Рита Тейлор - Девочка из рода О’Хара

— Так немного полежит и превратится в дуб, — уверял он их. Мистер Робийяр об этих превращениях не знал и продолжал посылать старому негру виски. Практически каждый день верный слуга общался с духами. Когда англичане спросили, сохраняют ли рабы какие-то ритуалы — Филипп вместо ответа повел их к сторожке Эванджелиста и, прячась в кустах, показал джентльменам лежащего негра, пояснив:

— Так он набирает силы. Он умеет разговаривать с природой.

Англичане заулыбались, закивали головами, один даже стал рисовать дуб, в который перевоплощался негр.

— Какое чувство красоты! — восторженно говорил он.

За гостями следили слуги. Они донесли хозяину, что Филипп выбалтывает хозяйские тайны: ведь тогда и негры, и белые были членами одной семьи. Пьер рассмеялся. Он сказал старой Ду, которая со слезами пересказывала мистеру все это:

— Не реви, он это по глупости. Я ему объясню, что черный и белый — это лишь разные части тела, которые иногда не понимают друг друга. Не суди его строго, Дева.

Дева — это было полное имя негритянки, данное при рождении Ду. Ее родители не знали, что белые подразумевают под этим именем. Но когда их дочь вышла замуж и оказалась матерью шестерых детей, имя Дева стало восприниматься смешным, и тогда ее стали называть кратко — Ду. Лишь в особенно важных случаях, когда няньку надо было урезонить, к ней обращались официально: Дева.

Старая Ду поверила хозяину. Вскоре англичане уехали. Правда, они имели долгую беседу с мистером Робийяром по поводу нефти, которая должна была бы находиться в этих краях. Но Робийяр выслушал их со смехом и заявил, что никакой нефти здесь отродясь никто не находил и единственным золотом, которым здесь промышляли, был хлопок. С тем англичане и отчалили.

Еще они о чем-то долго-долго шептались с Филиппом, но тот больше не был с ними любезен и на все отрицательно качал головой.

Минуло три дня. На четвертый утром Пьер увидел в окно взявшихся за руки юношу и девушку. А за завтраком, когда в гостиной собрались все, разразился скандал.

— Ты общался с англичанами, — начал Пьер резко.

— По вашему же велению, дядя, — пробормотал в изумлении Филипп.

— Допустим, но я не давал тебе права позорить мое семейство и насмехаться над Эванджелистом. Ты знаешь, какую службу нес он в этом доме раньше. Ты и твои кузины обязаны ему очень многим. Ты же посмел его опозорить при чужих людях, которые даже за человека его не считают. Как в тебе пробудилось подобное желание? Это желание преступника. А сегодня я обнаружил пропажу особо ценных бумаг — карт этих мест, которые я составил, когда мы только собирались строить здесь имение.

— Но, дядя, я даже не знал об их существовании, — глаза Филиппа были широко раскрыты.

— Сейчас это не имеет никакого значения, знал ты или нет. Ты водил гостей в библиотеку?

— Вы сами попросили меня показать им ее.

— Я просил показывать книги, а не тайники, которые там сделаны.

— Но, дядя, я сам слышу о них впервые.

— Идемте все в библиотеку. Все. И белые, и черные, которые живут в этом доме! — Дядин голос гремел, но его глаза были полны такой усталости и скорби, что казалось, на них сейчас навернутся слезы.

Дети, слуги, воспитатель Филиппа — негр Псалом, кузины — все, подчиняясь разбушевавшемуся Пьеру Робийяру, поднялись наверх.

— А теперь смотрите, — гремел он. — Вот это тайники.

И он бросился к книжным стеллажам, нажал на кнопку — стеллаж развернулся, и все увидели в стене зияющее отверстие черного провала.

Тайник был пуст.

— Смотрите все! — рычал Робийяр. — Вот здесь я хранил уникальные по ценности бумаги, не буду объяснять вам, чем именно они были ценны. После того, как этот юноша, — он указал на Филиппа, — провел здесь полдня с приезжими, я в тайник не заглядывал. Но вот сегодня я обнаруживаю — он пуст. В этом ящике, девочки, — кричал он, обращаясь к дочерям, — хранилось все ваше приданое, вы — теперь нищие. Вы никогда удачно не выйдете замуж по вине вашего кузена. Все видели, как англичане отводили тебя в сторону и о чем-то уговаривали. Ты не можешь отпираться. Произошла кража. Сколько они тебе заплатили? Признавайся!

Филипп был бледен и дрожал как лист:

— Я ни в чем не виновен, дядя. Я требую, чтобы вы признали гнусной клеветой все, в чем вы меня обвиняете…

— Ты? Ты требуешь… Эй, слуги! — и из темной толпы согнанных домочадцев выступили два полуголых силача: атлеты братья-близнецы Лево и Право. Их держали в доме как тягловую силу. — Обыщите комнату этого джентльмена, и все, что вы там найдете, несите ко мне.

— Нет, нет, дядя. Вы не посмеете этого сделать. Это бесчеловечно.

— Что? Я не посмею? Еще как посмею. Вы, двое, — обратился он к близнецам, — держите его. А вы, — он ткнул пальцем еще двоим, — идите в спальню этого мистера и отыщите все, что похоже на бумаги и ценности, а тогда мы поверим, получал ли он что-нибудь или нет.

Филиппа схватили, а посланные в его спальню ищейки исчезли.

Через десять минут они вернулись:

— Там ничего нет, только это, — и протянули Робийяру какие-то письма.

— Нет! — заорал Филипп. — Нет, пустите меня! — Он стал так сильно вырываться, что близнецам пришлось его скрутить. — Я все расскажу, только верните мне эти письма, дядя. Они мои. И предназначены только мне.

— Ах, вот как? Что же, если они личные, я их верну. Но в чем ты хочешь сознаться?

Он задал этот вопрос неожиданно, потому что меж девушек пробежал шорох. Эллин была бледна как смерть и, казалось, вот-вот лишится чувств.

Робийяр этого не заметил или сделал вид, что не заметил.

— Да! Англичане предлагали мне разузнать у вас все про старинные карты, которые делались в этих местах, их интересовала какая-то нефть. Но я напрочь отверг их предложения, хотя они предлагали мне деньги, — проговорил Филипп.

Пьер Робийяр его прервал:

— О-о, и у тебя все-таки повернулся язык сознаться в этом! Значит, вот какую гадину пригрел я на груди…

— Но, дядя, я же отказался им помочь. Все остальное — поклеп.

— Нет, не поклеп. Ты украл эти карты, которые могли принести моим девочкам богатство. Ты разорил их. Ты, которого я растил как родного сына… Я найду эти деньги. Тем более что есть прекрасный повод показать тебе, что ты сделал с Эванджелистом. — В глазах Пьера сверкнул яростный огонь. — Здесь собрались все. Ты так же собрал англичан и показал им беззащитное дитя природы. А сможешь ли ты показать себя? Так вот, мы тебя обыщем здесь при всех и посмотрим, а не скрывается ли вознаграждение где-нибудь у тебя в карманах?

— Только не это, дядя. При женщинах, при слугах! Лучше убейте меня.

— Да, при них. Пусть видят как поступают с вором, ты же не постеснялся белым дамам и джентльменам показать старого негра.

Все домочадцы затаили дыхание. Женщинам хотелось провалиться сквозь землю.

— Раздевайте его, — крикнул Робийяр охранникам.

Те лихо начали срывать с юного Филиппа одежду. Никогда еще молодое существо не защищалось так отчаянно. Ему казалось, что весь стыд земли обрушится на него, если его оставят нагим перед этими людьми, которых он знал и любил с детства.

Братья-негры действовали быстро. Горка одежды росла у ног Робийяра.

— Все срывайте!

Филипп уже не соображал, где находится. Мускулы его разом ослабли, от неожиданности рабы едва не уронили его на пол. Женщины потупили глаза. Робийяр поднял одежду, скатал ее и вышел из комнаты. В библиотеке воцарилось гробовое молчание.

Через пару минут страшный крик раздался из коридора. Дверь распахнулась от удара ноги, и на пороге снова возник мистер Робийяр. Он был бледен как полотно. В руке он держал смятые пачки зеленых банкнот.

— Доллары. Североамериканские доллары. Вот цена предательства. Иуда! Тридцать сребренников. Хлыст, — сухо и отрывисто скомандовал Робийяр. Ему протянули тот, которым он управлялся с лошадьми. — Всем смотреть на мерзавца, — и кнут щелкнул в руках Пьера. — Всем поднять глаза, — и девушки, а за ними и слуги робко подняли свои взоры на обнаженного юношу, и ни один человек ничего не увидел кроме пелены слез. — Ты будешь это отрицать? — просипел Робийяр, указывая на пачку купюр.