– Das is gut, so![118]
Я коснулся ее живота:
– Очень скоро он станет еще больше. Вот будет замечательно! Карин, все складывается великолепно. Незачем себя терзать попусту. По-моему, ты просто поддалась этой вашей дурацкой немецкой меланхолии – всякие там страдания юного Вертера, прекрасная мельничиха, на дне ручья найду я вечный покой, и прочее. Знаешь, секретарша, которая работала у нас до миссис Тасуэлл, повесила на стену в кабинете табличку с надписью, выжженной по дереву: «Не расстраивайся, ничего плохого не случится». Я тебе подарю такую же.
– Vielleicht. Ах, я такая сонная. Проводи меня в спальню.
На следующее утро Карин жаловалась на головную боль и температурила. Я должен был поехать в Абингдон, к тому самому торговцу, у которого она купила стаффордширский чайник. В понедельник миссис Спенсер не приходила к нам убираться, но мне не хотелось оставлять Карин одну, хотя с температурой она вполне могла бы справиться сама. Деловые письма можно было написать и от руки, не сверяясь с документацией из магазина, а заметки с кратким пересказом содержания писем миссис Тасуэлл потом подошьет в соответствующие папки. И нет никакой разницы, откуда делать телефонные звонки – из Булл-Бэнкса или с Нортбрук-стрит.
– Карин, вызвать тебе врача?
– Ach, nein, что он сделает? Заставит принять аспирин? Я просто подхватила твою недавнюю простуду, Алан. Она быстро пройдет. Дай мне радиоприемник и журнал «Радио-таймс», и мне сразу станет лучше.
После обеда она действительно почувствовала себя лучше, и я решил все-таки съездить в Абингдон. Я позвонил Дейрдре в магазин, узнал, что все в полном порядке («Все утро тихо, как в стойле старой коровы, Мистралан»), и отправился в дорогу. Поездка оказалась удачной. Я приобрел пару-тройку неплохих вещиц, а по возвращении обнаружил Карин, в домашнем халате, за роялем.
– Я прописал тебе постельный режим! Марш в кровать!
– И ты тоже.
– Нет, ты больна. У тебя температура.
– Пф-ф-ф! Я ее померила, она уже нормальная.
– А вдруг она снова поднимется? Ее нужно вылежать.
– Ich bin im Schloss![119] С тобой я в безопасности. Помнишь, ты мне рассказывал, как кто-то заперся в замке, чтобы враги до него не добрались… Ну, у Шекспира…
– А, Макбет. Ничего хорошего с ним не случилось. Так что бегом в постель.
– Сделай мне чаю и принеси коробку печенья.
Вечером, в четверть девятого, когда мы играли в пикет, в дверь позвонили.
– …И четырнадцать очков за валетов.
– Ach, gut! Я думала, ты сбросил одного.
– Итого двадцать два. Черт, кого это там принесло?
– Тони?
– Нет, он никогда не звонит в дверь, просто входит.
– Может быть, это миссис Стэннард решила убедиться в своих подозрениях?
– Она не наносит таких поздних визитов. Ладно, я посмотрю.
Спустившись в прихожую, я открыл входную дверь. На пороге стояла миссис Тасуэлл.
– О господи, миссис Тасуэлл! Гм… Рад вас видеть. Что случилось? Надеюсь, у вас все в порядке?
– И я тоже на это надеюсь, мистер Десленд. Я принесла письма на подпись, те, что вы надиктовали в пятницу. Помните, вы хотели их сегодня подписать? Но в магазине вас не было, и…
– Боже мой, не стоило утруждать себя ради таких пустяков. Я бы подписал их завтра.
– Я нисколько себя не утруждаю. Вы же знаете, я люблю порядок. Вот ваши письма.
– Но ведь можно было позвонить? Я бы пришел…
– Да, конечно, мистер Десленд, но письма были готовы только в шесть, потому что я их несколько раз перепечатывала… Вы же знаете, как важно для меня качество работы. А сегодня такой прекрасный вечер, что я решила пройтись.
– Вы добрались сюда пешком?
– Да. Ведь ходьба полезна для здоровья. Доктор Барбара Мур пешком прошла полмира. Вдобавок в последнее время кондукторы автобусов слишком развязно ведут себя с пассажирами, и я считаю, что…
– Ах, миссис Тасуэлл! Я тронут вашим рвением. – (Я действительно растрогался – своими несуразными поступками она вызывала у меня искреннюю жалость.) – Проходите, садитесь, я сделаю вам чаю. Вы же наверняка изнываете от жажды.
– От чаю я не откажусь, мистер Десленд, но сначала давайте посмотрим письма. Вот, в этом письме к фирме «Филлипс, сын и Нил» вы продиктовали «зеленая роспись», а я случайно записала «соленая роспись», но вовремя сообразила, что это неправильно, и все-таки напечатала «зеленая»…
Разобравшись с письмами, я быстро поднялся в спальню, объяснить Карин, в чем дело, а потом занялся обещанным чаем. Миссис Тасуэлл стояла у раскрытого окна в гостиной, прислушиваясь к чему-то снаружи.
– Мистер Десленд, слышите? Где-то плачет ребенок.
Я подошел к окну. Вечер выдался чудесным. Сгущались сумерки, из сада веяло нежными запахами левкоя и душистого табака. По ясному небу с криками метались стрижи, а над газоном, в косых лучах заходящего солнца, пробивавшихся сквозь кусты, то и дело золотистыми вспышками посверкивали прозрачные крылышки мошек. Отличная наживка, подумал я. Хорошо бы сходить к реке, поудить рыбу, хоть гнус и закусает до смерти.
– Нет, миссис Тасуэлл, не слышу. Вы не ошиблись? Или он успокоился…
– Я очень хорошо слышу плач, мистер Десленд.
– А я слышу стрижей.
– Плач доносится издалека, но вполне отчетливо.
– Что ж, иногда дети хнычут, а родители их утешают. Мало ли что…
Я отвернулся от окна, но она быстро коснулась моей руки:
– Нет-нет, мистер Десленд, вы прислушайтесь. Я очень волнуюсь…
Во мне шевельнулось легкое раздражение. Мне хотелось, чтобы она поскорее ушла, и тогда мы с Карин без помех закончим игру в пикет. Однако миссис Тасуэлл обладала странной настойчивостью, свойственной ограниченным особам. «Ну-ка, хорошенько почисть зубки», – требует старая тетушка, с которой не поспоришь, легче выполнить то, что ей хочется, иначе она не отстанет.
Прислушавшись, я внезапно не просто услышал плач, но и понял, что ее взволновало. Дети плачут по-разному: от злости, от разочарования, от страха, от внезапной боли при ушибе и так далее. Но этот плач был совсем другим. Он действительно звучал откуда-то издалека, только я не мог понять, откуда именно. Плач был горестным, безутешным, с длинными всхлипами – так рыдают заблудившиеся, покинутые или просто очень несчастные дети. Он вызывал вполне оправданную тревогу.
– Да-да, теперь слышу, миссис Тасуэлл. Похоже, что какая-то малышка забрела в сад и заплутала. Пожалуй, я схожу проверить. А вы подождите здесь, я недолго. Устраивайтесь поудобнее, выпейте чаю…
– Мистер Десленд, мне лучше пойти с вами. Неизвестно, чем все обернется.
Я понятия не имел, что она имеет в виду, но для нее были характерны подобные невразумительные замечания, поэтому я предупредил Карин, что мы ненадолго выйдем в сад. Мы с миссис Тасуэлл отправились на кухню и вышли во двор.
В саду я снова услышал плач – отдаленный, но четкий. Он раздавался откуда-то из зарослей в дальнем конце сада. Звук был странным, хотя я не понимал почему. В отличие от криков стрижей, жужжания насекомых или шороха листвы плач звучал как голос по радио или по телефону. Он был пугающим, неестественным, каким-то потусторонним. Это привело меня в такое недоумение, что я на миг замер, пытаясь разобрать, что же это такое. В конце концов я решил, что детский плач всегда вызывает невольное сочувствие, но тем не менее смутно сознавал, что здесь дело в другом.
Мы шли по газону, а плач не умолкал, однако несколько раз прерывался. Звук не становился громче, и мне показалось, что мы идем не туда. Миссис Тасуэлл решительно свернула на тропинку между клумбами и, обогнав меня, открыла калитку в Чащу. Мы прошли несколько ярдов между рододендронами. Миссис Тасуэлл остановилась и негромко пропищала:
– Ку-ку! Ку-ку!
Вот дурочка, подумал я, но тут же сообразил, что испуганная заплутавшая малышка скорее отзовется на «ку-ку», чем на «Эй, кто там? Ты где?».
Несмотря на то что миссис Тасуэлл еще несколько раз прокуковала, к ней никто не вышел, а рыдания стихли. Мои призывы не пугаться и ответить тоже были напрасны.
– Может быть, она от страха спряталась? – спросил я. – Наверное, надо поискать в кустах.
Минут десять мы прочесывали Чащу – гораздо тщательнее, чем я искал Флик, играя с ней в прятки. Разумеется, я проверил все укромные места и даже на четвереньках залез в пиратскую пещеру (которая оказалась гораздо меньше, чем мне помнилось) в зарослях рододендронов. Оттуда я выбрался к качелям. К моему огорчению, из неплотно закрытого крана колонки текла вода, и впадинка под ним наполнилась почти наполовину. Тщательно завернув кран, я заметил на дне деревянную голландскую куклу, размером с мою ладонь, и выудил ее из воды. Судя по всему, кукла попала в лужу недавно, потому что краска с нее не смылась. Я показал куклу миссис Тасуэлл: