Она усилием воли заставила себя отвлечься и снова вспомнить о своем любимом фильме («Приду домой, посмотрю еще раз, от души – в тишине и одиночестве!»), потом принялась перебирать подробности сегодняшней встречи с Леночкой…
«Узнала меня по косе! Я и не знала, что дети мне дали прозвище – Рапунцель. Какое милое прозвище, прелесть! Рапунцель-Рапунцель, спусти свои косоньки!»
Агния скинула капюшон, тряхнула головой, отбросив волосы назад, и почувствовала, как затылок приятно оттягивает. До метро она шла с непокрытой головой, горделиво задрав подбородок. Краем уха поймала в который раз восхищенный шепоток: «Смотри, смотри, какие волосы!», «Нет, это ненастоящие! Настоящих таких не бывает!»
Все это (и прозвище, и шепоток) приятно грело сердце, успокаивало. Утешало. Уверяло в том, что она, Агния, – все-таки необыкновенная и особенная. Штучный экземпляр. Хорошая.
Агния снова скользнула в стеклянные двери метро – на этот раз она шла к «правильному» вестибюлю. Она успевала доехать к дому до часа пик. Час пик был плох не только давкой в метро, но и тем, что Агния часто цеплялась за что-нибудь волосами. Обычно она перебрасывала косу на грудь и прятала ее за полами пальто, но сегодня, как уже упоминалось, голову Агнии венчала не коса, а сложный «греческий» хвост. Его, конечно, можно тоже спрятать под пальто, но тогда красоты уже не будет…
Агния прошла через турникет. Большая сумка – не тяжелая, но объемистая – мешала. Люди толкались о сумку.
– Осторожней, девушка! – болезненно воскликнула немолодая женщина с измученным, измятым лицом, вся седая.
– Простите. Ой! – Тут уж Агнии кто-то наступил на ногу, но она привычно отреагировала: – Простите!
В ответ ей сверкнула золотыми зубами очередная разбойничья физиономия.
На эскалаторе Агния разглядывала рекламные плакаты, растянувшиеся вдоль свода. Распродажа шуб и меха, скидки до семидесяти процентов. Купить, что ли, шубку? А есть ли смысл? Все равно погода в Москве такая… не зимняя. Это сегодня что-то похолодало, а так обычно – слякоть и сырость.
Тот, кто стоял за Агнией, ворочался и слегка толкал ее в спину. Потом задел волосы. Агния нетерпеливо дернула головой, но не обернулась. Обычное дело.
…Сидя в вагоне и прижимая к груди сумку с ноутбуком, девушка думала уже о том, как расскажет Инге о сегодняшней встрече с Леночкой. «Инга, ты не представляешь – я встретила свою бывшую ученицу. И она узнала меня! Такая славная… Весной пойду на встречу со своими подопечными. Все-таки в профессии учительницы есть что-то особенное, высокое… То недолгое время, что я работала в школе, оказалось не напрасно проведенным!»
Инга – лучшая и единственная подруга Агнии. Они учились вместе в педагогическом. После института Агния ушла сразу в школу. Ингина же специализация – английский язык – очень пригодилась для работы в иностранной компании. Инга в ней до сих пор и работала. Подруга всем была довольна – и заработком, и офисным покоем (а в школе покой только снится), и возможностью карьерного роста… Но и Агния, уйдя из школы, устроилась не хуже – к отцу под крылышко. Или хуже?..
…В шестом часу Агния была уже дома. Скинув с себя пальто, сразу же вытащила ноутбук, принялась нажимать на кнопки. Кажется, все в порядке…
С облегчением вздохнув, Агния отправилась в свою комнату. В узенькой и тесной гардеробной, отмахиваясь от нависавших с потолка вещей, переоделась, затем пошла на кухню. В половине седьмого придет отец и потребует ужин. Отец очень строго относился к домашнему питанию. Чтобы никаких полуфабрикатов – одни полноценные, натуральные, свежие продукты! И побольше специй, душистых трав – майорана, базилика, шалфея, шафрана, розмарина, перца…
– А это что?.. – Агния стряхнула с плеча домашнего платья из черного бархата несколько волосков. К бархату все легко липло… Еще волосы. Еще… Ее, Агнии, длиннющие волосины! «Господи, я что, лысею?» – недовольно подумала она.
Только тогда Агния подошла к зеркалу. Забранные назад волосы, открытый лоб. Агния повертела головой, чувствуя все ту же приятную тяжесть, оттягивающую затылок назад. Но что-то не то… Агния подняла руки, начала ощупывать свой «греческий» хвост. И ахнула.
Сзади, у самой головы, была тугая резинка. А дальше волосы должны были струиться свободно – до следующей перехватывающей резинки, потом опять свободно, потом снова перехватывались (в сущности, «греческий» хвост напоминал обыкновенную связку сарделек). Но… на первом же промежутке они не струились. Часть волос провисала, словно… отрезанная?!
Агния тоненько застонала и принялась лихорадочно распутывать все эти резинки, отстегивать заколки – надеясь, что ошибается. Но нет – едва она только распустила свой хитроумный хвост, как часть волос упала к ее ногам бесполезной, мертвой прядью. Агния снова подняла руку – именно там, на первом «перехвате» и были отсечены волосы. До того отрезанная прядь держалась в хвосте, скрепленная с основной массой волос всеми этими резиночками и заколочками…
– Мама… Мамочка! Да что ж это такое?! – прошептала Агния, не желая верить в произошедшее.
Ее охватил ужас и такая безнадежная, ледянящая сердце тоска… Словно Агния только что лишилась ноги или руки. Ее волосы! Она лишилась своих чудесных волос! Ее уже никогда не назовут Рапунцель. Ее, без косы, не узнают бывшие ученики. Она станет как все. Ее лишили того единственного, чем она выделялась из толпы, из серой массы одинаковых людей. Украли красоту, украли лицо, украли жизнь…
Сколько лет она растила волосы? Лет пятнадцать, не меньше… И что, еще пятнадцать лет растить?
А может, не все так безнадежно? – затрепетала Агния. Если убыток незаметен?
Она схватила второе зеркало и с его помощью осмотрела то, что у нее творилось сзади на голове.
Нет, все безнадежно – волосам был нанесен непоправимый ущерб. Агния лихорадочно попыталась заплести косу, но отрезанная часть была слишком велика, а то, что ниже, – так жиденько, так жалко… И ведь как коротко то, что осталось! Теперь волосы даже в куцый хвостик с трудом соберешь. А с этими, длинными прядями что делать? Нет, никуда не деться, придется тоже срезать.
Кто, зачем это сделал? Когда?
Скорее всего – когда она возвращалась из гарантийной мастерской. В метро, на эскалаторе. Да да, именно там, на спуске, все и произошло! Кто-то ворочался сзади, задел ее волосы – а Агния даже не повернулась. Там, точно. А она даже не почувствовала, как ей кромсают хвост. Дома отрезанные волосы уже стали выбиваться из прически и…
Агния, закусив губу, подняла с пола пряди и понесла на кухню, к мусорному ведру. Ее душили слезы. Кто, зачем? Как страшно, жутко… Может, какая-то ведьма хотела навести на нее порчу? Нет, ерунда. Она, Агния, никому дорогу не переходила, да и волосы так и остались висеть сзади, увязанные в хвост. Для наведения порчи нужно было вытащить волосы из прически – а это Агния уж точно почувствовала бы. То есть это не колдовство, это… это, скорее всего, зависть. Зависть к красивой прическе. Это сделала какая-то сумасшедшая. «Ах, у тебя коса? Ничего, отрежем ее, не будешь больше выпендриваться!»
И ведь именно сегодня это произошло, когда Агния встретилась со своей бывшей ученицей, когда испытала столько радости, счастья… Выходит, заплатила за них. Агния попыталась вспомнить в мельчайших деталях, что тогда произошло в метро – чьи лица промелькнули, когда она входила в вестибюль, протискивалась через турникет, что видела, вцепившись в поручень эскалатора одной рукой, а другой прижимая к себе сумку с ноутбуком? Но ничего не смогла вспомнить. Обычные лица, обычные люди. Отец скажет, что она опять все прошляпила. «Тебе бы голову стали отпиливать – ты и то бы не сразу заметила!» – вот что он еще скажет. И начнет орать – какие люди уроды, как надо быть все время начеку, а она, Агния, вечно ушами хлопает… И отец будет прав.
«О господи… папа! Сейчас же придет папа, а у меня еще ничего не готово!» – спохватилась Агния.
Она подбежала к окну и сквозь слезы увидела машину отца на дворовой автостоянке. Он только что приехал. Агния смахнула слезы… Отец в этот момент как раз вылез из своего «Лексуса».
Издали Борис Николаевич Морозов, отец Агнии, казался совсем молодым, несмотря на значительно поседевшую шевелюру. Стать, движения, четкая и чуть развязная походка были свойственны скорее тридцатилетнему, чем мужчине пятидесяти девяти лет. Отец даже в самые лютые холода не носил головных уборов, полушубков, тяжелых сапог, утепленных мехом. Только демисезонное пальто из черного кашемира, длинное, на шелковой подкладке, пошитое в Италии, всегда нараспашку, со свободно висящими полами. Осенние туфли. Символическое кашне еще – дорогое, стильное. Отец – пижон и мачо!