Я лежала в темноте, опираясь животом о нижнюю часть кресла. Ноги мои бессильно волочились по полу, а сама я беззвучно выла, до крови кусая губы. Во мне проснулась сумасшедшая злость. Подстегиваемая отчаянием, я бросилась на это чертово кресло, как на врага. Словно это оно было виновно в том, во что превратилась моя жизнь. Я боролась с ним, отдуваясь, хрипя, кашляя, ругаясь сквозь зубы. Я штурмовала его снова и снова, пока наконец мне не удалось каким-то чудом вползти животом чуть выше и перевалиться на сиденье. Взмокшая от пота, с содранными локтями, с обломанными ногтями, я все же смогла кое-как усесться в него и перевести дыхание.
Смешно, но в этот момент меня охватил настоящий восторг от одержанной победы. Все было не зря! У меня получилось! Ей-богу, я разразилась бы триумфальным воплем в темноте, если бы не боялась, что в палату нагрянут медсестры. Уже и так в коридоре слышались какие-то подозрительные звуки, кто-то шаркал тапками, негромко с кем-то переговаривался. Нужно было спешить.
Я подкатилась к окну, кресло по инерции ударилось в стенку и слегка отскочило. И я подкатила его снова, на этот раз аккуратнее, вцепилась обеими руками в створку окна и распахнула его настежь. Весенняя ночь вздохнула мне в лицо. Где-то вдалеке за забором проехала одинокая машина. На противоположной стороне улицы в домах еще светилось несколько окон. Но сад внизу был темен и пуст. Тот самый сад, где Андрей поцеловал меня этим вечером. Тот самый, где мне стало ясно, что его нужно спасать от меня.
Я оперлась обеими руками о подоконник, подтянулась и навалилась на него животом. Голова моя свесилась с края. Мне на секунду стало страшно от того, что падать придется головой вниз. С другой стороны, возможно, так было и проще — нырнуть рыбкой, как в ночное море с пирса, и навсегда слиться с этой темной звездной бездной. Я ухватилась руками за уличный край подоконника, переползла вперед еще на несколько сантиметров и уже собиралась сделать последний рывок, когда за моей спиной глухо стукнула о стену дверь в палату.
— Катя! — отчаянно выкрикнул чей-то голос.
Тут же вспыхнул свет, и я задвигалась быстрее — успеть, не дать им меня остановить, — дернулась, но чьи-то сильные руки уже ухватили меня за талию, рванули назад. И вот уже я, вместе с тем человеком, кому эти руки принадлежали, рухнула на больничный пол.
— Пусти меня! Пусти, сволочь! — орала я, отбиваясь.
Отчаяние переполняло меня, я понимала, что второго шанса мне уже не предоставят. А ведь я была так близка к цели, мне оставалось до нее всего одно движение. А теперь никогда уже…
— Пусти, пусти! — орала я.
Андрей — конечно, это был он — только держал меня, прижимая к себе, и тяжело дышал.
— Андрей Сергеевич, я сейчас успокоительное… — проговорила где-то у нас над головами медсестра.
— Не надо, — буркнул он. — Оставьте нас на пару минут.
Дверь хлопнула — должно быть, медсестра вышла. Андрей вдруг взял меня за плечи, встряхнул и рявкнул:
— Ты что удумала, идиотка! — и наотмашь хлестнул меня по щеке. — Дура конченая… А как же я? Обо мне ты подумала? Я же не смогу без тебя!
— Без чего ты не сможешь? — заорала я, вздрагивая всем телом в сухой истерике. — Не сможешь не выносить за мной горшки? Не таскать меня из постели в кухню и обратно? Не любоваться на пролежни? Не сможешь не выглядеть в своих глазах благородным спасителем? Рыцарем в сияющих доспехах? Ну так вот, мне ничего этого не надо, понял? Я не хочу!
— Катя, что ты несешь… — начал он, но я перебила:
— Мне на хрен не сдалась твоя жалость, Андрей! Я была не нужна тебе пятнадцать лет, а сейчас вдруг стала страстно желанна? Расскажи это кому-нибудь другому, какой-нибудь безмозглой модельке с ногами. А я не модель. И без ног! Теперь уже почти буквально. Так зачем мне жить? Чего ждать? Не подскажешь, а?
— А зачем я жил все эти годы? — вдруг как-то зло бросил мне он. — Зачем жил я, если единственная женщина, которая была мне нужна, все время где-то порхала и времени на меня у нее не было? Чего я ждал, скажи мне, а? Чего ждал пятнадцать лет? Что ты на секунду остановишься, обернешься, взглянешь на меня и поймешь, что на самом деле жить без меня не можешь? Каковы были мои шансы на успех, как думаешь?
— Что? — оторопело произнесла я, едва шевеля губами.
Мне казалось, что Андрей сошел с ума. Или я провалилась в какой-то непонятный сон. Ждал пятнадцать лет… Он ведь не мог говорить этого всерьез, верно?
— Что слышала! — все так же яростно рявкнул он. — Я пятнадцать лет ждал, а теперь… Теперь, после того как ты едва не погибла, понял, что не могу больше ждать. Потому что я чуть не потерял тебя. Ты могла бы умереть, а я бы так и не попытался… Поэтому сегодня вечером я… Но я не хочу, чтобы ты считала, что чем-то мне обязана. Если я тебе противен, так и скажи — и незачем сигать из окна. Обещаю, я больше никогда…
— Что? — все так же ошарашенно повторила я. А потом вдруг начала смеяться, мелко, негромко, сотрясаясь всем телом от душившего меня хохота.
У меня перед глазами вдруг замелькали, словно фотоснимки из моего портфолио, отдельные картинки из всех этих промелькнувших лет. Как Андрей встречает меня в аэропорту, обнимает, подхватывает и вдруг, натолкнувшись на мой оторопелый взгляд, опускает на пол и демонстративно разжимает руки. Как я с хохотом бегу к нему через поле, бросаюсь на шею, а затем, испугавшись, что позволила себе лишнее, сама отпрыгиваю в сторону и отворачиваюсь. Все эти его взгляды, напряженные, словно что-то ищущие в моем лице, которые я боялась замечать. Ведь так страшно было поверить, а потом осознать, что жестоко ошиблась…
Неужели, неужели все эти годы и он вот так же всматривался в меня, мучительно выискивая в моем поведении хоть малейшие признаки чего-то большего, чем дружеская симпатия. А я…
Я не могла разобраться в ощущениях, самые разнообразные чувства нахлынули на меня гигантской волной, смели, как то самое цунами, лишили возможности дышать. Здесь была и радость, сумасшедший восторг от того, что то, о чем я боялась даже мечтать, оказалось правдой. И выворачивающая душу боль от того, что — теперь я четко это понимала — все могло быть иначе. Если бы хоть один из нас оказался смелее, перестал пестовать своих тараканов и сделал первый шаг. Как счастливы мы могли бы быть…
— Ты что? — встревоженно спросил Андрей и снова меня встряхнул.
— Господи, — простонала я, смех уже перестал меня душить, из горла теперь вырывались отчаянные всхлипы. — Идиоты… какие же мы с тобой идиоты…
— Вот тут согласен, — кивнул Андрей и вдруг крепко, до боли, прижал меня к себе. — Катька, — выдохнул он мне в шею. — Катька, я же не смогу без тебя. Ты только живи, пожалуйста. Мы все сделаем для того, чтобы ты встала на ноги. А не встанешь, я все равно буду благодарен судьбе за каждый твой прожитый день. Потому что, если бы не стало тебя, этот мир вообще потерял бы всякий смысл.
Он снова поцеловал меня, горячо, жадно, и я ответила на поцелуй. В груди у меня что-то судорожно сжималось, будто бы ледяной ком, распиравший ее все это время, теперь медленно таял. Будто бы вся та вода, что захлестнула меня в тот день в Таиланде, засела в груди, замерзла в ней, превратилась в глыбу льда, а теперь, тая, каплями стекала по щекам. Я слизнула одну из этих капель и в какой-то прострации пробормотала:
— Соленая…
— Что? — переспросил Андрей. А потом вдруг прижал мою голову к себе, прикоснулся губами к волосам и горячо пробормотал в висок: — Катька…
Мы так и сидели с ним на полу, стискивая друг друга руками так, словно боялись, что какая-то сила, стихийное бедствие вроде цунами, разметет нас в стороны, если мы только посмеем ослабить хватку. За окном медленно разгорался рассвет.
Из приоткрытого окна струится разноголосая какофония звуков с набережной. Скрипка, мандолина, чьи-то голоса, смех… Знакомый, веселый, суетный мир. Мы привыкли к нему, живем, дышим им, спешим куда-то, стараемся ни к чему не относиться всерьез, ничем не дорожить — чтобы никто не мог у нас этого отобрать. И невольно упускаем из-за своих страхов самое прекрасное, самое лучшее, что только могло с нами случиться.
Мне давно уже не восемнадцать лет, я много чего повидала в жизни и рассталась с юношескими романтическими иллюзиями. И все же я верю, что вот такая любовь — преданная, нерушимая, бескорыстная и глубокая — существует на свете. И если кому-то доведется ее встретить, это будет лучшее, что случится с ним в жизни.