Вместо того чтобы показать главу профессору Хартшорну, который раскритиковал бы ее в пух и прах и разорвал в клочья, я написала на своем шедевре его имя и отправила почтой президенту университета, приложив записку, гласившую, что он (профессор Хартшорн) хочет показать ему (президенту), над чем сейчас работает.
Того, что случилось дальше, я, честно говоря, не ожидала. Я слышала, что профессор Хартшорн — первоклассный преподаватель истории, и именно поэтому ему позволили остаться в университете. Но как бы он ни был хорош в преподавании, он упорно не публиковался, и прошел слух, что его наконец-то уволят.
Получив мое послание, президент едва не лопнул от радости. Он примчался в кабинет профессора Хартшорна, потрясая рукописью главы, и завопил:
- Это блестяще, профессор! Грандиозно! Вы должны прочесть это на следующем собрании преподавателей. А кто-то еще говорил, что вы на самом деле ничего не пишете!
Я в этот момент работала в подсобке, но должна сказать, что профессор Хартшорн быстро включился в игру.
— Мисс Максвелл, — позвал он, — мой экземпляр той самой главы моей книги, которую написал я, куда-то подевался, никак не могу найти.
Если президент и услышал нечто странное в том, как профессор построил предложение, он ничем этого не выдал. Я невозмутимо положила на стол профессора главу в двадцать пять страниц и, ни на кого не глядя, вернулась в подсобку.
Через несколько минут профессор Хартшорн вновь вызвал меня в кабинет.
— Напомните, мисс Максвелл, в какой срок я должен закончить книгу? Что там сказал мой издатель?
— За три года, — ответила я.
Мне нужна была работа, а три года — это самый долгий срок, какой я проводила на одном месте. Конечно, этот разговор происходил до того, как я познакомилась с Керком и решила прожить здесь до конца дней своих.
— А это не слишком долго? — Президент удивленно взглянул на Хартшорна. Он полностью игнорировал тот факт, что я, простая студентка, нахожусь там же.
— Малоизученный предмет. — Профессор нахмурился. — Исследования затруднены. А теперь ступай, Гарри, я должен вернуться к работе.
Президент ушел, улыбаясь: видимо, радовался, что не придется увольнять такое светило, как профессор Хартшорн. Я думала, что последует взрыв. Взрыва не последовало. Не глядя на меня, профессор отдал мне статью обратно.
— По главе каждые три месяца, — сказал он. — И побольше пишите о бюсте Генриетты Лейн.
— Да, сэр, — ответила я и вернулась к себе в подсобку.
В последующие два года я каждые три месяца просматривала отцовские книги и писала по двадцать пять страниц о золотистых волосах, фиалковых глазах и роскошной фигуре Генриетты Лейн.
К концу второго года я решила пошутить и подговорила маму Дженнифер мне помочь: я хотела представить профессору костюм эпохи Генриетты Лейн, сшитый по ее меркам (и не спрашивайте, откуда мой отец узнал объем ее груди, талии и бедер — фанатик всегда найдет способ) из сиреневого шелка с розовым кантом. Я купила на распродаже домашнего барахла портновский манекен, и с помощью ватной подкладки — понадобилось ну о-очень много ваты — мы с мамой Дженнифер сумели воссоздать знаменитую грудь Генриетты Лейн.
Как-то в понедельник, часов в шесть утра, мы с Дженнифер и Хизер пронесли манекен в кабинет профессора Хартшорна. Когда профессор явится на работу, мисс Лейн будет его ждать.
Однако он никак не прокомментировал присутствие безголовой особы, которая, между прочим, заняла целый угол в его тесном кабинете. Неделя подходила к концу, а он так ни словом и не обмолвился по этому поводу. Я испытывала разочарование — вплоть до утра субботы, когда приехала в банк за зарплатой. Кассирша, моя приятельница, сказала:
— О, ну поздравляю!
— С чем это?
— С прибавкой к зарплате. Только документы заполнены с ошибкой. Но я все улажу, ты, главное, поставь свои инициалы...
И вот тогда-то я узнала, что старый прохвост повысил мне зарплату на двадцать пять процентов. За великолепную грудь Генриетты Лейн.
А теперь до моей свадьбы осталось всего-то три недели. Я уйду с работы и по первости буду только читать, фотографировать и обедать с девчонками. Я с четырнадцати лет зарабатывала деньги, поэтому сейчас, в двадцать шесть, с нетерпением ждала возможности передохнуть.
Но все это было до того, как я пошла на вечеринку к родителям Дженнифер и встретила там Форда Ньюкомба. I
Керк задержался больше чем на минутку. По правде говоря, больше чем на тридцать минут. Он увлекся разговором со старшим сыном Хендли, который ворочал всеми инвестициями, пока папаша играл в гольф. Конечно, весь город знал, что финансами заправляет миссис Хендли, но сыновья исправно играли предписанные роли.
Я стояла одна, потягивала ром с колой и размышляла о новой жизни, которая у меня вот-вот начнется. Я ждала перемен с нетерпением. По правде сказать, работа у профессора Хартшорна мне наскучила. Она оказалась не такой творческой, как я надеялась, да и перспектив роста никаких... Керку я еще не говорила, но вообще-то я рассчитывала рано или поздно открыть свое маленькое дело. Я мечтала о портретной студии, где я фотографировала бы людей при естественном освещении. Возможно, когда-нибудь мне удалось бы вставить эти фотографии в книгу. Все, что мне было нужно, — это немного свободного времени, мои сбережения и то, что оставил мне отец. Я хотела открыть именно домашнюю студию, чтобы, когда появятся дети...
— Он про тебя расспрашивает, — прошептала мне на ухо Хизер.
Я бросила взгляд на Керка, но он до сих пор о чем-то увлеченно болтал со старшим сыном Хендли.
— Да не он. Он! — Она кивнула на Форда Ньюкомба, который стоял у окна с бокалом в руке и слушал мисс Доннелли.
Мне тут же стало его жалко. Мисс Доннелли выпускала бюллетень местной методистской церкви и потому на каждом углу твердила, что она «публикующийся писатель». Наверняка считает себя ровней Форду Ньюкомбу.
— Ну, иди! — Хизер толкнула меня в поясницу.
Я не двинулась с места. Может, я и маленькая, но мускулистая.
— Хизер, — хладнокровно сказала я, —ты сошла с ума. Этот человек не «расспрашивает» про меня.
— Нет, расспрашивает! Он задал матери Дженнифер полсотни вопросов про тебя: кто ты, откуда, где работаешь — все. Думаю, он на тебя запал.
— Лучше не говори этого Керку, иначе будет дуэль.
Хизер не засмеялась.
— Посмотри на это с другой стороны, — сказала она. — Как только он узнает тебя поближе, он откажется от своих притязаний.
Хизер тоже была остра на язык.
— Давай же, иди! — Она толкнула меня сильнее. — Узнай, чего этот человек хочет.
Откровенно говоря, я задолжала ему извинение, а кроме того — кто откажется поболтать со звездой? Буду внукам потом рассказывать, и все такое...
Форд Ньюкомб уставился на меня так, будто я — спасательный плот.
— А-а, вот и вы! — громко сказал он, взглянув на меня поверх головы мисс Доннелли. — Газеты, которые вы хотели посмотреть, у меня, но нам лучше просмотреть их на улице.
Это не имело особого смысла, так как снаружи стояла кромешная темень.
— Конечно! — так же громко ответила я. — Пойдемте!
И я пошла за ним. Дженнифер, Отем, Хизер и Эшли потянулись следом.
Он вышел на большую террасу за домом родителей Дженнифер и оглянулся на меня только у перил, а когда оглянулся, глаза его расширились.
Я и не оборачиваясь знала, что за зрелище предстало его взору. Я привыкла. Все они до смерти хотели с ним пообщаться — то есть задать ему несколько вопросов, на которые он отвечал, может, миллион раз.
Я отступила — отдала его им на растерзание. В конце концов, насколько мне известно, мужчине не может не понравиться, когда четыре хорошенькие девушки окружают его засыпают вопросами и застенчивыми улыбками. Я оглянулась и посмотрела через стеклянную дверь, не освободился ли Керк — нет, все еще треплется с Хендли. Ладно. Я осталась стоять в сторонке, теребя соломинку в стакане.
— А над чем вы сейчас работаете? — спросила Эшли, и тут я навострила уши. Вопросы типа: «А как вы пишете: на машинке, на компьютере или от руки?» — и ответы на них не представляли для меня интереса. — Что это будет?
— Это будет правдивая история, — ответил он.
Этот ответ заставил меня приглядеться к нему повнимательнее. Я прочла каждое слово, написанное Фордом Ньюкомбом, и многое из того, что написали о нем, и поэтому знала, что все его книги — это в той или иной степени правдивые истории. Неужели он за этим очевидным ответом пытается что-то скрыть?