Андрей задержался на работе. Он слишком долго ждал этой должности, чтобы небрежно относиться к своим обязанностям, да и не особенно они его утруждали. Когда ты так молод, когда не обременен семьей, а работа доставляет тебе удовольствие — почему не поработать, в конце концов? К тому же он слышал в приемной какое-то движение, значит, не все сотрудники покинули офис. Вероятно, осталась секретарша Лена. Личный секретарь был у него всего полгода, и он как-то не успел еще с этим обстоятельством свыкнуться, не знал толком, как себя вести. Должен ли он каждый раз отпускать ее, если она ему больше не понадобится. Например, вот как сейчас?
Дверь тихонько скрипнула. Вот она, легка на помине. Секретарша Лена — барышня миловидная и амбициозная, должно быть. Скуластенькое лицо, очень короткие волосы, длинные ноги, заметный бюст, обтянутый строгим жакетом. Дресс-код[6] компании не позволял коротких юбок, но даже юбка средней длины на Леночке выглядела как самое безапелляционное мини.
— Андрей Михайлович, я вам нужна?
— Лен, ты мне всегда нужна. Но вот именно сегодня можешь уже идти домой.
— Ничего больше не нужно? Может, кофе? Я только что для себя сварила, могу и вам налить. Хотите?
— А вот хочу! — щедро улыбнулся Малышев. Ему вдруг и правда захотелось кофе — огненно-горячего, деготно-крепкого кофе, какой умела варить Лена. И сигарету. И тихую музыку. В самом деле, приятно сидеть в собственном кабинете, когда на улице дождь, когда сквозь влажный сумрак горят огни вечернего города. Наверное, Леночке тоже неохота уходить из своей уютной приемной.
— Леночка! Неси кофе сюда, вместе попьем!
Черт его за язык дернул, право же! Не стоило ее звать. А если вдуматься — так что ж теперь? Позвал и позвал! Мы живем в демократическом обществе. По крайней мере здесь, в американском рекламном агентстве «Аспер энд бразерс», у нас царит демократия.
— Вот и кофе!
На бамбуковом подносе стояли две чашки, плетенка с печеньем, блюдце с ломтиками лимона и — ахти, батюшки! — бутылка коньяку. Все вместе выглядело нарушением этикета, причем вопиющим. Но вряд ли это подвох и провокация.
— Отлично, — ограничился коротким замечанием Андрей. И разлил янтарный коньяк по стаканам. — А в честь чего гуляем?
— У меня сегодня день рождения, — пояснила Лена.
— Вот тебе раз! А почему я не знаю?
Девушка пожала плечами:
— Я не люблю свои дни рождения. Да нет, меня поздравляли сегодня и все такое…
— Ленуль, я тоже тебя поздравляю. Давай выпьем — за тебя. Подарок за мной. Прозит![7]
Чокнулись, выпили. От коньяка сразу стало тепло и весело. Андрей заговорил было о чем-то незначительном и вдруг заметил, что Лена странно на него смотрит.
— Что такое, Лен?
— Я давно искала случая, — сказала девушка, не отводя от него взгляда светлых, русалочьих глаз. — Давно случая искала с вами поговорить, Андрей… Михалыч. Я думала, это заметно, ждала чего-то, но теперь понимаю, это не принято, наверное, и лучше я сама…
— Лена, я не понимаю…
— Я хотела спросить вас — может, сходим куда-нибудь вместе, познакомимся поближе…
Андрей пришел в замешательство, но быстро сориентировался.
— Отлично! — улыбнулся он. — Знаешь, в следующую пятницу в «Курсе» «Океан Эльзы» играет. Тебе нравится? Тогда сходим?
Какого рожна ей еще надо? У нее явное недоумение на лице. Но вот тряхнула остатками волос и солдатским шагом направилась к столу шефа. Бедная девочка, наверное, всю волю в кулак собрала! Жаль, забыла про нежность и трепетность, потому что на колени к Андрею прямо-таки плюхнулась! И тут же, не отходя от кассы, впилась ему в губы.
— Леночка, ты меня неправильно поняла, — выговорил он, когда лицо девушки оказалось от него на приличном расстоянии.
— Почему? — зашептала Лена. Это надо же, всю скромность как рукой сняло! — Андрей Михайлович… Вы… Я…
— Лен, извини. Ты не обижайся, хорошо? Ничего не изменится, понимаешь?
Девушка была, что и говорить, не перышко, несмотря на худобу. Когда она встала с колен, залившись розовым по очень бледной коже, Андрею стало намного легче.
— Я вам совсем, ни капельки не нравлюсь, да?
— Да не в этом дело… Мы все же сходим в «Курс», раз уж я пригласил, хорошо? Ленуль, я вообще… девушками не интересуюсь…
— Ой, Андрей Михайлович, извините… Ой, какая ж я дура… Извините, хорошо? Не везет же мне…
Именно такие — худые, высокие — ему всегда нравились. Но у Малыша как-то не получалось ухаживать за девушками, несмотря на приятную внешность. Они были какие-то капризные и верткие, их мало интересовало то, что в юности интересует мальчишек, к сексу они относились как к тому, что делают взрослые, чтобы иметь детей. Были, разумеется, и другие — доступные. Но прикасаться к таким Андрею мешала элементарная брезгливость.
Между тем гормоны играли, энергия требовала выхода. Разумеется, появились кассеты с фильмами особого рода, красочные журнальчики с необыкновенно грудастыми тетками. Смотрелось все это в мальчишеской компании, более или менее узкой, просмотр сопровождался грязными комментариями, смешками, и всегда оканчивался смущением, потому что каждый, пожалуй, знал, чем займется дома в ванной или в спальне…
Вот один из таких просмотров и переменил судьбу Андрея. Он не мог бы определенно сказать, как это случилось — кровь была распалена сладкими непристойностями, в ушах шумело, в глазах мутилось, — и он поддался на странные, но несомненно приятные действия своего приятеля, с которым они вдвоем смотрели эту злополучную кассету. Было стыдно, но этот стыд добавлял еще остроты в ощущения, чувство незаконного, тайного кружило голову. Потом он долго переживал, но решил, что это случилось с ним в первый и последний раз и не стоит заострять на этом внимание.
Но было по-другому. Словно вне воли самого Андрея и даже вне воли его приятеля — изящного русокудрого мальчика с малахитовыми глазами, окруженными томно-развратными кругами, — эта связь возобновилась при первом же удобном случае и продолжалась. Разумеется, она держалась в тайне — Андрюша особо настаивал на этом, как только осмелился говорить об этом с Эриком вслух. Он ни разу не пришел на квартиру к своему любовнику, как он его об этом ни просил. Свидания происходили у Андрея. До того самого дня, когда на пороге Андрюшиной спальни, оклеенной постерами рок-групп, возник слишком рано вернувшийся с работы отец.
— А я думал, ты с девочкой, — выдал он, глядя на открывшуюся его взору картину широко раскрытыми глазами.
— А я с мальчиком, — сморозил Андрей.
Нечего и говорить, что папаша, человек старой закалки, выставил своего патологичного сына за дверь, невзирая на маменькины рыдания и просьбы. Папа, в свое время крупный чиновник, сам немало порезвился по саунам, даже не трудился скрывать от жены своего времяпрепровождения на досуге, принося с собой домой запах чужих духов, следы губной помады чуть не на трусах и царапины на спине и на плечах. Да, но все это было с девочками, а тут… Гадость какая!
Гадость так гадость. Гордый мальчишка решил не унижаться перед бушующим отцом, который, надо заметить, обратил на сына внимание чуть ли не в первый раз после родительского собрания в пятом классе, на котором ему пришлось поприсутствовать. Прихватив кожаный швейцарский чемодан с наспех собранным матушкой барахлом, Андрей удалился, не зная, куда идет и где будет жить. Мелькала мысль о бабушке, маминой маме, но когда мальчик представил себе ее душную квартиру с кружевными салфеточками, рулоном грязно-желтой ваты между никогда не открывающимися оконными рамами, с семьей инвалидов-слоников на ветхом комоде и с тем специфическим запахом, который так часто царит в домах даже у самых опрятных стариков, запахом лекарств, прогорклого масла, мышей и восковых свечек, — он засомневался.
Но у подъезда его ждал Эрик, которому удалось ускользнуть от расправы. Приятеля он не бросил и, словно все так и должно было быть, подпрыгивая и воркуя, повел его к себе домой.
Андрей, разумеется, внутренне ожидал увидеть притон разврата, поэтому очень обрадовался и совершенно расслабился, рассмотрев чистую двухкомнатную квартирку-распашонку, обставленную с кокетством женского будуара.
Они прожили там полгода. Андрей поступил в институт, нашел работу. К тому моменту гнилая западная идеология уже проникла в крепкое советское общество и в его ячейки. Эрик танцевал в кафе, приходил усталый, подвыпивший. Порой от него исходил запах чужого мужчины, порой в доме появлялись неизвестно откуда взявшиеся деньги — и большие деньги! Андрей пытался поговорить со своим приятелем, указать ему на нависающую угрозу новомодной болезни, но все было бесполезно. Эрик только дергал худеньким плечиком, криво усмехался и ничего не отвечал. Неизвестно, как бы все это продолжалось, но в один прекрасный день к Андрею в институт нагрянула матушка. Прижимая к сухим глазам крошечный кружевной платочек размером с почтовую марку, она сказала Андрею, что купила ему небольшую квартирку, что отец дал на нее денег, но предупредил, что сын-извращенец ему не нужен и видеть он его не хочет больше никогда.