Карин отличалась от всех остальных, как звездное небо отличается от пасмурного. Ее присутствие доставляло наслаждение, создавало красоту, непостижимую для всех, кроме меня, все это испытавшего, и тех из нас, кому посчастливилось на краткий миг с этим столкнуться. Она была чувственной и невообразимо прекрасной, будто буря, водопад или радуга, и творила мир, где пылинки превращались в россыпи драгоценностей; мир, исполненный всепоглощающей, восхитительной радости, словно огромные, бьющие в берег волны, от которых нет спасения кораблям. И что общего между этим миром и относительными понятиями добра и зла?
Карин ничего не нужно было от Бога. В Его власти было ее убить, только и всего; уничтожить ее плоть и кровь, те самые инструменты, без которых она не могла творить. Правда о Карин не подчиняется моральным суждениям, так же как погода не подчиняется метеорологии. Сама Карин была не в силах вынести бремя, ужасающее великолепие которого свело ее с ума и лишило человеческой природы. Рядом с ней я обернулся, выглянул из пещеры и увидел то, что отбрасывало тень. В ее объятиях мои очи отверзлись, аки у пастырей Израилевых, и я впервые узрел истинный мир – небо, в котором кружат сияющие ангельские хоры, траву, по которой рыскают, не сминая ни травинки, пламенные звери и пожирают свою ликующую жертвенную добычу. Я – эта добыча. Я – Люцифер, лечу, лечу весь летний день, с утра до полдня, и с полдня до заката, как звезда падучая. Зачем мне искать пустого, суетного утешения? Будущее кажется давно прошедшим. Это меня она утопила, и теперь мне суждено в одиночестве ползти по вязкому илу среди отбросов и тлена обыденности. Карин дала, Карин и взяла.
Люди во вселенной – как кошки или собаки в доме. По большей части мы не разумеем того, что происходит на самом деле, а потому безопаснее всего поступать как бессловесные твари: либо повиноваться приказам, либо не обращать внимания и смиренно надеяться, что нам позволят жить в мире и покое. Для меня мир и покой утрачены навеки, но я не ищу прощения – ни за то, что я ее не осуждаю, ни за возмущение тем, что она осуждена. Тони не знал, что я не жажду утешиться или смягчить боль утраты. Я приму любое наказание, лишь бы очутиться в ее объятьях хотя бы на три четверти часа – если уж наслаждаться, то как полагается! – прильнуть к ней, посмотреть в глаза и воскликнуть: «Ах, вот оно! Здесь! Сейчас! Это ты!»
На столике передо мной стоит «Девушка на качелях». Кто ее вылепил? Самюэль Парр, оплакивающий малютку Фиби? Все может быть. Что бы ни случилось, я ее не продам. Блестящая, гладкая и совершенная, она, как желудь, таящий огромный дуб, хранит в себе все то, чем могло бы стать наше с Карин будущее, – славу, богатство, благосостояние; зеленые ветви, распростершие над нами и нашими детьми мириады своих листьев. Но вместо этого она стала талисманом для того, кто пробирается сквозь крапиву под дождем. Желудь никто не посадит, он никогда не прорастет.
И еще одно известно мне наверняка. Мое горе и моя утрата не случайны и не бесплодны. «„О господин мой Артур, что же будет теперь со мною, когда ты покидаешь меня здесь среди моих врагов?“ – „Не убивайся понапрасну, – отвечал король, – и позаботься о себе сам, ибо на меня теперь тебе не в чем полагаться и надеяться. И если ты никогда более обо мне не услышишь, то молись за мою душу!“» Но я не буду молиться за Карин. Ей не нужны мои молитвы. С тем же успехом можно молиться за Кали.
Позаботься о себе сам. И когда поутру на холодном склоне холма прислужник просыпается, в одиночестве, дрожа от страха, потому что узрел то, чего ему лучше бы никогда не видеть, то осознает, что именно предстоит сделать ему самому. Карин, воплощение ее игривого духа, сидит на качелях, изящная, как фарфоровая статуэтка, и загадочно улыбается, зная, что лишь я способен видеть, как она раскачивается между огромных зазубренных листьев, от земли к самому небу, а потом снова к земле. Фарфор и керамика – моя тайна. Мир существует для того, чтобы мы создавали в нем их великолепие и чтобы я, сам я, раскрывал людям красоту, которую они иначе не заметят. Не пора ли мне наконец осознать, что изящество этих форм, добытое и вылепленное из бренной земли, создано для того, чтобы выйти за пределы унылой юдоли, где мы копошимся в ожидании смерти. Простая глина, смешанная с водой, песком, кремнем и костяной золой, вымешанная, слепленная и обласканная терпеливыми руками, обожженная в горне и предназначенная для того, чтобы облегчить наше существование, придать удобство и красоту нашим потребностям насыщаться, утолять жажду, блюсти чистоту и отправлять естественные надобности; или просто созданная для того, чтобы восхищаться ею, как музыкой, ради нашего удовольствия, – так же как наша плоть, она обречена рассыпаться прахом, стать мусором, втоптанным в землю, откуда она и взялась. Что еще так воплощает в себе природу жизни и являет в своей конечности бесконечность? Мне предстоит сделать так много… Мое горе и моя утрата должны обогатить мир.
Примечания
С. 7. Не имело смысла называть Брэдфилд-колледж вымышленным именем, поскольку общеизвестно… что в 1958 году Дэвид Рейберн поставил там «Агамемнона». – Брэдфилд-колледж – колледж Святого Андрея в Брэдфилде, английская частная школа, основанная в 1850 г. близ города Брэдфилда, графство Беркшир, и входящая в группу престижных школ, наряду с Регби, Харроу и Чартерхаус; на территории школы построена копия древнегреческого театра, где раз в три года ставят пьесы античных драматургов, исполняемые на древнегреческом. Дэвид Рейберн (р. 1927) – преподаватель классической литературы в Оксфордском университете (Нью-колледж), работавший в Брэдфилд-колледже в 1955–1958 гг., известен постановками древнегреческих драматических пьес. «Агамемнон» – трагедия древнегреческого драматурга Эсхила (525–456 до н. э.), первая часть тетралогии «Орестея», впервые поставленная в Афинах в 458 г. до н. э.
С. 12. Карин, будто стрекоза, остро чувствовала предстоящие перемены погоды… – Первое издание романа «Девушка на качелях» пошло под нож, поскольку автору вменили иск о клевете из-за имени главной героини, Käthe Gutner, которое совпало с именем реально существующего лица (по некоторым сведениям – его знакомой). В последующих британских изданиях, как и в нашем переводе, героиню зовут Karin Förster, в первом американском издании ее имя Käthe Wassermann.
С. 12–13. …«Холостяцкая жизнь» и «Супружество» мануфактуры «Боу», «Времена года» фабрики Джеймса Нила, «Девушка с коровой» работы Питера Рейнике и она, та самая – «Девушка на качелях». – Речь идет об образцах раннего европейского фарфора, произведенных на известных фарфоровых мануфактурах в середине XVIII в., в частности на фарфоровой фабрике в лондонском предместье Боу (производство действовало с 1746 по 1764 г., фабрика закрыта в 1776-м). Джеймс Нил (1740–1814) – лондонский торговец, владелец фаянсовой мануфактуры «Church Works» в графстве Стаффордшир. Питер Рейнике (1715–1768) – скульптор-миниатюрист мейсенской фарфоровой мануфактуры. «Девушка на качелях» – знаменитая фарфоровая статуэтка, а впоследствии – и общее обозначение всей продукции так называемой «Мастерской Девушки на качелях», основанной в 1749 г. французским ювелиром Шарлем Гуэном в модном лондонском предместье Сент-Джеймс и просуществовавшей до 1759 г.
С. 13. …столовые сервизы из сорока двух предметов – Сюзи Купер или веджвудовский «Строберри-хилл»… – Имеются в виду популярные сервизы на шесть персон, с цветочным рисунком. Сюзи Купер (Сюзен Вера Купер, 1902–1995) – известная художница по фарфору, сотрудничавшая со многими английскими фарфоровыми и фаянсовыми фабриками. «Строберри-хилл» – название рисунка из цветов, листьев и ягод клубники, украшавшего посуду фирмы «Веджвуд».
…корова с клеймом Госса или рокингемский олень… – Имеется в виду сувенирная продукция стаффордширской фабрики Уильяма Генри Госса (1833–1906) и Рокингемской мануфактуры в графстве Йоркшир.
С. 15. Наш дом… носил имя Булл-Бэнкс, данное ему первым владельцем, который был знаком с Беатрикс Поттер… – Беатрикс Поттер (Элен Беатрикс Поттер, 1866–1943) – английская детская писательница и художница, автор книг о кролике Питере. Булл-Бэнкс (англ. Bull Banks, досл.: Бычья Осыпь) – место, где жил лис, один из героев сказки «Повесть о мистере Тоде»; в детстве автор назвал так вымышленное королевство, якобы таящееся в саду у его дома.