– А то. Записку оставила. Написала на открытке – той, что давеча ты показывала. Все честь по чести объяснила, даже, можно сказать, адрес указала! Думала – надо будет, так сама найдет. А меня за самоубийцу сочли… Ох, я бы такой грех на душу не взяла! Смертный же грех… – Марина перекрестилась, вздохнула.

– Наверное, мама твоя искала тебя… А через три недели после твоего исчезновения обнаружили труп девушки в реке. И мама твоя как будто узнала тебя…

– Тетку бы на опознание позвали! – с досадой воскликнула Марина, хлопнув рукой по колену. – Вот люди!

– У Лидии Трофимовны в то время у самой горе случилось… она не могла.

– А, точно – дядя болел. Помер? Хотя чего спрашиваю – последняя стадия у него была… – кивнула Марина. – И правда, как все совпало! Точно, а что еще людям было думать! Так и решили – наложила Маринка на себя руки… В милиции, поди, и разбираться не стали. Утопла и утопла. Кого искать-то…

– Да. Никому в голову не пришло, что ты ушла в монастырь. Стала монахиней, – добавила Агния. Она глядела на Марину и не могла узнать в той прежнюю – ту яркую, красивую девушку с гривой золотых волос.

Марина искоса посмотрела на Агнию. Потом сказала со странным выражением:

– Я не монахиня. С чего ты взяла? Я же говорю – послушница все еще…

Агния смешалась. Если честно, она не очень разбиралась во всем этом. Монахиня, послушница… В чем разница?

– Но ты живешь в монастыре?

– Да. Живу при монастыре. Все хорошо. Если б не ты… – усмехнулась Марина. Помолчала и добавила с тоской: – Ох, не хочу, не хочу в мир возвращаться. Умом понимаю – надо, а все равно сердце щемит, щемит!

– Почему ты решила сбежать тогда из Москвы, восемнадцать лет назад? – не выдержала, задала Агния главный вопрос. – Из-за матери? Из-за того, что в театральное так и не поступила? Или…

– Из-за всего, – жестко ответила Марина. – А главное, надоела мне та жизнь. Ничего хорошего! И вправду, не удивляюсь, что люди решили, будто я утопла.

– Я так и думала, что тебе все надоело. Но… но ты же любила!

– А, вот ты о чем, – усмехнулась Марина. – Любила. Эдика Орехова любила – признаюсь. Тогда скрывала, а теперь смысла нет… Но он-то меня не любил. А если не он, то и никто…

– Гриша Харитонов до сих пор тебя забыть не может. Считает, что он… тоже способствовал твоей смерти. Ведь он тогда тебя ударил.

– Ой, ударил… За дело. Я ему такое ляпнула… Нет, правильно еду – скажу Гришке, чтоб не переживал. Да другой бы за такое убил бы! Гриша – хороший, я виновата перед ним, – засмеялась Марина. – А что они сейчас, ребята?

– Живут потихоньку. Но это уже не ребята, взрослые дядечки на пятом десятке. Эдуард работает в милиции, он майор, Григорий – врач на «Скорой помощи». Не женаты, детей нет.

– А ты-то, ты-то как в это дело влезла? – с насмешливым любопытством спросила Марина.

Агния смутилась. «Наверное, Марине можно рассказать все… Она не Инга, поймет!»

– Ты сбежала в монастырь, а я… я там, в Москве, тоже, словно в монастыре, жила, – стиснув до боли пальцы, с кривой улыбкой произнесла Агния. – Мне сейчас тридцать четыре, а… Словом, моим первым мужчиной стал Гриша, этой зимой… Я его люблю, – выдохнула Агния.

– Да, по нынешним временам редкость… А он? – с живым любопытством спросила Марина. – Он-то к тебе как?

– Кажется, он тоже меня любит. Вот недавно, на днях, они устроили драку – Орехов и Гриша. Из-за меня. Так глупо… – Агния схватилась за голову. – Это двадцать лет назад они должны были из-за девчонок драться, а не сейчас! Но я сама виновата. Если бы я знала!

– Что ты должна была знать? – быстро спросила Марина. – И Орехов тут при чем? Ты ж говоришь, что ты с Харитоновым…

– И с Эдуардом. Так получилось. Почти одновременно. Но Гриша был первым.

Марина молча, с недоброй насмешкой, долго рассматривала Агнию. В этот момент Агния пожалела, что рассказала Марине свою главную тайну.

– Ты что, ревнуешь меня к Орехову? – наконец решилась спросить Агния.

– Ой, не смеши! Делать мне нечего! – захохотала Марина. – Но ты шустра… Долго запрягаешь, быстро едешь! Правду говорят, что в тихом омуте…

– Кто бы говорил! – вспыхнула Агния.

– Что? А, поняла… Но я с двумя роман крутила по глупости, по молодости… – возразила Марина. – А вот ты вроде как взрослая уже. Нельзя мужиков лбами сталкивать!

– Я поняла, – холодно ответила Агния. – Я Орехову сразу сказала, что наш с ним роман, очень короткий, был ошибкой.

– Н-да? А почему ты Гришу выбрала, а не Орехова? Не понимаю… Орехов – он настоящий, он… глупая! – Марина на полуслове оборвала себя, с досадой махнула рукой. – Впрочем, чего тут говорить. – Она вдруг резко сникла, постарела на глазах. – Это не моя жизнь, меня все это не касается. Потому и не хочу ехать, не хочу их видеть. Загляну к тетке – и обратно…

Некоторое время они ехали молча.

Марина о чем-то напряженно думала, хмурилась, словно споря с самой собой. Потом сняла с головы платок, откинулась назад, закрыла глаза.

Волосы Марины, заплетенные в косу, но упрямо выбивающиеся из нее, были рыжевато-пепельные, изрядно поседевшие. Только сейчас Агния стала узнавать в своей спутнице прежнюю Марину. Эти островки солнца, запутавшиеся в прядях… Лицо у Марины было довольно моложавым, без морщин. Кожа лица – чуть красноватая, тонкая, сухая, веснушки на переносице. И брови, брови сильно выделялись!

– Что смотришь? – не открывая глаз, спросила Марина.

– Ты похожа на Мишель Мерсье.

– На кого? – Марина в изумлении открыла глаза, подалась вперед.

– На Мишель Мерсье. Помнишь старые фильмы об Анжелике, маркизе ангелов?

– Помню. Эдька как-то раз меня назвал Анжеликой… – хохотнула Марина. – Но это когда было… Сейчас уж ничего от Анжелики во мне не осталось.

– Если бы ты покрасила волосы и…

– Ой, вот не надо! Делать мне нечего. Зачем? – рассердилась Марина. – Опять мужикам голову морочить? А зачем мне эти мужики, эта любовь? Одни страдания! Я вот тебе честно скажу – если б не сбежала тогда, может, действительно руки бы на себя наложила! Он же не любил меня, совсем не любил! – произнесла она так страстно, так недобро, что у Агнии мурашки по спине побежали.

– Орехов?

– Да. Я ведь год по нему сохла. А он – хоть бы хны. Потом снизошел, но сказал честно, что не любит, что у него другая… и не одна даже… Ты хоть понимаешь, что счастья – нет? – сведя брови, грозно спросила Марина. – Все суета и обман! Ни одна любовная история не закончилась хорошо! Все предают, изменяют, лгут… Не хочу!

Агния завороженно кивнула. Марина сейчас слово в слово повторяла ее, Агнии, слова.

– Хочу покоя. Хочу, чтобы сердце не болело. В согласии с собой жить, чтобы мысли в голове были чистые, светлые… – страстно продолжила Марина. – Тетку повидаю, Гришке скажу – «не журись ты из-за меня»… И обратно вернусь, в Оскольино! – Марина перевела дыхание. – Я перед отъездом – тогда, восемнадцать лет назад, с одной женщиной говорила. Тоже из нашего дома. Может, видела ее – из второго подъезда? Жена одного мужика – то ли адвоката, то ли юриста… Красавец дядька, и гулена тот еще!

Агния вздрогнула.

– Может быть, нотариуса? – дрожащим голосом спросила она.

– А может, и нотариуса. Я уж не помню. Короче – я во дворе сидела, на качелях, чуть не плакала – так тошно было… Гришку не люблю, а Эдик – меня не любит. Как жить-то, думаю?.. И тут она, эта женщина, тоже во двор вышла. На ней лица не было. Спрашиваю – плохо вам? А она мне – плохо, меня муж бросил, к другой ушел. Говорит – жить ей не хочется, хоть вешайся… Я тогда подумала – точно, нет счастья. Нет!

– А что еще та женщина сказала? – дрожащим голосом спросила Агния.

– Что? А я и не помню. Твердила как заведенная, что муж ее бросил. О том, как ей плохо, плохо, плохо… Ну, я после этого домой вернулась, написала записку, вещей не брала почти, и – вон из Москвы.

* * *

Агния с Мариной оказались у дома в начале третьего. От вокзала Марина шла по улицам, оглядываясь со странным выражением – смесью удивления и восхищения, а когда увидела знакомые места – даже споткнулась, едва не упав на ровном месте.

– Вот… Уж не гадала, что еще раз здесь окажусь!

У дома, со стороны улицы, стояла небольшая толпа жильцов. Люди что-то страстно обсуждали. А в арке возились рабочие – ставили железные ворота, от сварочных аппаратов летели снопами искры.

– Что это? – ошарашенно спросила Марина.