— Я вернулся, — все, что я ему сказал, аккуратно отрывая повязку на плече, чтобы взглянуть на рану. Она была чистой, я не чувствовал запаха инфекции, поэтому снова закрыл ее и посмотрел ему в глаза.
— Как ты?
— Бывало и лучше, — пробормотал он. — И Самаира была очень заботлива со мной. Но я жив.
— Мне не нужно было уезжать, — печально проговорил я. — Этого бы никогда не произошло. Мне так жаль.
Парайла шокировал меня, когда ткнул в мою грудь пальцем и сказал:
— Глупый, гордый мальчик... это бы произошло, будь ты здесь или нет. Единственное, что успокаивало меня, это мысли о том, что ты далеко отсюда и будешь жив.
— Ты хотел, чтобы я прятался как женщина? — зарычал я на него, полностью застигнутый врасплох из-за его гнева на мое возвращение. Я ожидал встречи с распахнутыми объятиями, теплыми словами от своего приемного отца, а в итоге вот что получил.
Взгляд Парайлы немного смягчился, и он притянул меня к себе.
— Никто не считает тебя женщиной, Закариас. Ты доказал себе в который раз, что ты сильный член этого племени. Но я хотел большего для тебя... больше, чем этот образ жизни. Я был бы счастлив знать, что ты использовал шанс, который дали тебе.
Часть моей злости растаяла от его слов, потому что, как и любой отец, он хотел лучшего для меня. Не это я считал лучшим вариантом, я думал лучший — вернуться сюда.
Вроде бы. Или нет?
Мое сердце обливалось кровью, разбивалось на кусочки, когда я думал о единственной женщине, которая была для меня дорога и важна. С того момента, как Мойра оставила меня у аэропорта. Как минимум пять раз перед тем, как я сел на самолет, я почти позвонил ей, чтобы попросить забрать меня, но в конечном итоге, моя совесть заставила меня вернуться в племя, хотя мое сердце требовало вернуться к Мойре.
Это была жестокая битва, и мое сердце проиграло.
Деревня была уничтожена. Каждый дом был сожжен до основания. Некоторые мужчины были ранены, защищая деревню, и четверо мертвы, двое из которых были старейшинами. Пятеро детей... трое мальчиков и двух старших девочек... увели в джунгли, их матери обезумели от горя.
Очевидно, я приехал вовремя, так как племя собирало уцелевшие вещи и готовилось перейти на несколько миль вниз по течению реки Жутаи.
Я был удивлен, конечно, потому что я думал, они будут готовиться к нападению, и я пришел подготовиться к бою. Но Парайла сообщил мне, что уцелевшие старейшины и некоторые молодые представители племени хотели обсудить мирное урегулирование с Матика. Они были больше по численности и сильнее нас, и они боялись, что продолжение военных действий приведет племя к вымиранию. Отец Гоуль, который, как я заметил, помогал справиться с голодом, переправляя некоторые крупы и семена, по-видимому, был в эпицентре этой затеи с миром, так как у него были хорошие отношения с этим племенем.
Идея потрясла меня, я горел неуемной потребностью отомстить тем, кто осмелился напасть на мой народ.
В конце концов, у меня не было выбора, кроме того, чтобы пойти вместе с племенем и спуститься вниз по реке. После того, как мы собрали все для кочевки, пошли как целое племя через джунгли, прорубая наш путь к новому дому. Три дня мы срезали заросли и расчищали место. Мы выжгли корни растений и деревьев, чтобы обустроить новый дом, спилили бамбук и пальмы для наших новых домов.
Еды некоторое время будет не хватать, пока мы не сможем вырастить новый урожай овощей, но наше племя уже много раз меняло место стоянки, поэтому нужно переждать этот период.
Моим первым поручением было построить новый дом для Парайлы, чтобы у него было укрытие. Двое из соплеменников помогали мне с постройкой, но затем я сказал им заняться своими собственными домами, пока раскладывал крышу из пальмовых ветвей.
— Ты все еще злишься на то, что мы решили не нападать на Матика? — спрашивает Парайла с усмешкой в голосе.
— Это решение еще не принято окончательно, — отметил я.— Отец Гоуль может вернуться и сказать, что Матика не приняли условия. Тогда будет война.
Парайла усмехнулся.
— Упрямый, как всегда. Но этот старик (прим. так себя называет Парайла в третьем лице) хочет мира. Он хочет вернуть наших детей, и жить дальше без всех этих забот.
Кровь застыла от стыда после его слов. Потому что Парайла имеет право желать то, что он хочет. Это было лишь мое слепое желание мести, которое переполняло меня и заставляло спорить с ним на каждом шагу. Заключение перемирия — странная идея. Конечно, я видел это в современном мире, но я сумел понять достаточно, что это практически недостижимо в любом обществе. Люди все также сражаются и убивают друг друга, ссорятся из-за земель, прав и денег. И наше сообщество не отличалось, поэтому я не отказывался от своей потребности, сделать все правильно.
— Вижу, Тукаба ищет тебя, — говорит Парайла со смешинками в голосе.
Я смотрю на женщину, сидящую возле общего костра, где пекут лепешки из маниоки для обеда. Она и в правду смотрит на меня, минуту смотрю на нее, и она отводит взгляд в подчинении.
— Не заинтересован, — отвечаю я Парайле и поднимаю другую пальмовую панель на крышу, и начинаю привязывать ее к балке. — Я должен работать.
Парайла лукаво смотрит на меня и начинает громко смеяться.
— Что смешного? — ворчу я.
— Ты смешной, — отвечает он сквозь смех. — Закариас, которого я знал, не беспокоился, закончена ли работа или нет. Он бы поставил Тукабу на колени в грязь и показал бы свое могущество...
— Достаточно, старик. — рычу я. — Когда ты стал таким развязным?
Парайла продолжал смеяться и медленно раскачиваться в своем гамаке.
— Ох, Закариас, — говорит он, забавляясь. — Ты не принадлежишь этому месту.
Я поворачиваю к нему голову и хмурюсь.
— Почему ты это говоришь?
— Потому что твое сердце находится в другом месте, — отвечает он.
Я усмехнулся над ним и прикрепил еще одну панель на место. Вытерев пот со лба рукавом рубашки, я отхожу от дома и направляюсь к тыкве, наполненной водой, чтобы утолить жажду. Оглядываясь в сторону Парайлы, который с весельем в глазах смотрит на меня, я говорю:
— Мое сердце там, где оно должно быть, отец. Прекрати видеть то, чего нет.
Отвернувшись от Парайлы, я беру свой мачете и направляюсь в джунгли нарубить еще пальмовых ветвей. Мне нужно скрыться от его пристального проницательного взгляда и мудрых слов. Я, может, и отрицаю то, что он видит во мне, но правда в том, что мое сердце там, где Мойра. Когда меня отделял всего день от возвращения в племя, я понял, что совершил самую большую ошибку в своей жизни.
Нет, не потому что вернулся в деревню... я должен был это сделать. Я должен был вернуться, чтобы убедиться, что с Парайлой все в порядке, и я должен был помочь племени отомстить за нападение и грабеж. Нет, моя ошибка была в том, что я не рассказал Мойре о своих чувствах. Моей ошибкой было то, что я сказал, что больше не вернусь. Ошибка в том, что оборвал все ниточки с единственным человеком в этом мире, который меня больше всего заботил. Я потратил много времени, и сейчас находился в такой ситуации, из которой не видел выхода. Я даже не был уверен, возможно ли, как-то ее исправить, потому что я думаю о том, с какой легкостью Мойра восприняла мои слова о том, что все кончено. Она отвернулась от меня и, хотя слезы печали катились по ее щекам, я видел, как она решительно уходила. Она даже не обернулась на прощанье.
Все было кончено, без сомнения. Мне нужно отпустить это и найти способ, как закалить свое сердце. Сейчас это была моя жизнь, и я должен жить без нее.
Отец Гоуль вернулся в нашу деревню три дня спустя, и к нашему удивлению, он привел пятерых детей. Они побежали к своим матерям, все прослезились от радости, включая и меня. Сверх этого, он передал предложение о перемирии от Матика, которое включало семена, муку и такие вещи как одеяла и пластиковые брезенты. У Матика были хорошо развиты торговые отношения с другими племенами и речными торговцами. Они были более развитыми, чем мы, когда дело дошло до использования этих предметов для облегчения их жизни.