. «Вокруг света», National geografic…
Эта внезапная мысль пришлась мне так по душе, что я тут же подскочила с общежитской койки и начала поспешно собирать портфолио и выписывать адреса подходящих мне журналов. А уже на следующее утро нахально отправилась покорять редакции.
Из первых двух меня попросту выставили. Зато в третьей долговязый парень в больших очках долго перебирал мои снимки и наконец спросил:
— А на какую, собственно, должность вы претендуете?
— Я? — поначалу я растерялась, но виду не подала и уверенно бухнула: — Я готова быть внештатником! Нарабатывать опыт. Отправьте меня в любую экспедицию — хоть на Северный полюс, я готова.
— На Северный полюс, — хохотнул тот. — Не, это вряд ли, такого в ближайшее время не предвидится. У нас действительно сейчас готовится экспедиция в Кению, и утвержденный фотокор, как назло, слетел, но…
— Я согласна, — тут же перебила я. — Я готова — в Кению! Возьмите меня, обещаю, я буду очень стараться!
— Да вы хоть представляете себе, что это такое? — насмешливо протянул тот. — Это вам не увеселительная прогулка в туристический рай. Это выматывающая работа в отвратительных условиях. Жара, насекомые, негде помыться… Прикажете потом всей группе выслушивать ваши жалобы?
— А я не буду жаловаться! — горячо заявила я. — Честное слово, не буду. Я ведь журналист, фоторепортер. Нас учили в университете… Я… Вот хотите, я для всей группы готовить буду.
Выговаривая это, я мысленно ужаснулась — готовить я не умела практически ничего. Андрей, как-то отведавший мою яичницу, долго потом держался за живот и утверждал, что я нарочно его отравила.
Очкастый вдруг рассмеялся и протянул:
— А вы забавная. Конечно, если бы не отчаянное положение… В последний момент опытного фотокора не так-то легко найти… Вот что, оставьте ваш телефон, мы с вами свяжемся.
И я, цепенея от волнения, нацарапала на протянутом мне голубом стикере номер своего мобильного.
Через неделю я объявила Андрею, что уезжаю в Кению. Мы с ним шли тогда по только что подернувшемуся первой весенней листвой Тверскому бульвару — просто шагали рядом, не держась за руки, не касаясь друг друга плечами. Хорошие друзья, приятели — ничего больше. Приятели, которые почему-то, оказавшись наедине, бросаются друг на друга и не могут оторваться…
— Что скажешь? — спросил Андрей.
И я в который раз за эти месяцы поймала на себе его странный взгляд — напряженный, пристальный, будто бы он ждал чего-то от меня, безуспешно искал что-то в моих глазах. Ах, ну конечно же, боялся, должно быть, что сейчас я спрошу, когда он, как честный человек, намерен сделать мне предложение. Подыскивал слова, чтобы объяснить мне, жалкой дурочке, что в жизни все не так однозначно.
И я, широко улыбнувшись, тряхнула головой и произнесла:
— Большие новости. Я еду в Кению.
— Куда? — переспросил Андрей.
— В Кению. С экспедицией от «Первоискателя». Меня согласились взять внештатником, и, если моя работа понравится, может, потом предложат место в штате.
— И… И надолго? — ошеломленно протянул Андрей.
— Как пойдет. Как минимум, на пару месяцев, — лучезарно улыбнулась я и добавила: — Что, даже и не поздравишь?
— Значит, вот как ты решила… — протянул он.
А я, сбитая с толку его откровенной растерянностью, съязвила:
— А что такое? Я какие-то твои планы нарушила? Может, ты собирался мне предложение делать? — и сама расхохоталась над абсурдностью такого предположения.
— С чего бы это? — с неожиданной злостью отозвался он. — У нас же с тобой ничего серьезного — так, время скоротать. Верно? — и снова заглянул мне в глаза с тем же выражением.
Мне стало до нелепости больно от этих слов. Нет, конечно, они только подтверждали то, что я знала с самого начала. И все-таки, все-таки, наверное, до сих пор у меня оставалась еще какая-то смутная надежда, что Андрей однажды опровергнет все мои опасения. Теперь же с ней было покончено.
— Вот именно, — легко заявила я. — Так что нечего тут разыгрывать плач Ярославны. Пошли лучше купим мне наконец приличный фотоаппарат, я тут денег немного скопила.
Андрей еще пару секунд смотрел на меня, а затем откинул волосы со лба и улыбнулся своей солнечной улыбкой.
— Ну, пошли, будущее российской фотожурналистики. Подберем тебе достойное оружие.
Дни тянулись невыносимо медленно. Ранний больничный подъем — вечно сменяющиеся услужливые медсестры с этим опостылевшим мне оптимизмом.
— Доброе утро, Екатерина Павловна! Как мы сегодня себя чувствуем?
«Вы, как я вижу, отлично сегодня себя чувствуете, — хотелось буркнуть мне. — А вот я чувствую себя крайне паршиво, и меня блевать тянет от вашей благостной физиономии».
Но вслух я, конечно, ничего такого не говорила, обходясь дежурным: «Нормально». Хотя ничего нормального в моем состоянии не было. Я была совсем измотана постоянными процедурами, сеансами массажа и лечебной физкультуры. Измотана до такой степени, что каждое утро от одной мысли, что снова придется через это проходить, хотелось сползти под кровать и спрятаться там, чтобы никто меня не трогал. Но даже этого я сделать не могла — мое чертово бесполезное отныне тело не позволяло мне этого.
Самым мучительным тут были даже не физические ощущения, а почти полное их отсутствие. И все крепнущее во мне осознание того, что все бесполезно. Что ничего у меня не выйдет и я так и останусь до конца дней своих полумертвым грузом. Прошло уже несколько месяцев после катастрофы, а единственное, чего мне удалось добиться, так это легкого дискомфорта, когда в мои недвижимые ноги тыкали иголкой.
Андрея же, как назло, эти смехотворные результаты приводили в полный восторг.
— Катька, это же замечательно! — завопил он в тот день, когда я рассказала ему об этом. — Это значит, что дело движется. Пусть черепашьим темпом, но движется!
— Нет, ты не прав, оно семимильными шагами движется. К полному провалу, — съязвила я.
— Ну не идиотка ли? — Андрей вскинул брови и покачал головой.
Так он делал всегда, все эти годы так реагировал на очередное мое заявление, словно говоря: «Господи, почему я столько лет нянчусь с этой тупицей?» И обычно меня это его выражение лица смешило до слез, сейчас же вызывало лишь глухое раздражение. Легко ему было разыгрывать тут благородство, с оптимизмом смотреть в будущее и выставлять мои сомнения как нечто нелепое, беспочвенное и глупое. Это ведь не он лежал тут, прикованный к проклятой больничной койке. Не его целыми днями пристегивали к замысловатым агрегатам, постоянно понукая: