— Ты думаешь? — с сомнением переспросил приятель. На этом разговор закончился, а через месяц этот парень выставил две бутылки французского коньяка.
Вот оно, вот оно, решение! Что ж он тогда был такой умный, а теперь резко поглупел? Господи, как все легко и просто оказалось! Надо было сделать ей предложение, просто сделать предложение! Даже если она не согласится, то поймет, что Лавров по-настоящему любит ее и предан ей! Надо же быть таким идиотом! Но… Она наверняка не откажет!
Прохожие на Кутузовском с удивлением оглядывались на хорошо одетого молодого человека, который двигался вприпрыжку, что-то бормоча под нос и время от времени вскрикивая. Наконец забавный чудак успокоился, сел за руль белой «мазды» и умчался.
ГЛАВА 8
— А ты не смейся, не смейся, — запальчиво говорила Юля. — Сейчас так много снимается российских блокбастеров…
— Юля, да как это много! Всего-то три пока и сняли, четвертый на подходе!
— Ну вот! А потом будет больше! Понимаешь, мне хочется стать ужасно знаменитой! Чтобы мое лицо узнавали! Разве я этого не стою, скажи?
— Ты стоишь всего на свете, — откровенно ответил Лавров, любуясь нахмуренными Юлиными бровями. Какая она все же забавная! И какая красавица! Ни капли грима на лице, только легкий запах духов… Ребенок. Мечтает о славе… Это забавно, слов нет, но лучше б она мечтала выйти за него замуж и сына родить. Впрочем, до этого еще дойдет. Не все сразу.
Они сидели в небольшой кофейне почти возле Диминого дома. Сегодня он заехал за Юлей и сказал, что хочет показать ей Москву. Несколько часов они катались по улицам, стояли в пробках и разговаривали, разговаривали…
Лавров привез ее в эту кофейню и теперь намеревался пригласить к себе домой. Но вот только как это сделать? Он ломал голову, и его уже не занимал вопрос, почему он так робеет перед этой малышкой. Он уже знал, что Юля — девушка необыкновенная, не похожая на других и вести себя с ней нужно соответственно — бережно, чтобы не спугнуть. С другой стороны, он очень боялся ее упустить — ведь не он один способен разглядеть в ней сокровище, подберется какой-нибудь папаша-толстосум — и хвать волосатыми лапищами… Или сама испортится, соблазнится, станет одной из тех карьерных стерв, что бронированным бюстом пробивают себе дорогу, попискивают о женской самодостаточности…
Юлька же потешалась про себя. Она уже давно прочитала адрес на какой-то квитанции, которую Лавров оставил на сиденье в машине, и прекрасно понимала, что сейчас находится в двух шагах от его дома. Озадаченное выражение Диминого лица заставляло подозревать, что он понятия не имеет, как бы поделикатней пригласить девушку к себе.
— Ну что, пойдем?
— Если ты больше ничего не хочешь… Может, еще мороженого?
— Мне фигуру беречь надо.
— Ага, для Голливуда! — понимающе кивнул Лавров и тут же получил чувствительный тычок под ребра. Он не успел обрадоваться этому интимному жесту — Юля ойкнула и остановилась.
— Ногу подвернула, — пояснила она Диме.
Пол в кофейне был гладкий, немудрено было поскользнуться. Тем более на таких шпильках.
— Дима, не смей брать меня на руки! Я вполне в состоянии передвигаться сама!
— Эмансипе, да? Смотри, распухнет — провалишь завтра съемочный день.
— Знаешь, ты прав. Нам нужно доехать до аптеки, купить какой-нибудь гель от растяжений. У меня есть, только дома. То есть у Жанны.
— Нет, к Жанне мы не поедем. Купим в аптеке. Только вот что: давай мы сейчас зайдем ко мне ненадолго.
— Ну хорошо, — удивленно ответила Юля.
— Вот это да-а, — протянула Юлечка, едва переступив порог его дома. — И ты живешь тут один?
— Нет, это коммуналка, — попытался пошутить Лавров, но ему тут же стало стыдно. Девочка и в самом деле не представляет, чтобы один человек мог занимать собственной персоной несколько комнат…
— Давай я тебе все покажу, — предложил он.
— Сначала дай попить, — вздохнула Юля. — И я ногу потянула, ты забыл?
Вообще-то она сама уже забыла.
На кухне Юля заозиралась совсем уж растерянно — никогда не видела, должно быть, чтобы один из уголков был оборудован под стойку бара. Грациозно присела на высокий табурет и стала ждать, когда Лавров нальет сок в высокий бокал, переливающийся, как мыльный пузырь. Сок был холодный, стенки бокала запотели. Осторожно, чтобы не расплескать, Лавров пошел к Юле, не отводя глаз от желтой, колеблющейся жидкости, налитой в бокал.
Юля приняла у него из рук бокал, отпила глоток ледяной жидкости и поставила на стойку. Лавров теперь зачарованно смотрел на нее — на увлажненные, блестящие губы, на фиолетовые глаза, которые стали вдруг еще темнее, еще ближе… Придвинулись — захлестнула фиолетовая глубина, невыносимая сладость, и, чувствуя слабость и дрожь в ногах, чувствуя себя так, словно весь мир рухнул в тартарары и остался только один маленький кусочек — тот, на котором и стоят они теперь, — Лавров с трепетом совершенного счастья прикоснулся губами к Юлиным губам.
Она затуманенно посмотрела сквозь полуопущенные по голливудским канонам ресницы, пришла к какому-то выводу и мягко отстранилась. Дмитрий отшатнулся сразу, словно ждал, когда его оттолкнут. Юлька усмехнулась про себя — довела-таки до кондиции! Смотрит чуть не испуганно, заискивающе… Надо что-то сказать, прояснить ситуацию…
— Вот, — виновато развела она руками. — Наверное, это должно было случиться…
И эта фраза восхитила Лаврова, как и все в этой девушке. Это вам не глупые гламурные барышни, для которых закономерное продолжение поцелуя — немедленный секс на том же месте! Для нее это — событие!
— Да, — выдавил Дима, по-прежнему глядя в Юлины глаза, которые стали приобретать по-детски обиженное выражение. Обида — для вида, так можно срифмовать. Но Лаврову не до рифм было. Ведь сейчас, именно сейчас он может сказать ей все то, что жжет ему душу! Так, кажется, полагается по канонам романтических ситуаций?
— Юля! — решительно и торжественно произнес Лавров. — Я хотел… Я думаю, нам нужно серьезно поговорить…
Невольно он поймал себя на мысли, что говорит какими-то ужасными старомодными оборотами и даже не старается их избегать, а, наоборот, стремится «изъяснить свои чувства» именно в такой изысканной форме. Но уже было все равно — он видел только Юлину улыбку, и ему теперь казалось — раньше она не улыбалась никогда. Это была нежная, влажная улыбка счастья.
— И предложить тебе руку и сердце. Вот, — закончил Лавров. И стало тихо, как бывает в мире перед войной или бедой.
— Я должна подумать, — почти прошептала Юля. — Посоветоваться с мамой… Я не могу вот так сразу, понимаешь? Я…
— Я люблю тебя, — сказал Дима. Он почему-то не помнил, упоминал ли он это во время своей прочувствованной речи. Вроде бы нет. Напыщенный идиот!
— Это очень хорошо, — заявила вдруг Юля, отбросив свои голливудские приемчики. — Это хорошо, потому что я тоже тебя люблю. Да.
В этот вечер она не ночевала в коммуналке у Жанны, осталась у Димы. Они долго сидели в гостиной и под тихую музыку строили планы на свое общее будущее. Вернее, строил их Лавров — рассказывая о странах, куда бы он хотел с возлюбленной поехать, о фильмах, которые хотел бы вместе с нею посмотреть, о книгах, которые стоит обсудить, и о своих друзьях, которые ее, Юлю, обязательно полюбят… А она только улыбалась и кивала ему, но молчание ее было такое живое и отзывчивое, что ему казалось — она говорит без умолку.
Когда наступила ночь и Юля стала сладко позевывать, он предложил ей остаться и быстро-быстро, избегая взгляда ее глаз, сказал, что выпил и не хочет садиться за руль, что постелит ей здесь на диванчике, а сам уйдет в спальню, и ни-ни!
— Я верю тебе, — сказала Юля, прикоснувшись расслабленной рукой к его плечу.
И не напрасно! Всю ночь он горел и сбивал простыни, как подросток в период гиперсексуальности, на губах его бился и пульсировал последний осторожный поцелуй, и один раз он все же встал и босиком дошел до гостиной… Лавров забыл опустить жалюзи, луна заглядывала в комнату. В ее холодном свете Юлино лицо казалось совсем неземным, и Лавров вдруг вздрогнул от пронзившего его недоброго предчувствия. Эти смеженные ресницы, холодный блеск мадагаскарского турмалина на чрезмерно тонкой кисти, бледные щеки, горестная складка губ… Она хрупкая, такая хрупкая! Но быстро успокоился, прислушавшись к тихому, ровному дыханию своей невесты, и вернулся в спальню.