Когда я собралась уходить, у меня было легко на душе, что не нужно больше прятаться. Они были так добры. Мне следовало рассказать им раньше. Фиона обещала зайти ко мне в кафе и сообщить, если у них появятся хоть какие-нибудь новости о Томе. Она хотела рассказать ему как можно скорее. Я попросила их попытаться взять его номер, если он сам им позвонит. Мне хотелось рассказать ему самой, чтобы он не почувствовал себя обманутым из-за того, что его так долго держали в неведении, но я согласилась и с тем, что Фиона скажет ему, если не будет другого выхода. Я взяла с них обещание, что они не станут просить его вернуться. Пусть Том сам решает, что ему делать, я не хотела, чтобы из-за меня он отказался от путешествия, о котором так долго мечтал. Они с неохотой согласились, просто не желая меня расстраивать.
Маркус обнял меня, потрепал по волосам, пытаясь поднять мне настроение.
— Внук, вот это да! Конечно, не самый обычный способ, но ведь можно так никогда и не встретить подходящую девушку, — пошутил он. — Хотя я не знаю никого более подходящего на роль мамы для моего внука, кроме тебя.
Я тоже обняла его, обещая держать их в курсе всех событий, и попрощалась.
Тамсин шепнула мне, что позвонит попозже и расскажет, что будет после моего ухода.
Я поехала по дорожке, ведущей от их дома, и, посмотрев в зеркало заднего вида, увидела, как они стоят на крыльце и машут мне вслед. Мне показалось, что, отвернувшись, Маркус с Фионой обменялись беспокойным взглядом, но я не была в этом уверена. Я ехала домой, чувствуя себя усталой и эмоционально опустошенной. Единственное, чего я хотела, это чтобы все это поскорее закончилось или чтобы всего этого никогда не случалось, а все было как прежде. Но я понимала, что как прежде уже не будет никогда.
В среду у меня начинались курсы подготовки к родам. Снова мы сидели полукругом на стульях. Я сидела рядом с Вероникой, похожей на учительницу, и с девушкой по имени Венди. Мы все терпеливо слушали, как акушерка рассказывает нам о родах.
Она держала в руках пластиковую куклу-ребенка и пару гипсовых бедер, показывая, как голова выходит наружу. Когда ребенок полностью вышел, она произнесла драматичным голосом: «И вот ваш малыш родился». Пока она проталкивала ребенка, одно гипсовое бедро разломилось надвое и кусочки упали на пол.
— На самом деле с вашими бедрами такого не может произойти, ха-ха-ха, — засмеялась она, стараясь скрыть смущение. — Уверяю вас, кости и мышцы способны растянуться под размер ребенка. — Она положила наглядные пособия на стол и протерла очки о подол халата. — Теперь, когда я объяснила вам, как все происходит, мне хотелось бы обсудить все страхи, которые вы испытываете в связи с беременностью.
Рядом со сломанным бедром и пластиковым ребенком на столе я заметила кислородный баллон, присоединенный к аппарату искусственного дыхания. Мне было интересно, будут ли нам демонстрировать сегодня его работу.
— Мне кажется, вам лучше спросить о своих страхах сейчас, чем надеяться, что они пройдут сами собой, и жестоко разочароваться в момент родов, — продолжила она. — Вы должны быть готовы к любому повороту событий, хотя подчеркну, что я уверена — у большинства из вас будут самые обычные, классические роды, как из учебника. Итак, кто из вас хочет начать?
Она обвела взглядом группу в поисках добровольца.
Клер, парикмахер по вызову, подняла руку.
— Слушаю вас, дорогая, — улыбнулась ей акушерка, стараясь подбодрить.
— Ну, думаю, больше всего я боюсь, что у меня будут швы, — сказала Клер.
Очевидно, что этот страх испытывало большинство женщин, так как по комнате прошел одобрительный шепоток. Я была удивлена. Я так мало думала о самих родах, скорее об окончательном результате. Мама рассказала мне, что в родах нет ничего страшного, а Тамсин вообще ничего не упоминала об этом, и я подумала, что ей нечего рассказать о родах. Конечно, я не была так наивна, я знала, что будет ужасно больно, но я не предполагала никаких дополнительных трудностей. И уж точно швы не имели к этому никакого отношения.
— Да, раньше разрезы и последующее наложение швов были стандартной процедурой почти для всех перворожающих женщин, — сказала акушерка. — Сейчас популярность такой процедуры уменьшается. Акушерки стараются не делать этого, если только в разрезах нет острой необходимости и не требуется быстро вытащить ребенка, к тому же небольшие разрывы быстрее заживают…
Меня стало немного подташнивать от картинки, возникшей в моем воображении. Я уставилась в пол, стараясь не слушать. Вместо этого я пыталась думать о деревенских женщинах, которые рожали своих детей прямо в полях на сенокосе, подвязывали их к груди и продолжали работу, а потом шли двадцать миль до своей хижины с кувшином воды на голове.
Венди наклонилась во мне и шепнула:
— А я больше всего боюсь обделаться прямо на родовом столе, когда буду тужиться.
Я в ужасе отпрянула от нее.
— Разве такое бывает? — Я была в шоке от одной мысли об этом.
Она закивала со знанием дела:
— Моя невестка — акушерка. Она говорит, что такое происходит все время; они обучены быстро убирать за роженицами и никогда не упоминать о том, что случилось.
Я стала беспокоиться за свое давление и начала глубоко дышать, стараясь расслабиться. Акушерка рассказывала о методе высасывания ребенка по принципу вантуза, как одном из способов облегчения родов, вследствие чего голова ребенка напоминает конус день-два после рождения. Акушерка рассмеялась, а я, как ни пыталась, не могла понять, что в этом смешного. Я стала думать о тех жутких вещах, которые прежде даже не приходили мне в голову. А ведь беседа была направлена на то, чтобы успокоить нас и не позволить кошмарам воплотиться в жизнь.
После, как мне показалось, целой вечности разговоров о кесаревом сечении, искусственно вытащенных детях, щипцах, геморрое и прочих кровавых поворотах событий акушерка объявила перерыв на чай с печеньем.
В ожидании, пока закипит чайник, мы толкались у стола и вежливо поддерживали разговор.
— Отличная идея, — сказала Венди женщине по имени Филиппа, которая повернулась ко мне:
— А ты, Холли? Не хочешь присоединиться к нашей небольшой вечеринке у меня? Это будет в следующую субботу. Я организую все пораньше, скажем, часов в пять, чтобы мои мальчики смогли побыть с нами.
Филиппа была беременной в возрасте, думаю, ей было уже за сорок; несмотря на ее прекрасный макияж и дорогие наряды, было очевидно, что она старше нас всех. Хотя курсы были рассчитаны на женщин, рожающих впервые, у Филиппы уже были дети двенадцати и четырнадцати лет. Ей захотелось освежить воспоминания, так как в акушерстве с тех пор произошло столько изменений. То и дело она выдавала странные комментарии типа: «Боже, в мои дни вы были прикованы к постели на две недели» или «Во время родов мой муж пил бренди в «Ротари-клубе»».
— Было бы замечательно, — ответила я, тронутая тем, что меня пригласили. Наверное, она пригласила всех женщин из группы, но я была все равно рада. Мне не терпелось познакомиться со всеми поближе. Когда курсы закончились и мы стали выходить из кабинета, Филиппа отвела меня в сторону:
— Дорогая, но ты же не станешь проповедовать всю эту вегетарианскую чепуху, хорошо? Мне не хотелось бы, чтобы мои мальчики слышали это.
Я глупо кивнула, слишком смущенная, чтобы спорить с ней.
В день вечеринки в доме Филиппы я решила произвести на всех хорошее впечатление. Я купила новое дорогое платье нежно-голубого цвета, доходящее до самых лодыжек, в котором, как я надеялась, я выглядела элегантно и женственно. Большинство женщин в нашей группе одевались безупречно. Они выглядели сдержанными и чувственными и, кроме того, совершенно спокойными. По сравнению с ними я чувствовала себя молодой и глупой. Мне очень хотелось подойти к их компании — когда ребенок родится, мне будет полезно дружить с кем-то в таком же положении, что и я. Мне были нужны союзники.
Когда я подъехала к дому, я была поражена его размерами. Он стоял посреди зеленой лужайки на вершине холма. Это был элегантный пятиэтажный каменный дом. Сада не было, и ступеньки вели к крыльцу прямо с тротуара. Поднявшись на крыльцо и позвонив, я оглянулась, чтобы насладиться видом. Стоял ясный солнечный день, и все выглядело вдвойне красивее. Можно было видеть весь городок, раскинувшийся внизу, аббатство в центре и Эйвон, сверкающий на солнце, и золотые крыши домов на изогнутых улицах. Над рекой висел большой воздушный шар, и мне захотелось быть там, в этой корзине, и уплыть в ней от всех забот — вместо того чтобы предстать перед этими людьми, чьи голоса и смех доносились из-за закрытых дверей.