Я видел сцены из нашей с Пэт жизни. Видел ее родителей. Вот они все трое смеются и поглядывают друг на друга. Вот отец Пэт рыбачит. Картинка изменилась: я увидел его на веранде, с инструментами. А мать Пэт в этот момент что-то готовила на кухне... Она пекла свое фирменное печенье со специями и изюмом. Я отлично его помню, от него по всему дому разливался божественный сладковато-пряный аромат. В этот момент я вновь его ощутил. На миг я позволил себе закрыть глаза и вдохнуть. Когда я открыл их, мать Пэт стояла прямо передо мной и протягивала мне целую тарелку этого печенья.

Инстинктивно я потянулся за ним. Моя рука прошла сквозь воздух. Видения, увы, нематериальны...

— Ты уверен? — Он взял с тарелки печенье и откусил кусочек. — М-м-м... Как вкусно. Так на чем я остановился?

Подозреваю, он привык к тому, что люди бывают слишком ошарашены, чтобы отвечать ему. Он продолжил, хотя я не сказал ни слова. Но думал я не о нем — я думал о Пэт. Вспоминал ее. Запах печенья витал в воздухе, и, рассказывая, он размахивал этим драгоценным печеньем. Один кусочек, подумал я. Дай мне хоть один кусочек. Я хочу вспомнить точно. По-настоящему вспомнить.

— Ах да, — говорил Рассел Данн. — Ты, получается, хочешь узнать побольше? Посмотрим-посмотрим. С чего бы мне начать? — Он встал и прошелся по комнате — элегантный, очень красиво одетый мужчина. — Удивительно, что ты не догадался, что это я бросил вам камень через стену. Вы подрасслабились, и я начал беспокоиться, что вы и вовсе прекратите расследование. А если бы это случилось... ну... — Рассел пожал плечами, давая понять, что мы оба находимся здесь потому, что он так задумал. — Он ткнул в меня печеньем, потом взглянул на него удивленно. — Это тебе досаждает? — В мгновение ока печенье испарилось, он подкующе улыбнулся. — Знаешь, хочу подчеркнуть: у меня очень-очень легкая работа. Люди думают, что я только и делаю, что сную рядом и что-нибудь нашептываю им на ухо, подстрекая к какому-нибудь злу. Но это не так. Я оставляю это все на их совести — и они делают то, о чем я никогда бы даже не додумался. Люди гораздо изобретательнее меня. Ты наверняка слышал о людях, которые черпают в книгах идеи для своих преступлений?

Я кивнул. Я знал, что он не мои книги имеет в виду: я не пишу ужастиков.

Он прочел мои мысли.

— Ты считаешь, твои книги не могли породить ничего дурного, потому что они такие сладкие? Помнишь, в одной из книг ты писал о том, как утонул твой кузен Ронни, а вы, дети, радовались?

Рассел Данн не стал дожидаться моего ответа.

— В Калифорнии мальчик убил двоюродного брата. Утопил, потому что не любил его. И эту идею он позаимствовал из твоей книги.

Я так и обмяк.

— М-да, так о чем это я? Ах да, об Амарисе. В общем, она не крутила со мной шашни, как потом говорили. Чего только люди не придумают в оправдание своих поступков. Интересно, да? Видишь ли, только два человека на свете знали, что Амариса ждет ребенка. Помнишь священника?

Я вытаращился на него.

— Она от него ждала ребенка?

— Да. Но это не был так называемый плод любви. Как-то вечером он подстерег ее на тропе и изнасиловал. Амариса ни словом об этом не обмолвилась: не хотела никому причинить боль, жене священника, например. И знаешь, что сделала Амариса, узнав, что беременна? Она возблагодарила... — Рассел Данн не произнес этого слова вслух, только указал вверх и заговорщически улыбнулся мне. — Конечно, этот парень не имел к сему событию никакого отношения, но я замечал, что люди часто воспринимают то хорошее, что сними случается, как подарок от него. Видишь ли, Амариса считала себя бесплодной. Глупая женщина, она так безоговорочно верила своему покойному муженьку... Это он свалил на нее всю вину за то, что у них нет детей. — Он снова улыбнулся так, что у меня волосы на затылке встали дыбом. — Со смертного одра ее муженек попал прямо ко мне.

За его спиной в дыму снова появились картины. На этот раз я увидел Пэт. Она сидела за нашим обеденным столом и правила мою рукопись. Я часто останавливался в дверях и наблюдал за ней, отчасти из тщеславия, отчасти потому, что мне просто нравилось на нее смотреть.

Эта сиена заставила меня вспомнить Пэт так живо, так ярко, что все остальные мысли исчезли из моей головы. Мне надо было как-то отвлечься. Не смотри туда, велел я себе. Не смотри!

— Священник боялся, что его преступление откроется, и потому он первым бросил в нее камень. Другие последовали его примеру.

Рассел Данн встал и полюбовался на Пэт. Теперь она стояла у плиты: выливала в кастрюлю суп из жестяной банки. Какая обыденность!..

Но эти образы вонзались мне в сердце так глубоко, что я был уверен: оно кровоточит.

Он повернулся ко мне и снова улыбнулся. За его спиной уже разыгрывалась другая сцена. Я увидел молодого парня на вечеринке. Это ввело меня в замешательство. Кто он такой?

— Когда Генриетта увидела, как Амариса разговаривает со мной, она пришла в восторг, потому что наконец-то нашла способ избавиться от «соперницы». Тогда она еще не думала об убийстве, эта мысль пришла ей в голову позже. Разумеется, в тот день я знал, что они прячутся в кустах, но виду не подал. Мне было любопытно, что они сделают. Да, считается, что у меня нет чувства юмора, но это не так. Просто юмор у меня...

— Черный?

— Именно. То, над чем другие никогда не посмеются, меня забавляет до невозможности.

— Они тебя видели?

Когда до меня наконец дошло, что за парень веселится у него за спиной, меня едва не вырвало. Это тот, кто убил мать Пэт. Он пил и развлекался на вечеринке, но я знал, что через несколько минут он отнимет жизни нескольких человек. Одну оборвет машиной, еще три отравит горем.

— Да, — продолжал мистер Данн, — они выскочили из своего укрытия и закричали Амарисе, что она разговаривает с пустым местом. И знаешь, что любопытно? Она не испугалась.

Я слушал его, но все же не мог оторваться от сцены, что разыгрывалась передо мной. Парень садился в машину. Дорогую, купленную на папочкины денежки.

— Но Амариса поступила иначе, — сказал я.

Картина изменилась. Я видел маму Пэт: она забиралась в машину. Я хотел прыгнуть прямо туда, в видение, и остановить ее. Пожалуйста, не надо! Пожалуйста, не делайте этого! Мне хотелось кричать. Но я молчал.

— Да. — Рассел Данн вел себя так, будто, кроме нашей культурной беседы, в комнате ничего не происходило. — Амариса верила, что все заслуживают доброты.

— И даже дьявол.

Я пытался отвести взгляд и не смотреть, как мать Пэт заводит машину. Это в последний раз, подумал я. В последний раз она куда-то едет.

Мать Пэт стояла на светофоре. Красный сменился зеленым. Сейчас она умрет. Вот парень гонит на своем авто, хлещет пиво и курит косяк. Глубоко затягивается. В полицейском рапорте была упомянута марихуана. Интересно, сколько стоило отцу ублюдка скрыть это от следствия?

— И тут я им показался. Не таким, каким меня рисуют в книгах, а как есть. Каким ты меня сейчас видишь. Когда это не сработало, я позволил им увидеть то, чего они ожидали.

Я смотрел, как мать Пэт отпускает педаль тормоза и машина трогается с места. Парень даже не взглянул в сторону светофора: он искал пиво на заднем сиденье.

Мать Пэт приближалась к точке столкновения. У меня едва не остановилось сердце. Я протянул руку, словно силясь остановить ее.

В следующую секунду я увидел лицо матери Пэт за миг до столкновения. Она уже знала, что он врежется в нее. Знала, что умрет.

Стоп-кадр. Увеличение. Лицо крупным планом. Он заставил меня смотреть на застывшее выражение ужаса на лице женщины, которую я так сильно любил.

Мне потребовалась вся сила воли, до последней капли, чтобы отвести глаза и посмотреть на него.

— Выходит, они действительно узнали, что Амариса разговаривала с...

— Можешь сказать вслух. С дьяволом. Впрочем, у меня есть и другие имена. Они испугались и, наверное, убежали бы, но двое из них считали Амарису корнем всех своих проблем — и они не сбежали. Увидев в их глазах жажду убийства, Амариса попятилась и споткнулась о камень, из которого некогда была сложена труба в той хижине. — Дани пожал плечами с таким видом, что я сразу понял: это он подстроил ее падение — и он же сделал так, чтобы ее нога застряла между камнями. — Я стоял там и мог их остановить, но не остановил. И знаешь почему?