Татьяна Веденская - Девушка без имени

– Я не понимаю! Я просто отказываюсь понимать! – пробормотал Иван Чемезов, когда утром узрел на кухне Ирину. Она ходила по ней, облаченная в шорты и майку, да еще и в неизвестном переднике с морковками, вероятнее всего новом. Ходила по кухне босиком и напевала что-то себе под нос!

– Чего именно вы не понимаете? – поинтересовалась она вежливо. – Может быть, сначала вы выпьете апельсиновый сок?

– Вы здесь? – пробормотал он и безвольно принял из ее рук стакан с ярко-желтым ароматным соком. Она что, выжала ему сок? Он спит? Бредит? – Вчера вас не было!

– Вы уверены? – усмехнулась Ирина, с любопытством поглядывая на то, с каким остервенением художник трет себе виски. – Чем докажете?

– Я ждал вас весь вечер.

– Правда? – ахнула она и развернулась к нему всеми морковками. Другой расцветки не было в супермаркете. Она дошла туда уже совсем поздно, посреди ночи, почти засыпая на ходу. Но ведь обещала своему богатырю еду, значит, обещания надо держать.

– Правда, хоть это и горько осознавать. Сережа – свидетель моего позора. Я не хотел уходить, потому что у вас нет ключей, а я боялся… я… не хотел… – Иван запнулся, не зная, какими словами можно объяснить поточнее его вчерашнее состояние. Хандра? Глупость несусветная?

– Сережа – это, конечно, серьезный аргумент, особенно учитывая, что он начал вашу бутылку еще до того, как я ушла. А вы, как я понимаю, ее потом прикончили. – Голос Ирины звучал насмешливо, но не зло. Иван посмотрел на нее: веселая, посвежевшая, с оголенными плечами – совсем другая. Никакой печали.

Господи, как же он рад, что Ира вернулась!

Это было так ощутимо – физическая радость гормонами растекалась по его крови. Именно это-то Ивана и удивляло, и ставило в тупик. Ну почему он радуется как дурак? Ну, вернулась незнакомка. Ну, напекла каких-то блинов с корицей, от одуряюще-вкусного запаха которых он проснулся. Ну, выжала ему сок.

Прекрасное пробуждение. Если бы не похмелье, конечно.

– Ну хорошо, рассказывайте, как можно уйти в магазин, а вернуться только к утру. Хоть продуктов-то купили? – припер ее к стенке Чемезов, заставляя себя сердиться и сохранять суровый вид. Ирина невозмутимо продолжала накрывать на стол, а затем, налив себе полную чашку ароматного кофе, она уселась на стул напротив, поджав ноги под себя, и улыбнулась.

– Вы обещали не задавать мне никаких вопросов, помните?

– А вы обещали вернуться через десять минут, – ехидничал Чемезов. Естественно, она ни черта ему не ответила. Так, значит! Появляется когда захочет, исчезает на долгие часы, выключает его новости. Укрывает его пледом, но ни слова не говорит о том, где была. И о чем думает, когда по ее одухотворенному лицу вдруг пролетает тень?

– Давайте-ка завтракайте. И расскажите, какие у вас планы на сегодня. Нужна ли я вам.

– Вы? Мне? – с преувеличенным возмущением воскликнул Иван. – С чего вы взяли?

– Рисовать? – вытаращилась она на него. – Портрет?

– Ах, это? – смутился он и тут же уткнулся в тарелку с чудными блинчиками.

– Да, это, – посерьезнела Ирина. – Интересно, а вы о чем подумали?

– Давайте начнем заново, – попросил Иван примирительным тоном. – У меня болит голова, я плохо соображаю, так что могу нести всякий бред. Конечно, вы нужны мне. Как только я приду в себя, мы будем работать. Во второй половине дня я уеду по делам…

– Мне тоже нужно будет уехать, – прервала его Ирина, но Иван только усмехнулся, а затем вздрогнул от болезненных ощущений. Черт, зачем только он вчера пил!

– Я даже не смею спрашивать куда. Но вы вернетесь?

– Я буду сидеть в вашем кресле, как домашняя кошка.

– Возьмите ключи.

– Нет-нет, – замотала головой Ирина.

– Это еще почему? Берите, потому что мне так будет удобнее. А то сиди жди, когда вы на звезды наглядитесь, – притворно ворчал он, уплетая блинчики, пока Ира варила ему дополнительный кофе в турке на плите. Не в большой капельной машине, кофе в которой получалось много, но какого-то безвкусного. Она варила крепкий, с перцем и солью, по какому-то специальному рецепту, и он невольно украдкой любовался этой кухонной грацией. Ирина, склонившись над туркой, следила за поднимающейся пенкой, не давая ей шанса убежать.

– В следующий раз просто предупредите меня, если можно, – тихо попросил он, ставя тарелку в идеально пустую раковину.

– Если бы я еще сама знала, что так задержусь, – так же тихо ответила ему Ирина, и уж тут Иван отступил, не задал больше ни одного вопроса. Шестым чувством он понял, что она подпустила его так близко к правде, как только можно. Итак, ее зовут Ириной, ее мама любит смотреть новости и она сама не знала, что так задержится вчера.

Между ними наступил мир. Они пили кофе, болтая о разных неважных приятностях, о прекрасной солнечной погоде, значительно более теплой, чем обычно бывает в конце июня, и о тополином пухе, который напомнил Ире снег.

– Снег? Есть немного, – согласился Ваня.

– Красиво.

– Ну уж нет. Я ненавижу этот пух, из-за него на улицу не выйдешь. Каждый год – одно и то же. Казалось бы, можно уже было сто раз все вырубить и заново засадить, но нет. Рапортуют о чем-то, а пух лежит. У вас нет аллергии? – спросил Иван, закуривая свою первую сигарету.

– Нет, но у мамы есть. Но не на пух, а собачью шерсть, из-за этого у меня никогда не было собаки. А у вас была собака? – Ира встала, посмотрела в окошко на весь этот летящий по земле пух, а затем взяла и уселась на подоконник, прямо под открытой форточкой.

– Собака? – На секунду Иван вспомнил лицо Натальи, когда та кричала на него, ругаясь из-за принесенного в дом щенка. – Нет, собаки у меня тоже не было. Кофе просто божественный.

– Тоже мамин рецепт.

– Интересное кино. Я о вашей маме знаю куда больше, чем о вас, Ира.

– Все, что во мне есть хорошего, – это от мамы, – улыбнулась Ира.

– Прямо все! – усмехнулся Иван, наслаждаясь этим необычно тихим, нормальным, уютным утром.

– Даже шляпа, – заулыбалась Ирина. Они оба замолчали, потягивая горький кофе из белоснежных кружек.

– У меня тоже нет аллергии, я просто не люблю выковыривать этот пух из-за шиворота. А вот у Сережи – еще какая аллергия, так что никогда не знаешь, отчего он чихает. Хотите его прикончить – суньте ему под нос персидского кота. Я даже подумывал завести себе такого, чтобы он перестал ко мне таскаться. Впрочем, лечится он от всего одинаково – алкоголем.

– Если вы его так не любите, то почему просто не отказать ему от дома? – полюбопытствовала Ира, с наслаждением болтая босыми ногами. После вчерашнего они чудовищно болели, но боль уже становилась меньше, отступая. Очень скоро ей придется всерьез подумать о том, что делать с этим. Она не может жить в одном платье и в одних туфлях.

– «Отказать от дома» – какое милое выражение! Отказать от дома… – Иван вертел фразу на языке, представляя себе, как он мог бы сделать это. – А интересно, могу я отказать ему от квартиры? Проблема в том, что мы с ним нуждаемся друг в друге. У нас с ним такой плодотворный симбиоз. Мы с Сережей как, скажем, лес и гриб. Или как… я не знаю. Какие еще бывают симбиозы? Паразиты считаются?

– Цветы и пчелы?

– О, это подходит. Он ведь так и вьется надо мной, вы заметили?

– Но, может быть, у него аллергия и на пыльцу тоже? – рассмеялась Ира, допивая кофе.

– Если под пыльцой имеются в виду денежные средства, то он живет ради них, и ради них он готов пойти даже на смерть. Я не шучу, и это самое грустное. Ладно, Ирина, хватит с нас на сегодня Сережи, хотя бы до обеда. Может быть, мы сначала порисуем, а потом пойдем в магазин?

– Добрый день, – очень вежливо ответила Ирина, и он заметил, как выражение ее лица изменилось. Будто она увидела что-то опасное, неожиданное и пугающее в одном лице. Он проследил за ее взглядом, развернулся и тут же перестал улыбаться. И даже как-то подобрался, скукожился. Страшно, очень страшно.

– Наталья? – спросил он, удивленно разглядывая свою бывшую жену, материализовавшуюся на пороге кухни.

Она стояла, держа в руке кожаную сумку от Майкла Корса, в бежевом костюме, шея перевязана ярким, красно-синим, шелковым платком, в ушах поблескивают сережки – уверенная в себе бизнес-леди. Стояла надежно и уверенно на своих невысоких квадратных каблучках, пальцами тихонько постукивала по поверхности двери. Отчетливо пролетела в голове мысль: «Не сбежать, матушки-святы».