Юлия Комольцева - Дежа вю

Мужчина за стойкой администратора с первой секунды оценил шубу, пухлый деловой портфель и хищный взгляд прибывшей.

– Чем могу быть полезен?

– Номер люкс до понедельника. И еще, будьте любезны, где у вас можно приобрести мобильный?

– Салон сотовой связи прямо напротив гостиницы, – рискуя лопнуть от широкой улыбки, доложил администратор, – вы можете пройти туда, пока готовят номер. Если позволите, ваши вещи я пока положу в камеру хранения.

Тина позволила.

Выйдя на улицу, она, не глядя по сторонам, перешла дорогу к салону.

Ничего, ничего, это просто одна из незапланированных командировок. Сейчас она обзаведется сотовым, примет душ и во всеоружии кинется отлавливать Вадима Алексеевича. Это все, что ей нужно здесь. Жаль, что не удалось взять обратный билет на завтра, но уж как-нибудь двое суток она переживет. Какая разница, где работать – в сибирской гостинице или собственном московском офисе?

Зачем же тринадцать лет назад надо было уезжать?!

Нет, постойте, она не будет вспоминать этого, не будет и точка!

Тринадцать лет назад у нее не было офиса в Москве, и работы не было, и шубы не было, и…

– Покажите мне, пожалуйста, вот эту модель! – Тина ткнула пальцем в первый попавшийся телефон и выглядела при этом весьма заинтересованной.

Кого она пыталась обмануть? Продавцу-то уж точно плевать, чем на самом деле озадачена дамочка.

Надо поплакать, вдруг подумала Тина, разглядывая в стеклянной витрине сквер в подвенечных одеждах.

Слезы должны помочь, слезы – давно забытая горькая услада, малодушие и сила, вериги и освобождение. Все эти годы она не нуждалась в них – в горьких ли, в легких ли, в мимолетно ли бурных, или беззвучно сотрясающих душу ночь напролет. Она не ревела от боли, она не плакала от обиды, она не роняла слезинки от счастья и долгожданной радости. Даже когда в первый раз принесли покормить Сашку с Ксюшкой и два кукольных тельца возились у ее груди, она смотрела на них сухими глазами, довольная хорошо сделанной работой.

Выносить и родить двойню – разве это не труд?

Она привыкла трудиться.

И разучилась делать все остальное – радоваться, плакать, смотреть в окно в ожидании рассвета, вкусно прихлебывать чай, вертеться перед зеркалом, вспоминать. Пожалуй, если бы у Тины было время задуматься над этим, кое-что изменилось бы. Но каждую свободную минуту она тратила только на то, чтобы представить, как в следующие выходные она отправится с детьми в лес или в зоопарк и будет отряхивать запорошенные снегом шубейки или утирать веснушчатые мордахи, перепачканные мороженым. Обычно все оставалось только в ее воображении. Может, и к лучшему. Вряд ли на самом деле это увлекло бы ее настолько, чтобы она не стала раздражаться потом из-за потраченного времени, за которое можно придумать слоган для средства от комаров.

Вряд ли…

Она шла по скверу, сжав в ладони новый телефон, и думала, позвонить или не надо. Что она скажет мужу? Что совершенно случайно попала в город, где осталась ее юность, ее слезы и бессилие, где впервые и навсегда она осознала себя одинокой, – как и все остальные, все вокруг, где ее жизнь разломилась пополам, и выбирать из чужих половинок было нелепо и больно, очень больно, но она справилась.

Муж знает, какая она сильная. Ему только неизвестно, почему.

И слово «Новосибирск» ничего ему не скажет.

Мама – вот кто все сразу поймет. Но разве Тина имеет право трепать ей нервы, вороша прошлое?

Она внезапно поняла, что ей некому рассказать. Тринадцать лет в Москве – несколько толстых записных книжек, потом – распухшая визитница, встречи в кофейне на Арбате, званые обеды, деловые тусовки, взаимное уважение – не помеха фальшивым улыбкам и сплетням, кредиты доверия, круг посвященных, веселая болтовня на соседних кушетках в массажном кабинете, магазинные вояжи, конкурирующие по серьезности подготовки с бизнес-проектами. Сотни знакомых, подруг и партнеров.

Ей вдруг стало смешно.

Она представила, что звонит одному из них и бормочет в трубку: «У меня тут такое! Представляешь, заказчик внезапно улетел в Сибирь, и мне пришлось мчаться за ним, и уже на месте я вдруг вспомнила, что родилась здесь, да-да, родилась и жила!

Ну, не совсем в Новосибирске, но сюда я приезжала на выходные, гуляла в Академгородке, собиралась поступать в НГУ, каталась на метро – я ведь здесь впервые увидела метро, а никак не в Москве! И сейчас я не знаю, что делать, потому что в голову не лезет никакая работа, и я даже забыла, как выглядит этот самый заказчик, потому что снег летит в лицо, потому что здесь невероятно холодно, а небо такое, что хочется взлететь! И еще в этом городе я… ты знаешь, что такое предательство?.. Я узнала тринадцать лет назад… Я думала, мне уже не больно, но… Мне не надо было приезжать сюда! Но я должна была, я всегда делаю то, что должна, и это правильно, да? Так и надо, ведь правда?»

На том конце провода, по меньшей мере, решат, что она напилась, и уже через пару часов вся тусовка будет в курсе – Тина Чупицкая время от времени впадает в запой и начинает нести галиматью. Так что вы того… поосторожней с ней.

Она рассмеялась тихо и горько. Все было бы именно так. Собственный монолог и ей самой показался нелепицей, бредом. Разве она способна на такое? Неужели и вправду она чувствует что-то подобное, думает такими вот словами, по-настоящему переживает из-за того, что произошло здесь тринадцать лет назад?

Конечно, нет! Просто очень давно она не смотрела в небо и не замерзала, как сейчас. Все-таки это Сибирь, где зима совсем не похожа на свою московскую родственницу – чахлую старуху с вечно сопливым носом, невпопад разбрасывающую снежные крошки дрожащими, рассеянными руками.

Кажется, про смену климата Тина уже думала. И это вполне устроило ее в качестве причины внезапного умопомешательства. Иначе нынешнее состояние назвать было нельзя. Он умела признавать свои слабости, вот только до сей поры считала, что ностальгия – не из их числа. Ностальгия могучая, всеобъемлющая, и потому похожая на безумие, которому нет дела до всего остального.

Но она должна работать. Она прилетела за этим, а вовсе не для того, чтобы открыть в себе способность страдать из-за воспоминаний.

Тина запихнула новенький сотовый в карман и вернулась в гостиницу, твердо решив, что выйдет из нее только затем, чтобы найти заказчика. Все остальное время она проведет в тишине и одиночестве номера, крепко-накрепко занавесив шторы в чужой, студеный город.

Кажется, все. Точка. Он снял очки и несколько секунд ожесточенно тер переносицу, откинувшись в кресле.

– Между прочим, кофе остыл! – в который раз донеслось с первого этажа.

Бесполезно объяснять, что он любит холодный кофе, и не любит, когда его отвлекают. Хорошо, что выходные кончатся и Маша уедет к себе. Тут он вспомнил, что и сам уедет тоже, и поморщился даже – так не хотелось покидать дом, собирать вещи, садиться в поезд, разговаривать с кем-то, кто займет соседнюю койку, а спустя пару суток еще и выставлять себя на всеобщее обозрение. Ко всему прочему придется каждый день бриться!

Эта мысль, а точнее собственный ужас при ее появлении, внезапно его развеселили.

Можно подумать, тебя на самом деле пугает бритва, упрекнул он свое смутное отражение в погасшем мониторе. Признайся уж, что просто ненавидишь людей. Толпу, тут же поправился он. Отдельные личности в малых количествах ему очень даже нравились. Например, Маша. Она была беззаботной, как и он, и умела наслаждаться жизнью, не усложняя ее себе и другим. Вот только кофе – священный напиток! – не позволяла пить холодным! Иногда он любил смотреть, как она колдует над джезвой, что-то бормочет, помогая себе сосредоточиться, а рыжие кудри всполохами огня взлетают над плечами.

Но все равно кофе он пил только холодным.

В остальном они прекрасно ладят, с удовольствием резюмировал он, выскочив из кресла.

– Неужели? – Маша обернулась на его шаги. – Наконец-то мой кофе удостоится чести быть выпитым!

– Принесла бы наверх, – улыбнулся он, – глядишь, дело пошло бы быстрей.

– Я не хотела тебя отвлекать.

Вот она, женская логика! Он рассмеялся, точно не зная, восхищает его это или только забавляет. Значит, дозываться его к столу целый час можно, а подняться, чтобы принести поднос с кофе, нельзя.

– Машунь, ты прелесть!

– Твои комплименты меня нервируют.

– Почему? – удивился он.