Наконец, все было сделано и она собралась на дачу. Приняла ванну с гелем, сделала маску, намазалась кремом, сняла его, мас - саж, покрасилась легко, причесалась. Надела свои алый халат, ко - торый тоже остался, висел на спинке стула, видно, что ношеный, на кой им ношеные вещи? И села пить кофе с сигареткой. Мир нас - тупил в её душе. Сейчас она не будет торопиться, посидит, поку - рит, соберется и поедет. При этой мысли у неё сразу ста - новилось хорошо на душе. Даже присутствие Алисы не портило сос - тояния умиротворенности. Потреплется с ней минут пятнадцать и уйдет в свой дом. Свой ли? Но Алек сказал, что дом - её. Ладно, разберемся, как говорит Марина. Она встала, - хватит ловить кайф, - надо ехать.

Надела бархатные брюки, которые купила теперь, светло-серую ан - гору, нацепила серебряные украшения, те, что были на ней в тот вечер, - с неё он ничего не стащил, решил, что и так хватит, но - вые замшевые туфли, - там дорожки, чисто. Что-то показалась ей кофта не слишком элегантная, серенькая, надо что-то придумать, может, шарф синий? Она стояла в задумчивости и тут прозвонили в дверь. Кто это так рано? Марина? Соседи? А вдруг монстр?

Днем? В светлоту? Да и зачем, он же понимает, что здесь уже ничего не обломится.

Она медленно пошла к двери.

Кто? - спросила и заглянула в глазок: там стоял молодой чело-век в черном кожаном плаще, опустив голову, она не могла расс-мотреть его лица. Странно... Похоже, все-таки решили, что у неё есть хороший загашник... Что делать?

Кто? - повторила она и парень вздрогнул, будто очнулся и, улыбнувшись, сказал:

Не бойтесь, Наталья Александровна, я из УГРО, от Александра Евгеньевича, меня зовут Горин, Валентин. - И он показал в око-шечко красную книжечку. Глазок был отличный! Хорошо, что она его сделала.

Все ещё немного побаиваясь, открыла дверь. Перед ней на поро - ге стоял не очень высокого роста молодой человек, блондин, с густыми, почти белыми, волосами и при этом темными бровями и ресницами. Глаза у него были настолько светлые, что даже стано - вилось немного не по себе... Нос - с горбинкой, тонкий и нервный и немного выпяченные вперед губы, тоже, пожалуй, тонковатые, но в целом оригинальная и красивая внешность, если бы не эти свет - ло-серые, слишком светлые глаза и белые, очень густые волосы, разделенные четким косым пробором.

Все это она увидела сразу, и он смотрел на неё так же присталь - но.

Проходите, - сказала она, - и повернулась спиной к нему, спину захолодило - вот сейчас вонзит нож между лопаток или как там, под левую лопатку, у неё даже кольнуло туда. Но она стойко прош-ла в гостиную. Он прошел, чувствуя, видимо, некоторое смущение.

Его, наверное, Евгеньич прислал, - потрясти её насчет знако - мых и родственников. А чего сам не пришел? А этот - совсем соп - лячок, лет двадцать пять, самое большое. Но посмотрев в лицо парня, она заметила уже резкие морщины у губ и на переносице, может, и к тридцати катит... Все равно для неё - молодняк.

Он уже сидел, плащ скинул в передней, пока она впереди него шествовала и ждала удара ножом между лопаток. Усмехнулась, он удивленно посмотрел на нее. Еще подумает, что над ним и его на - чальником насмехаюсь. Надо быть серьезной, милой дамой... И ска - зала:

Хотите кофе?

Он покачал головой:

Спасибо, нет. Я к вам по делу, Наталья Александровна, как вы поняли. Она кивнула, хотела было пошутить, но решила - не нуж-но, у молодого человека был очень служебный вид. Он ещё раз дос-тал свою книжечку и подал ей. Она взяла, глянула - все правиль-но: Горин Валентин Владимирович, младший следователь УГРО.

Я вас слушаю, Валентин Владимирович (она нарочно назвала его по имени и отчеству, давая понять, что относится и к нему, и к его посещению совершенно серьезно), он усмехнулся, - понял её задумку.

Шеф мой, А.Е. - мы так его зовем - просил, чтобы вы повспоминали, кто к вам заходил, вплоть до сантехника или трубо-чиста?..

Просил, - ответила Наташа, - но я никого не могла вспомнить.

Ни сантехника, ни трубочиста, как вы говорите. (Не очень прият - ный парень, держится даже несколько высокомерно и никаких чело - веческих эмоций. Так их там учат. Возможно! Откуда ей знать? А может, он вообще такой и служба лишь усугубила характер. Жене с таким тяжко. Придет домой и сидит, как сыч. А скорее, он не же - нат, и таскает к себе девок, у него порочные складки у рта...)

Жаль, - сказал Валентин таким тоном, будто дальше следовало - а мы так хотели бы оставить вас в живых... - но никого не было, значит, не было. Не выдумывать же вам! - и он улыбнулся наконец по-человечески. У него оказались крупные, очень белые зубы, вы-дающиеся вперед, что придавало его улыбке некоторую хищность... "Девки по нем сохнут", - подумала Наташа, и вдруг ей захоте-лось понравиться этому парню, чтобы он не смотрел на неё своими почти белыми глазами, как на нечто неодушевленное.

Она вынула сигареты, положила ногу на ногу, закурила, предло - жила ему, он поблагодарил, но вынул из кармана свои. Одет он был хорошо - пиджак чисто английский, рубашка в узкую полоску, не броскую, без галстука, в свитере или безрукавке чугунного цвета.

Сигареты у него были "Кэмел".

Она снова предложила ему кофе, он замкнулся на секунду, но потом ответил, что, пожалуй, да, сейчас он бы выпил кофе.

Наташа ушла на кухню и подумала о том, что она не похожа сама на себя. Выпендривается перед каким-то милиционером, ментом, как здесь говорят. Не все ли ей равно, что он подумает и скажет про нее? Здесь, в кухне, одна, заваривая кофе, она чувствовала, как уходит от нее, выходит из неё его отрицательное обаяние - хищно - го зверя, сдержанного от внутренней силы и чего-то еще. Чушь ка - кая-то! Он - мужик, и этим все сказано.

Она поставила на поднос чашки с кофе, сахарницу, печенье, ли - мон и сливочник, посмотрела, - сервировано, как в лучших домах! Для кого? Для милиционера. Никому она об этом не скажет, в особен - ности - Маринке, она её оборжет. Понесла поднос в комнату. Па - рень сидел спиной к двери - не боится! - и курил, глядя в сторо - ну окна.

У неё вырвалось:

Эй (так там, в Европе, зачастую обращались друг к другу, если неохота и длинно было называть по имени, а у него уж и имя, и отчество!), - он обернулся и, тут же вскочив, перехватил у неё поднос: то ли он испугался, что она уронит и принял вскрик за просьбу о помощи, то ли привык к такому обращению. По крайней мере - он не удивился.

Их руки столкнулись на краю подноса, и она по чувствовала хо - лод его пальцев. Нервничает, что ли? А отчего? Накачку дал шеф?

А может, он всегда такой - ледяной, как кусок льда. Кай из

"Снежной королевы"...

Они сели друг напротив друга за журнальным столиком, молча пили кофе. Наташа все больше и больше испытывала неловкость. На черта она его кофе пить усадила! Молчит, как сыч.

Но мальчонка, видимо, собрался с силами и сказал:

У меня, Наталья Александровна, к вам ещё дело. Лично у меня.

Без шефа.

...Та-ак. Это уже интересно. Может, взятку спросит и скажет, что все сам найдет? Фиг с ним, даст она ему взятку, только пусть расстарается, хоть часть отыщет. Пусть поносится по Москве, по рынкам и скупкам - найдет! А то она его так перед шефом разло - жит! Что делать? Конечно - взятка. И вдруг он показался ей таким заморышем, лет семнадцати, чуть что не сопли под носом. Эх, ты, не выдержал марку! Денежку надо! Лю-юбит денежку, мальчик.

Давайте ваши дела, - сказала она, тоном своим поторапливая его.

Жаль ей чего-то было - хотелось бы, чтоб остался он загадочный

Каем... Но в этой жизни все наоборот! А глаза у него потемнели, понял, что она подумала. Парень порылся в кармане и достал ка - кую-то бумажку, тряхнул её над столом и оттуда, как маленькая змейка с тяжелой головкой, выскользнула её Паневежисская Божья

Матерь.

Она онемела натурально. Ни слова не могла выговорить.

А он говорил - голос у него был тихий и горловой:

Посмотрите - ваша?

Она не брала. Тогда взял он и спросил, что написано на обратной стороне медальона?.. Она как автомат ответила:

Две цифры - один и два и буква "г". Мама мне говорила, что это двенадцатый год. Тысяча девятьсот двенадцатый... (ей вдруг стало стыдно и нехорошо оттого, что она не может сказать, что эта иконка её фамильная... На самом же деле - плата...)

Он сказал:

Точно. Ваша.