Тьма постепенно раздвигалась, начиная с востока, и тонкая стального цвета линия уже отделяла ночь ото дня, когда Домини начала просыпаться. Она смутно осознавала, что с ней рядом кто-то есть, кто-то помог ей приподняться в подушках, чтобы она смогла выпить несколько глотков прохладного сока лайма. У нее странно кружилась голова и болело все тело. «Что это, снова грипп?» гадала Домини.
— Спасибо, — пробормотала она, не совсем понимая, кто поправил подушки, чтобы ей было удобнее, а потом снова осторожно уложил ее. Веки у нее казались невыносимо тяжелыми, Домини силилась их поднять и едва различила силуэт с широкими, как крылья, плечами. Уснула она прежде, чем успела задуматься, кто с ней рядом. А когда в следующий раз проснулась, с ней была Лита и еще коренастый с добрыми глазами мужчина, который оказался доктором Деметриосом Суизой.
Через восемь дней доктор беседовал с ней о случившемся выкидыше. Шок от того, что она оказалась погребенной под землей и камнями, явился причиной выкидыша, так он сказал Домини.
Она сидела, облокотясь на подушки, совершенно неподвижно. В день обвала Домини мимолетно почувствовала ребенка, но еще не была готова принять эту весть. Теперь уже слишком поздно, чтобы радоваться или волноваться.
— Полю хотелось ребенка, — тихо сказала она. — Он, наверное, был разочарован, когда вы сообщили, что я его потеряла.
— Убежден, он был бы гораздо более расстроен, если бы потерял вас, — сказал доктор, и, хотя он разговаривал по-английски не так свободно, как Поль, Домини хорошо поняла каждое вежливое и спотыкающееся слово. Она рассматривала свои руки, лежащие на коленях на шелке халатика. Доктор наблюдал за ней и поражался ее самообладанию. Гречанка безутешно рыдала бы о потере своего первенца, а эта очаровательная и холодная молодая англичанка сидела с совершенно сухими глазами и внешне казалась очень спокойной. Метрос Суиза сунул себе в рот сигарету и вспомнил, как Поль говорил, что эта девушка с холодными синими глазами не любит своего мужа.
Домини и доктор сидели на площадке перед домом, куда Янис вынес им турецкий чай в высоких стаканах. Подал он и тоненькие сэндвичи со всякой начинкой и богатый выбор пирожных. Поль еще утром поехал к своей тетке и должен вернуться с Карой.
— Вы должны хотя бы попробовать сэндвич, — уговаривал ее Метрос, так как Домини только пила чай. — Ну-ка, я сам вам подам.
— Я совсем не голодна, доктор, — запротестовала Домини.
— Но вы должны есть, дитя мое, иначе будете долго выздоравливать. Вот сэндвич с цыпленком и еще один с паштетом. Очень питательно, и я настаиваю, чтобы вы съели все до крошки.
Доктор был слишком добр и дружелюбен, чтобы отказаться, и Домини обнаружила, что ест сэндвичи и делится с ним своими впечатлениями о Греции. Еще Домини узнала, что он вдовец и что его единственный сын учится в Афинах в медицинском институте.
— Его не удовлетворит работа врача на острове, — с улыбкой сообщил доктор Суиза. — А вот я здесь на месте. Я работаю в детской клинике, построенной вашим мужем, которую помогают содержать влиятельные, как и он, люди. Они же помогают оплачивать счета тех, кто сам не в состоянии сделать это.
— Вы лечите Поля от головных болей, доктор Суиза? — спросила Домини.
Доктор как раз выбирал для себя пирожное, и его раздумье о том, что же предпочесть из множества вкуснейших изделий кулинарного искусства, оказалось слишком серьезной проблемой. По крайней мере, на минуту его вилка застыла над тарелкой, потом он, наконец, сделал выбор и бросил на Домини короткий взгляд из-под кустистых бровей.
— Он говорил вам о своих… головных болях? — спросил Метрос.
— Не совсем так. Кажется, его раздражает, когда я пытаюсь говорить об этом, — сообщила она. — По всей вероятности, будучи во всем, если не считать головные боли, сильным и здоровым, он не хочет признавать за собой какую-то слабость.
— Возможно. — Доктор положил в рот пирожное и внимательно наблюдал за пчелами, собирающими мед на ближайших к ним цветах какого-то вьющегося растения.
— Поль — типичный грек, — вдруг сказал Метрос. — А греков всегда нелегко понять. Их можно сравнить с айсбергами, большая часть их скрыта от глаз.
— Айсберги могут принести много вреда, — тихо проговорила Домини.
— Но они могут растаять: лед не железо.
— Воображаю, какая температура для этого потребуется, — рассмеялась Домини.
Доктор улыбнулся, услышав новый звук ее голоса, и удивился тому, как оживилось и преобразилось от смеха ее прекрасное лицо, которое до этого он видел только страдающим или недоступно холодным. У него засветились глаза. Теперь он понял, что ошибался, считая ее холодной… Ох, как эти ее глаза отражают синеву неба и моря, и как соблазнителен изгиб ее губ. В самом деле, она еще почти ребенок, тонко чувствующий, застенчивый, — не из тех, кто показывает свои чувства. Он наклонился и посмотрел ей прямо в лицо.
— Есть единственный огонь, способный поглотить все, — сказал он. — Мало что может устоять перед его мощью.
— Это загадка, доктор Суиза? — улыбнулась Домини.
— Можно назвать это и загадкой, дитя мое. Самой сложной в мире и по-настоящему неразгаданной с того самого времени, когда Ева подала Адаму запретное яблоко.
— Понимаю. — Она крепко сцепила пальцы, будто стараясь успокоиться. — Вы говорите о любви, доктор.
— А разве вы не согласны, что это всепоглощающее пламя, мадам?
Домини отвела взгляд и на мгновение с ужасом подумала, у ж не рассказала ли она ему что-то в бреду. Он был добр, в возрасте, и напоминал ей дядю Мартина, но исповедь может принести только временное облегчение, за ним последует смущение, сожаления в том, что позволила себе раскиснуть.
— Мне всегда казалось непонятным, почему яблоко было запретным, — пробормотал Метрос. — Если у Евы не хватило бы мужества сорвать его, даже рай оказался бы скучнейшим местом.
— Они с мужем были изгнаны из рая, — напомнила ему Домини.
— А разве вы не считаете, что они нашли для себя другой, гораздо более интересный? — усмехнулся он. — Весело играть, как дети, в саду, но выйти в джунгли и прожить каждое мгновение напряженно и захватывающе… это… это же и значит жить по-настоящему.
Тут Домини взглянула на доктора, мудрый блеск его глаз сказал ей, что он что-то знает. Они с Берри играли в саду, как дети… упоминала ли она имя Берри в те долгие темные часы после камнепада?
Доктор Суиза поднялся на ноги и с явной неохотой объявил, что должен еще посетить нескольких пациентов. Он взял Домини за руку и со значением пожал ее.
— Мы должны еще побеседовать с вами, — он улыбнулся. — Скоро, да? Когда вы будете к этому готовы, да?
— О чем, доктор? — спросила Домини, не совсем уверенная, что он правильно выразил свою мысль по-английски.
— О вещах, от которых не убежать, дитя мое. Неизбежных вещах, как рождение, любовь… и смерть.
Она смотрела на него широко раскрыв глаза, не понимая. Он задержал ее взгляд, потом склонил тронутую сединой голову и поцеловал ей руку. Метрос попрощался по-гречески, и через минуту она осталась одна. Домини сидела очень тихо, вдруг охваченная острым чувством одиночества. За окнами дома царило молчание, было время сиесты, и даже птицы, казалось, задремали на ветвях деревьев.
Домини откинулась на подушку шезлонга и закрыла глаза. Шуршали сосны, шептало море, а ее мертвый ребенок, казалось, больно сжал ей сердце. Ушла любовь, которую он мог принести и подарить, и слеза поползла по щеке Домини.
Она проспала недолго и проснулась, почувствовав неожиданный холод. Солнце уже больше не освещало площадку перед домом, и Домини заметила, что, пока она спала, дымка, большую часть дня висевшая над морем, прокралась на остров и кольцом окружила вершину и дом вместе с ней.
Домини предупреждали о внезапных туманах, но она не ожидала, что туман может так быстро окутать всю видимую часть острова. Немного взволнованная, Домини соскользнула с шезлонга и подошла к краю площадки взглянуть на утесы в море. Она почти их не увидела, но ясно слышала ленивые удары волн о камни. Медленно двигающиеся кольца тумана поднимались вверх, и на ее волосах быстро образовались крошечные капельки влаги. У Домини появилось жутковатое чувство, будто она вместе с домом оказалась вознесенной в облака.
Домини услышала приближающиеся шаги и, обернувшись, увидела подходившего к ней Яниса.
— Кажется, мы оказались отрезанными от всего мира здесь, наверху, Янис! — воскликнула она.