Шейла Бишоп - Девица на выданье

– Можете ли вы сказать мне, сэр, – поинтересовался дворецкий, – где ее светлость хотели бы, чтобы я сервировал чай?

Чайная церемония была, конечно, кульминацией вечера во всяком приличном доме, в особенности когда в нем были гости. Никто из тех, кто приходил обедать, не покидал дом до чаепития – это было бы неслыханно. Однако Кейпелы так и поступали, и бедный Сметхерст, который пытался найти оставшихся членов семьи в бесконечном ряду пустых комнат для приемов, не знал, что и подумать.

Его хозяин еще больше запутал дело, сказав небрежно:

– Мы не хотим сегодня никакого чая, Сметхерст. Можешь принести бутылку бренди.

– Очень хорошо, сэр, – неодобрительно отозвался тот.

Ричард настолько пришел в себя, что подмигнул Верни, и, как только старик закрыл за собой дверь, оба, словно школьники, разразились сдавленным смехом, что сразу разрядило обстановку.

Несколько минут спустя, прихлебывая свой бренди, Верни уже был в состоянии спросить:

– Где ты впервые встретил Джулию?

– Я нашел ее стоящей на Батской дороге 2 июня 1808 года, и выглядела она как замученный ангел. Что, это еще ужаснее, чем ты предполагал? Нет, нет, все совершенно прилично, потому что с нею был отец, и он был очень болен – он умер месяц спустя.

– Он был священником, не так ли?

– Совершенно верно, хотя прихода у него никогда не было. Он имел личные средства и всю свою жизнь занимался историей. Он опубликовал пару книг и был членом нескольких ученых обществ. Они жили под Скарборо, полагаю, что очень хорошо. Мистер Джонсон был ученым, но не отшельником, и они любили развлечения. Джулия была его единственным ребенком. Ее мать умерла, когда Джулии минуло семнадцать, и с тех пор она стала в доме отца хозяйкой и домоправительницей. Они прожили таким образом примерно пять лет, когда мистера Джонсона хватил апоплексический удар. Физические признаки болезни быстро прошли, но через некоторое время Джулия осознала, что ум ее, отца повредился самым несчастным образом: он стал совершенно ненадежен в отношении денег. Он пустился в дикие спекуляции, покупал собственность, влезал в долги... Джулия пыталась сдерживать его, но он не хотел ничего слышать. Он стал очень вспыльчив и перессорился со всеми своими старыми друзьями, которые старались его образумить, и сошелся с людьми, которые бессовестно эксплуатировали его глупость. В конце концов дело приняло такой оборота, что Джулию предупредили, чтобы она забрала из дома все ценное, потому что вот-вот должны нагрянуть кредиторы. Она продала драгоценности своей матери, наняла почтовую карету и приехала вместе с отцом в Бат.

– Почему именно в Бат?

– Это обычная история: она слышала о каком-то чудо-докторе, который живет в Бате и занимается лечением таких больных, как ее отец. Она проделала утомительное путешествие со стариком. Он вел себя очень странно, хотя совсем не выглядел больным, поэтому у них то и дело возникали трудности. Когда я попался им на пути, в трех милях от Бата, он осыпал бранью почтовых мальчишек, обвиняя их в том, что они пытались украсть его чемодан, и даже отколошматил одного из них палкой. Должен признать, – сказал Ричард, потянувшись к графину, – во всем этом было что-то комичное, если бы не выражение отчаяния в глазах Джулии... Итак, я предложил свою помощь и преуспел в умиротворении почтовых мальчишек. Выяснив, где они собираются остановиться, я поехал с ними в дом на Беафор-сквер, куда Джулия написала заранее с намерением его снять. И хорошо поступил, потому что мистер Джонсон немедленно оскорбил домовладелицу, и, если бы я не оказал небольшое давление – я самым вульгарным образом пустил в ход свой цветистый титул, – сомневаюсь, чтобы хозяйка их приняла. Я чувствовал себя настолько озабоченным их делами, что вернулся через неделю узнать, как они устроились. Старик был теперь сильно болен, у него случился еще один приступ, и Джулия нянчилась с ним днем и ночью без отдыха. Я посоветовал ей нанять женщину в помощь, но она разразилась слезами и сказала, что не может себе этого позволить. Именно тогда она и рассказала мне всю их историю. Она была очень предана своему отцу, который был человеком огромных способностей и высокого положения в обществе. Боль, вызванная ужасными переменами, которые в нем произошли, была почти невыносима. Я предположил, что мы оба мучаемся сходными муками, потому что я тоже... – Ричард неожиданно замолчал, и Верни закончил предложение за него:

– Ты тоже имел на руках тяжелого больного. Я никогда не слышал, чтобы ты обронил хоть слово о своем положении, хотя все мы знаем, что последние несколько лет ты вел ужасную жизнь.

– Моя бедная маленькая Кэт, – мягко сказал Ричард. – Она не была создана для того, чтобы выносить тяготы бедствий. У некоторых людей нет на это сил.

Верни вспомнил Кэтрин, тонкую и болезненную, ее привлекательность покинула ее, и она лежала на софе, непрерывно жалуясь: никто не знает, каким мучениям она подвергается, ее жуткие головные боли, ее нервические сердцебиения, никто никогда не подойдет к ней, они все такие эгоисты, и Ричард – самый большой из всех. Что бы он ни делал для нее, она никогда не бывала довольна. Ричард принимал все это с самым примерным терпением, сидел часами рядом с ней, с юмором относился к ее ворчливым требованиям, читал ей, пытался пробудить в ней интерес к чему-либо, кроме ее собственного здоровья. Он был, должно быть, совершенством среди мужей. И какое имеет значение, что в это же самое время он ездил в Бат навещать Джулию?

– По милости Божьей после второго приступа Генри Джонсон прожил недолго, – продолжал Ричард. – Затем встал вопрос: что будет с Джулией? У нее осталось немного денег, и она боялась, что все оставшееся, чем они владели, достанется кредиторам. Однако, как я понял, сам дом являлся частью приданого ее матери и должен был отойти Джулии. Она не хотела иметь дела со стряпчим своего отца, который был одним из его самых алчных кредиторов, поэтому я убедил ее попросить Ковердейла заняться юридической стороной дела. Я знал, что он должным образом проследит за тем, чтобы Джулия получила все, что ей причитается.

Я также убедил ее оставаться в Бате, только не на Беафор-сквер, где в середине лета очень шумно и нечем дышать, – я нашел ей приятный домик в Уидкомбе, где она могла бы отдохнуть и прийти в себя. Она была очень одинока, и у меня вошло в привычку довольно часто навещать ее. Я как раз был избран в комитет Бата и в Западное общество и занимался делами землевладельцев и фермеров в Уилтшире и Сомерсете, так что мог часто наезжать в Бат. Конечно, я не должен был встречаться с нею. Я вел себя греховно и безответственно.

– Я так не думаю, – возразил Верни. – Ты пытался помочь ей. Ты же не знал, как все это обернется.

– Не знал? Может быть, и нет. Но с того дня, как она переехала в Уидкомб-Крисчент, я стал очень осмотрительным. Я сказал Джулии, что нам лучше притвориться кузенами, и всегда приходил в тот дом пешком – чтобы никто не узнал герб на моей коляске.

– Ну что ж, это было резонно, ты же не хотел, чтобы пошли пересуды. Миссис Сэттл приняла все за чистую монету. Она полагала, что у тебя очень туго с деньгами.

– О, ты виделся со старушкой Сэттл, не так ли? Что еще она сказала?

Одна вещь, которую она сказала, вспыхнула в памяти Верни с шокирующей ясностью. Торопливо изгнав из головы языческие образы, он принялся вспоминать более подходящее к случаю.

– Она сказала, что ты – джентльмен и можешь вскружить голову любой девушке, несмотря на свою бедность. Боюсь, твой портной не произвел на нее большого впечатления.

Ричард мог явиться в Уидкомб-Крисчент пешком, но он, разумеется, не мог специально переодеваться, и было интересно узнать, какой эффект производили его франтовские куртка и панталоны, их строгость и изысканная простота линий, и полное отсутствие щегольства и модных жилетов.

– Я никогда не был одним из этих денди с Милсом-стрит. – В глазах Ричарда промелькнула веселая искорка, и Верни оставалось только гадать, о чем это он вспомнил. – Мы были очень счастливы, – сказал сэр Ричард. – Поначалу. Сильную и долгую страсть порою можно сравнить с чем-то вроде безумия, но это – неудачная аналогия. Ты живешь в мире, которым правит прекрасное и упорядоченное здравомыслие, оно словно музыка сфер. Но когда ты пытаешься примирить это здравомыслие с внешним миром, тогда-то ты и становишься безумцем. Джулия в глубине души очень добра и серьезна, ее преследовала мысль, как дурно мы поступаем с Кэтрин, и мне нечего было возразить – впрочем, не стоит говорить об этом, словом, мы решили расстаться.