Спокойно! Сейчас все разрешится!
Юля силой заставила себя не думать ни о чем плохом. Истерично биться головой о ствол ближайшего кедра рановато. Найдутся! Никуда не денутся. Восемь человек — это же толпа! Их так просто в тайге не потерять. К тому же таких шумных, как Царицын и Даушкин. Эти весь Алтай на уши поставят своими приколами.
Она прошла еще немного назад, вгляделась в белесую тишину.
Где-то говорят? Нет?
Звуки могли идти откуда угодно. Горы легко подхватывали малейший шум и мячиком забрасывали непрошеных гостей на свои вершины.
Деревья придвинулись, показалось, что воздух сейчас закончится. Страх заставил остановиться. Сейчас Бочарникова почему-то боялась идти назад. Нет, туда нельзя, только вперед, дальше, к перевалу. Они рано остановились. Надо было пройти еще немного, пять минут, десять…
«Тише, тише», — попыталась сама себя успокоить Юля. Возможно, какие-то духи у этой тропы и есть. Возможно, они помогают путешественникам. Но никакие духи не способны сделать людей прозрачными, так, чтобы восемь человек не заметили проходящих мимо двоих. А значит, остальные просто с этой тропы сошли. И по следам она определит, где это произошло.
Теперь Юля не отрывала взгляда от дорожки. Размазанные — Иркины, четкие — ее. Размазанные — Иркины, четкие — ее. Размазанные…
Скорчившуюся темную фигуру она увидела сразу. Ярко-черный цвет куртки бросался в глаза, выделяясь на фоне поблекшей зелени.
— Катя? — Юля стала идти медленней. — Катя, что случилось?
Фигура шевельнулась, у нее появилась голова с торчащим из-под капюшона козырьком кепки. В первую секунду глаза у Ивашкиной были пустые. Она то ли не узнавала Юлю, то ли вообще не понимала, где находится.
— Ноги промокли, а другие ботинки у тебя в рюкзаке, — вяло пробормотала она. И вдруг нахмурилась: — А почему ты оттуда идешь? — Она потянула руку к голове, задела козырек и замерла.
— Где все? — Страх отпускал, и Юлю начинало легонько трясти — все-таки она здорово перепугалась. Одна, в горах, где за тысячи километров можно не встретить ни одного человека.
— Наверху. Палатки ставят.
Бочарникова подняла голову. За рядом кустов слышались тихие голоса. Да, они действительно сошли с тропы, и Юля с Иркой были здесь как раз в то время, когда все отдыхали, не в силах не то что говорить, но и двигаться. Вот почему они ничего не заметили!
— А мы мимо проскочили. — Ноги дрогнули, и Юля опустилась на корточки. — Не увидели вас… Там Ирка ждет. — Она неопределенно махнула рукой, чувствуя, как ей не хочется идти обратно, не хочется вновь оказаться одной среди молчаливых кедров.
— С вами же Инвер был! — Убедившись, что с ее головой все в порядке и никакой путаницы в том, что она ждала Бочарникову с одной стороны, а она заявилась с другой, нет, Катя снова поскучнела, улыбка ее поблекла.
— Он ушел вперед. — Судьба коварного Мустафаева, бросившего их на этой дурацкой тропе, Юлю не волновала.
— Палыч ругается, — вздохнула Ивашкина, готовая снова опустить голову на колени. — Говорит, что если мы и завтра так идти будем, он нас развернет.
— Вот и хорошо, — согласилась Юля то ли с решением руководителя, то ли с собственными мыслями. Честно говоря, она и сама была бы рада прервать поход. — Ты нас подожди здесь, я за Иркой сбегаю. Только не уходи, а то мы опять мимо пройдем.
Сгорбленная черная фигура неопределенно шевельнулась. Даже если бы Катя и хотела, идти ей было некуда, да и сил совершать лишние движения не осталось.
На этот раз они точно не проскочили бы мимо.
В лагере стоял шум на всю тайгу. На истошно-звенящей ноте верещала Федина. «Разойдись! Разойдись!» — орал Мишка. И в редкие секунды тишины слышался смех Даушкина.
— Что там? — спросила Юля у Ивашкиной, чувствуя, как неприятно заколотилось сердце, а в душе поднимается тревога. Она вытянулась в сторону криков, словно заранее пыталась узнать, какие дела творятся наверху.
Катя сидела на куске пенки, сжавшись, уткнув козырек кепки в колени. На шум она даже не подняла головы.
В груди Юли метнулось нехорошее предчувствие, что все это неспроста, что это как-то связано с ее дневником. И, забыв усталость, она побежала к лагерю.
— Куда? — утомленно отозвалась Ирка, но идти следом не стала. Сбросила рюкзак и тяжело опустила на него свой зад. — Не, ну, чего все сегодня бегают? — пожаловалась она скорчившейся Ивашкиной. — Ноги, они вообще-то для ходьбы, а не для бега.
Катя соглашаться с ней не спешила.
В высоких ветвях кустарника еще держался туман. Громкие крики гнали его прочь. За кустами открывалась узкая поляна, прикрытая с двух сторон высоким, раскидистым кедрачом. Две палатки уже стояли. Оранжевый тент полыхал среди зелени, высокая белая «Зима» смотрелась снежным сугробом. Третья, с зеленым тентом, лежала бесформенной грудой. Около нее копошились.
Высокий Мишка хватал кого-то, лежащего на земле, в бессильной попытке приподнять. Его постоянно отталкивали, и он был вынужден отступать. При этом Сережка, сидящий поблизости на своем рюкзаке, начинал хохотать, запрокидывая голову.
— Прекратите! Ну, прекратите вы! — негромко просила Оля, не отрывая ладоней от лица.
— А ну, отвали! — вновь кидался вперед Мишка.
— Олег Павлович, Олег Павлович! Мальчики дерутся! — истерично орала Настя.
Ее вопль тонул в хохоте Даушкина, в криках Царицына, в уханье и стонах.
— Вы чего? — Юля сбросила рюкзак.
Дрались Петька с Инвером. Крепкий Мустафаев подмял Ткаченко под себя и колотил его кулаком в бок. Придавленному к земле Петро оставалось только сучить ногами, пытаясь выбраться из-под тяжелого Инвера. Он отталкивал его от себя, но Мустафаев ловко уворачивался, вновь налегая на противника. При этом он еще ухитрялся отмахиваться от налетавшего на него сзади Царицына.
— Палыч где? — крикнула Юля.
— Ушел куда-то, — отозвался Сережка, скаля в улыбке зубы. — А эти, прикинь, из-за палатки подрались.
— Что у них с палаткой? — Юля успела задать вопрос, прежде чем сообразила, что шум мог подняться из-за пропавших оттяжек. А они лежали у нее в рюкзаке, в кармане. — Сделаю я вам палатку, — присела она рядом с сопящими мальчишками на корточки. — Веревки у меня есть. Пришью все!
Увидев ее, Инвер перестал махать кулаками и фыркнул.
— Только попробуй сказать, — прошипел Петро, получил еще один тычок и зашипел от боли.
— Нужен ты кому, — зло выдохнул Мустафаев, садясь на землю. Ткаченко перевернулся на бок, полежал так мгновение и с трудом поднялся.
— А если не нужен, то не лезь! — бросил он в сторону противника.
— Катись отсюда! — метнул в него горсть хвоинок Инвер. Желтые былинки дождем осыпались ему на колени. — Псих!
В душе у Юли заскреблась тревога. Неспроста все это было, ой, неспроста. Она вернулась к своему брошенному рюкзаку, повернула его, посмотрела на испачканный крокодилий бок. Волнение неприятными колючками шевелилось внутри.
С чего она решила, что это как-то связано с дневником? Мальчишки и сами могли подраться. Повода у них, что ли, не нашлось бы? Знают они друг друга давно, сколько уже вместе в туристический клуб ходят.
Иголка, воткнутая в катушку толстых белых ниток, лежала в косметичке вместе с лекарствами. В них пришлось долго копаться, скользкие блистеры с анальгином и но-шпой соскальзывали с колен. Не мешало бы еще найти наперсток. Материал толстый, просто так иголку в него не воткнешь. Нужно что-то твердое, желательно железное, чтобы было во что упереть иголку, протолкнуть ее… И тут Юле на глаза попался топор. Да, топор ей как раз подойдет.
Подстелив пенку, Бочарникова уселась около палатки, разложила перед собой веревки. Пришивать здесь было особенно и нечего. Ну, одну она зашьет, остальные придется как-то связывать.
— Чего у них было-то? — спросила Ирка, усаживаясь рядом с подругой.
— Все уже закончилось, — пожала плечами Юля.
— А дрались из-за чего? — ерзала на месте Харина.
— У них и спроси, — огрызнулась Юля. Надоело ей об этом думать. Все равно ничего непонятно. И тут же спохватилась: — Просто так подрались. Из-за того, что Инвер нас одних оставил, — неумело соврала она.
— Инвер? — Ирка мгновенно обо всем забыла — и об усталости, и о том, что хотела еще немного покемарить, пока готовился ужин. Несмотря на повышенную вредность, Мустафаев ей нравился.