Анна-Мария Зелинко - Дезире

— Граждане и гражданки, мир решен. Генерал Бонапарт сдался на милость союзников, и убедила его эта женщина…

— Табуретку!.. — прошептала я.

— Что? — спросил Розен.

— Табуретку… Я очень маленького роста для наследной принцессы, — прошептала я ему в ухо.

— …убедила эта женщина, происходящая из французского народа, гражданка, которую северный народ выбрал своей наследной принцессой. Этой женщине генерал Бонапарт отдал свою шпагу, шпагу Ватерлоо…

В темноте снова поднялся крик. Лафайет быстро отошел. Перед окном поставили табуретку. Двумя руками я держала шпагу перед собой, в темноте против окна бурлила толпа. Потом я разобрала, что они кричат. Они кричали все время одни и те же слова: «Богоматерь мира!»

Слезы лились из моих глаз, но я не вытирала их. Я держала обеими руками шпагу и поднимала ее все выше и выше. Лафайет поставил рядом со мной графа Розена, взял шандал и поднес его так, чтобы осветить шведскую форму моего адъютанта.

Вновь поднялся волной громкий крик: «Швеция! Да здравствует Швеция!», и эти слова смешались с криком «Богоматерь мира!»

Я слезла с табуретки, и окно закрыли. Я почувствовала себя чужой и потерянной в моей собственной гостиной. Представители народа стояли группами, оживленно обсуждая события. Мне даже показалось, что они ссорятся.

Кто-то сказал:

— Талейран уже начал переговоры о перемирии.

Другой сказал:

— Фуше пошлет секретного гонца к толстому Луи.

Они не собирались уходить… Я положила шпагу на полку под портретом первого консула. Мари ставила в канделябры новые свечи вместо догоревших. Она оделась в свое красивое платье из темно-синего шелка.

— Мари, я думаю, что им нужно предложить что-нибудь. Может быть вишни, которые мы хотели консервировать? И вина к ним, не правда ли?

— Я сделала бы пирожные, если бы знала. У нас большой запас муки.

— Да… ведь у нас в погребе мешки с мукой…

Я вновь услышала гул толпы на улице.

— Мари, люди, стоящие на улице, уже много дней не получают хлеба в нужном количестве. Прикажи вынести мешки с мукой из погреба. Пусть повар раздаст муку. Караульные солдаты ему помогут. Пусть каждый получит столько муки, сколько сможет унести в своем платке или шали.

— Эжени, ты сошла с ума!

Десять минут спустя представители народа накинулись на стаканы с вином, как будто много дней мучались жаждой, и звук разгрызаемых вишневых косточек слышался из всех углов комнаты.

У меня болело колено. Я, хромая, подошла к двери. Талейран остановил меня:

— Ваше высочество ранены?

— Нет, нет. Я только устала, Ваша светлость.

Он поднес к глазам лорнет.

— Наш друг, республиканец Лафайет, кажется, был старой любовью Вашего высочества?

Взятый им тон меня возмутил. Я очень рассердилась.

— Это единственный человек в этой комнате, у которого чистые руки, — заявила я.

— Действительно, Ваше высочество. Он все время занимался своим садиком и умывал руки касательно всех событий. Сейчас его руки безусловно чисты!..

За окнами послышалась команда. Талейран прислушался.

— Это раздача муки, — пояснила я.

Подошел Лафайет, его глаза смотрели на меня с такой нежностью, будто он хотел меня поцеловать.

— Как вы добры, дитя мое! Вы начали с посредничества, а теперь раздаете жизнь!

— Вы так добры и рассудительны, — сказал Талейран с улыбкой, беря бокал у слуги. — Эта маленькая страна с большим будущим, — он поднял в мою честь бокал: — За Швецию, Ваше высочество!

Я вспомнила, что весь день ничего не ела и не пила. Но в это время я увидела, что Фуше хочет взять шпагу.

— О, нет, м-сье министр, — воскликнула я и, прихрамывая, быстро подошла к нему.

— Но французское правительство… — начал он. Впервые я увидела блеск его маленьких глаз. Жадный блеск!

— Шпага была отдана союзникам, а не французскому правительству. Я сохраню ее, пока генерал Блюхер или Веллингтон не решат, как с ней поступить.

Наконец, я смогла уйти в спальню. Моя коленка посинела и распухла. Мари, качая головой, сняла с меня пыльное платье. На улице стало тихо.

Я пишу дневник, а за окнами уже занимается утро.

Папа, Лафайет постарел. А тот листок с Декларацией Прав человека отдан мною уже давно Персону и теперь находится в Швеции…

С момента возвращения Наполеона с Эльбы прошло девяносто… девяносто пять…, нет — сто дней. Сто дней — сто веков! Неужели мне всего тридцать пять лет? Жан-Батист далеко, а Дезире в Париже. Когда же эти двое будут жить вместе? Мне кажется, что пора закончить мой дневник, папа!

Это случилось!.. Хотя я уже давно пыталась приучить себя к мысли, что это должно произойти, я никак не могла себе представить, как это будет… Это случилось, и ничего, ничего нельзя сделать, чтобы этого не было…

Я сидела за фортепьяно, пыталась сыграть мелодию, сочиненную Оскаром. Жаль, что Жан-Батист истратил столько денег на мое обучение игре на фортепьяно. Я до сих пор не научилась порядочно играть, и мои пальцы так устают!

Мне объявили о приезде шведского посла. Я не нашла в этом ничего особенного. Шведский посол довольно часто навещал меня.

День был серый и дождливый, было время вечернего чая. Но когда он вошел, я почувствовала — что-то случилось. Он остановился почти в дверях. За ним закрылась дверь. Мы были одни. Он стоял у дверей совершенно неподвижно. Между нами была вся комната.

Я поторопилась ему навстречу, в это время он поклонился. Огромное волнение, даже страх охватили меня, так глубок и важен был этот поклон.

Тогда я увидела креп на его руке и почувствовала, что вся кровь отлила от моего лица.

— Ваше величество… — Он медленно приблизился. — Ваше величество, я принес печальную весть — король Карл скончался пятого февраля.

Я стояла как потерянная. Я мало знала старенького дрожащего короля, но его смерть означала…

— Его величество король Карл XIV Иоганн поручил мне сообщить об этом Вашему величеству, а также передать это письмо.

Я была неподвижна. Посол подошел ко мне и передал конверт.

— Ваше величество, пожалуйста! — сказал он веско. Я протянула руку и взяла конверт.

— Садитесь, барон, — пролепетала я, опускаясь в ближайшее кресло. Мои пальцы дрожали, когда я распечатывала конверт. Это был большой лист, на котором Жан-Батист нацарапал второпях: «Дорогая, ты теперь — королева Швеции. Прошу тебя, держи себя соответственно. Я настаиваю! Твой Ж. Б.» И внизу: «Не забудь уничтожить это письмо сейчас же».

«Держи себя соответственно»… Я бросила листок и улыбнулась. Потом я поняла, что посол внимательно смотрит на меня. Я быстро сделала свое лицо печальным и немного надменным.

— Мой муж пишет, что я теперь королева Швеции и Норвегии, — сказала я гордо.

Посол поклонился мне, привстав в кресле.

— Шестого февраля Его величество был провозглашен королем, по наследству, под именем Карла XIV Иоганна Шведского и Норвежского, а супруга Его величества была провозглашена королевой под именем Дезидерия.

— Никогда Жан-Батист не позволил бы этого, я хочу сказать, чтобы меня называли Дезидерия, — заявила я.

Посол не знал, что ответить.

— Как, как это случилось? — спросила я.

— Старый король умер во сне. У него был приступ первого февраля. Два дня спустя доктора заявили, что конец близок. Ее величество и Его высочество наследный принц дежурили в комнате больного.

— А вдовствующая королева?

— Ее величество королева София-Гедвига и с ней принцесса София-Альбертина. Ее величество сидела возле маленького туалета. Все время, пока продолжалась агония, Ее величество не сделала ни одного движения. Только… мантию… Надеюсь, мой рассказ не слишком взволновал Ваше величество?

— Прошу вас, продолжайте, барон!

— Мой друг написал мне обо всех подробностях. В кабинете, рядом с комнатой умирающего, собрались члены правительства и придворные. Дверь была открыта. Пятого февраля в семь часов дыхание короля стало спокойнее. Предполагали, что к нему возвратится сознание. Королева упала на колени, принцесса София-Альбертина стала вполголоса молиться. И действительно, король открыл глаза и внимательно посмотрел на наследного принца, я хочу сказать… на Его величество, теперь… И Его величество выдержал взгляд короля и тоже смотрел ему в глаза. Королева обернулась только один раз, чтобы попросить принести ей мантию. Мой друг пишет, что Ее величество была очень бледна и казалась окоченевшей, хотя в маленькой комнате была ужасная духота. Непонятно…