Джасинда Уайлдер - Девушка у обочины

И тогда Адам становится за мной, кладет руку мне на талию, продвигая меня вверх по лестнице подальше от камер и вопросов, не говоря никому ни слова. Мероприятие еще продолжается, но теперь Гарет на трибуне говорит про «благородное дело» или что-то такое. Адам ведет меня прочь из зала в помещение, похожее на небольшую библиотеку с несколькими столиками, плюшевыми диванами и элегантными стульями, книжными полками, вытянутыми вдоль всех четырех стен и небольшим баром, за которым находится симпатичная, средних лет чернокожая женщина с тонкими дредами, одетая в ливрею отеля.

— Два Лабатта²⁷, — рычит Адам, бросая двадцатидолларовую купюру на стойку.

Он тащит меня в угол комнаты, направляет к дивану, потом садится рядом со мной и прижимает к своему боку. Он огромный, твердый и реальный, рука обернута вокруг меня, а сейчас все рушится вокруг, во мне, на мне. Все, что рассказала мне Роуз, лишний раз заставляет чувствовать себя не на своем месте - лишней.

Холодная бутылка вдавлена в мою руку, и я делаю большой глоток, дышу, а затем делаю еще один глоток. Наконец, я смотрю на Адама.

— Почему я здесь, Адам? О чем ты думал? Мне здесь нечего делать. Каждый видит, что я как рыба, вытащенная из воды.

— Гребаная Роуз. Она не хотела тебя обидеть, у нее просто нет фильтра. Говорит, что думает, независимо от того, является ли это хорошей идеей или нет.

— Она во всем права. Я выгляжу так же странно, как и чувствую себя: дешевкой. Дешевое платье, дешевые туфли, макияж. Я... — С трудом сглатываю и начинаю все сначала. — И она сказала, что журналисты будут искать меня. Что мне делать, Адам? Боже. И еще все то, что происходит между тобой и Эммой Хейс?

— Мы не будем говорить о ней, — он произносит это с холодным ощущением завершенности, а затем устало вздыхает. — СМИ будут строить догадки в любом случае. Они всегда есть и всегда будут. Меня не волнует, что они говорят. Просто не отвечай им. Не смотри на них. Притворись, что они не существуют.

— Легко тебе говорить. Ты привык к этому.

— Ты никогда не привыкнешь к такому, — говорит он. — Похоже, я не подумал, что это может означать для тебя, что ж, мне жаль.

— Могу я пойти домой? – говорю это, только наполовину шутя.

— Я отвезу тебя обратно, если хочешь, но... я надеялся, что ты останешься по крайней мере на один танец.

— Танец? — Я взглянула на него сквозь горлышко бутылки пива, которого почему-то почти уже нет.

— Да. После десерта, который, думаю, они подадут, когда Гарет прекратит трепаться.

— Может быть, только один танец. Не могут же все так нарядиться и не потанцевать, правда?

— Точно, — он ухмыляется мне и выпивает пиво в два длинных глотка.

Как только я заканчиваю со своей, он ведет меня обратно в обеденный зал. Я чувствую, что все разглядывают меня, и поэтому стараюсь держать спину прямо, а голову высоко. На столе меня ожидает тарелка с нежным на вид шоколадным муссом, и благодарю Бога за это. Заставляю себя есть, как и подобает леди, небольшими, скромными порциями, хотя хочется глотать его с жадностью.

Все начинают покидать зал парами и небольшими группами, и Адам ведет меня с ними, приобняв огромной теплой рукой. Мы направляемся в банкетный зал - небольшое, уютное помещение с паркетным танцполом и сценой, окруженной столами.

На ней располагается струнный квартет мужчин среднего возраста в смокингах. Они уже играют, а несколько пар танцуют. Адам тянет меня на танцпол, берет за поясницу, пальцы другой переплетает с моими, и мы медленно танцуем. Его тело огромное, бледно-зеленые глаза напряжены и полностью сосредоточены на мне. А потом исчезает все, кроме Адама и музыки.

Мы медленно кружимся, тела тесно прижаты друг к другу. Я чувствую, как его грудь вздымается с каждым вздохом, едва заметно - тук-тук-тук-тук - бьется его сердце, и плечо под моей левой рукой, словно широкая каменная плита. Я не очень хорошо умею танцевать, но это медленный танец, только легкие круги, шаг, шаг, еще шаг. Вокруг нас несколько человек делают более сложные шаги вальса, покачиваются и кружатся, но Адам, кажется, довольствуется простыми движениями: шаг-поворот-шаг. Что просто здорово. Это дает мне шанс отдышаться, оттолкнуть водоворот сомнений и страхов.

И вдруг чувствую, как Адам напрягается.

— Могу я украсть ее у тебя? — слышится чистый мальчишеский голос.

Пара веселых, плутоватых голубых глаз встречаются с моими. Дилан Вейл хочет танцевать со мной? Ох. У Рут сорвет крышу, когда расскажу ей.

— Отвали, Вейл, — рычит Адам.

Дилан просто смеется.

— О, да ладно, Трентон. Знаешь, ты не можешь всю ночь удерживать такую шикарную девушку возле себя.

Адам опускает взгляд на меня.

— Потанцуй с Роуз.

— Уже. — Он подмигивает, делая непристойный намек. — Это всего лишь один танец, мужик. Я верну ее обратно.

В очередной раз, пойманная обстоятельствами в ловушку, я вынуждена быть храброй, когда не чувствую себя достаточно мужественной.

— Все хорошо, Адам. Я с удовольствием потанцую с Диланом.

— Только один. — Адама суживает глаза.

— Расслабься, мужик. — Дилан по-товарищески хлопает Адама по спине.

А потом одна рука Дилана берет мою, другая - на моей талии. Он, быть может, на дюйм выше меня, хотя с шпильками я немного возвышаюсь над ним. Его голубые глаза кажутся умными с авантюрными искрами. Он грациозно двигается, ведет меня по кругу быстрее, чем Адам. Между нами сохраняется некоторое расстояние, и ничего в его позе и манере поведения не дает меня думать, что это что-то большее, чем дружеский жест.

— Итак, твое имя Дез, правильно?

Я киваю.

— Да. — Даже не знаю, о чем дальше разговаривать с ним. — А ты Дилан.

— Это я. Видела шоу? — ухмыляется он.

Я качаю головой.

— Нет. Это не по мне. Зато моя соседка восхищается им. — Я позволяю себе немного улыбнуться. — Ну, больше тобой, чем шоу, если честно.

— Не совсем в твоем вкусе, да? — Он не кажется оскорбленным и не обращает внимания на комплимент.

— Вампиры, какие-то зомби, или тому подобное, нет? — Я пожимаю плечами.

— Меня ранили. Это не вампиры или что-то подобное, Дез. А оборотни. Большая разница. — Он театрально хлопает рукой по груди.

Я смеюсь.

— Ладно, хорошо. Значит, оборотни. Все-таки это не мое. Мифические существа меня не интересуют. Без обид.

— Ну, я не могу долго обижаться. В смысле, я всего лишь соавтор и ведущий сценарист. Ничего страшного.

— Не знала. Думала, что ты просто снимаешься в нем.

Дилан качает головой.

— Не-а. Я был писателем, прежде чем стал актером.

Я не могу избавиться от изумления. Он совсем не похож на Адама, это шокирует. Трентон, кажется, неохотно говорит о работе, стремится приуменьшить свои успехи и славу. Дилан, с другой стороны, тратит весь танец, говоря о шоу, о том, как он и Эд Мониган написали это вместе и предложили идею, как студия захотела увидеть его на прослушивании на главную роль, и, конечно, на его протесты, что он не актер. От Дилана исходит не совсем зазнайство, просто... пылкость. Возбуждение. И это немного занудно. Мило, очаровательно, но слегка раздражает.

Да, он красив, его ярко-голубые глаза, худощавость и подтянутость и беззаботная уверенность в себе, как парня, который всегда был популярен и кому всегда все легко дается.

Я ловлю себя на мысли, что мне гораздо сильнее нравится Адам, такой огромный, мужественный, с его чувственной энергией, его мускулистым телом и спокойной уверенностью в себе.

Песня заканчивается, Адам быстро занимает свое место, и на этот раз его тело прижимается к моему почти неподобающе близко, и рука на моей спине опускается опасно низко, расположившись едва ли не на дюйм выше изгиба ягодиц.

— Красавчик, бл*дь, — рычит Адам. — Придурок.

Я смеюсь.

— Да нет. Он милый. Забавный и пылкий.

— Забавный и пылкий, ха? — Его рот изгибается в улыбке.

— Ты знаешь, что он один из создателей и ведущий сценарист «Оборотней»? — Я пытаюсь имитировать взволнованный тон Дилана.

Адам громко смеется.

— Да. Это он. — Его лиственно-зеленые глаза вдруг начинают метать стрелы сильного возбуждения. — Ты готова убраться отсюда?

— Определенно, — киваю я.