Кэтрин Андерсон - Дикое сердце

Указательным пальцем Свифт обвел очертания мальтийского креста, отпечатанного на сигаретной упаковке.

— Ты хоть понимаешь, что у меня нет ничего за душой? Лошадь, немного золота и куча проблем, жгущих мне пятки. Вот и все.

Охотник некоторое время поразмышлял над этим и, как всегда, не предложил никакого решения.

— Будет чертовски просто для нас обоих, если я уеду, — продолжал доказывать Свифт.

— Да.

Но единственное это слово содержало невысказанный вызов.

— Неужели для тебя вовсе ничего не значит, что я стал убийцей? Что ходил в набеги с команчерос? Да случись мне встретить самого себя на улице, я бы сказал: «Вот идет самый грязный подонок из всех, каких я только встречал».

— Я знаю только то, что вижу в твоих глазах.

— А что, если я переверну ее мир с ног на голову и мое прошлое нагонит меня? — Свифт швырнул сигарету в костер. — Завтра, через неделю, через год. Это ведь тоже может случиться, Охотник.

— Тогда тебе придется повернуться и встретить свое прошлое лицом к лицу. Так же как Эми должна повернуться и встретить свое. — Охотник одним движением поднялся на ноги, и его тень заплясала на кожаной стенке вигвама. — Останься здесь, в моем вигваме, ненадолго и прислушайся к своему сердцу. Если, после того как ты его послушаешь, ты все-таки уедешь завтра, я буду знать, что это лучший выход, и приму его. Но сначала обрети себя. Не того мальчика, которым ты был когда-то, не того мужчину, что вырос из этого мальчика, а себя, такого, какой ты есть сегодня. Тогда путь для тебя будет открыт. Оставляю тебя с одной великой истиной. Человек, чье вчера тяготеет над его горизонтом, идет в свое прошлое.В результате он проделывает очень длинный путь в никуда.

Веселые голоса, перелетая гулким эхом в обшитых деревом стенах, серебряными колокольчиками звеня в тончайшем фарфоре, заполняли дом Вульфа. Свифта распирало от множества вопросов, которые ему не терпелось задать Охотнику. Он был потрясен тем, что его друг так преуспел в добыче золота в своей шахте. С обычным терпением Охотник объяснял ему разницу между россыпным и рудным золотом, рассказывал об оборудовании и приемах, применяемых при добыче того и другого, говорил, что ведет разработки обоими способами. Лоретта и ее дети дополняли его рассказы всякими забавными историями и случаями из жизни старателей Джексонвилла и болтали о последних находках в окрестностях Селения Вульфа.

— Холмы вокруг полны золота, это уж точно, — возбужденно говорила Индиго. — Как-то в джексонвиллской тюрьме один ковырнул землю в углу своей камеры. Это оказалось настолько прибыльно, что он ни за что не хотел выходить на свободу. Перед самым освобождением он добрался до коренной породы и начал кричать, что хочет сделать заявку на этот участок. Шерифу пришлось выгонять его силой, под дулом револьвера.

Лоретта подмигнула Свифту.

— Можно подумать, что она сама пробовала эти самородки на зуб. Но в тюрьме Джексонвилла двойной пол из сосновых плах, и, насколько я знаю, другой тюрьмы там нет.

Голосом, полным теплоты, Охотник заметил:

— Индиго надеется прибрать к рукам всю мою золотодобычу, когда я стану слишком стар для этого.

Чейз презрительно фыркнул, явно возмущенный даже возможностью такой мысли. Голубые глаза Индиго сверкнули.

— По крайней мере я знаю разницу между настоящим золотом и золотой обманкой, — крикнула она.

— Зато, могу поспорить, ты не сможешь определить высоту дерева по отбрасываемой им тени, — парировал Чейз.

— Ну и что, кому это надо?

Эми слушала все это молча, уткнувшись в тарелку и вцепившись в ручку вилки. Она помогла Лоретте приготовить роскошный ужин, чтобы отпраздновать приезд Свифта, но вся еда напоминала ей по вкусу опилки. Даже домашний прессованный творог, больше известный в местных краях как «тряпка на заборе», казался ей безвкусным. Эми перекатывала кусочки его на языке, и было ощущение, что она глотает камни.

Дети устали пикироваться, и разговор от золотодобычи перешел к испытаниям, которые пришлось пережить Свифту после ухода из резервации. Засыпаемый вопросами о Техасе, Свифт говорил практически один, и сам звук его голоса заставлял Эми внутренне сжиматься. Когда она наконец решилась взглянуть на него, нервы у нее уже были на пределе. До сих пор она с трудом верила, что он и правда здесь, и не отдавала себе ясного отчета, как сильно он изменился. У него появился какой-то безжалостный взгляд, твердый, циничный, горький. При встрече с ним у Эми перехватывало дыхание. И все-таки, несмотря на это, он оставался таким же красивым, как и раньше, но красота его стала какой-то более сильной, крепкой, не знающей сомнений.

И еще что-то изменилось в нем, причем совсем недавно, и было не таким очевидным. Сегодня днем, когда она в конюшне умоляла Свифта освободить ее от данных ею в детстве обещаний, он выглядел каким-то неуверенным. Теперь эта неуверенность исчезла, уступив место очевидной решимости. Эми чувствовала, что там, в вигваме Охотника, двое мужчин говорили о ней и, что бы там ни было сказано, это каким-то образом усилило решимость Свифта.

— А теперь, дядя Свифт, расскажите нам о тех перестрелках, в которых вам приходилось участвовать, — потребовал Чейз. — Правду говорят, что вы убили больше сотни человек?

Наступило внезапное молчание, стал слышен даже скрип вилок по фарфору. Свифт был в замешательстве.

— Эти рассказы слишком, преувеличены, Чейз. — После короткой паузы он добавил: — Не думаю, чтобы их было больше девяноста.

— Девяноста? Вот это да!

Лоретта осуждающе посмотрела на своего сына:

— Чейз, дядя Свифт просто подшучивает над тобой. Чейз приуныл.

— Тогда скажите правду. Сколько все-таки на самом деле?

Индиго толкнула локтем брата:

— Отстань от него, Чейз Келли.

Глаза Свифта встретились со взглядом Эми, и его улыбка увяла.

— Не будешь же делать зарубку на поясе каждый раз, когда убьешь кого-нибудь. Но я вынимал свои револьверы, только когда меня к этому принуждали, и сразу же старался забыть об этом.

— Но вы же самый быстрый в Техасе. Так писали в газете. Они что, врут?

— Она, — машинально поправила Лоретта.

— Всегда найдется кто-нибудь, кто быстрее тебя, Чейз, — ответил Свифт. — И если ты забудешь об этом хотя бы на мгновение, можешь считать себя покойником.

Чейз кивнул, явно взволнованный этой мыслью.

— Коли теперь вы уж здесь, научите меня стрелять? Свифт опустил со стуком кружку на стол.

— Нет.

Индиго опять подтолкнула локтем брата. Серьезное выражение лица делало ее на вид гораздо старше тринадцати лет.

Чейз сердито сверкнул глазами на сестру, потом умоляюще посмотрел на Свифта.

— Но почему? Я хорошо умею обращаться с оружием.

Вся напрягшись, Эми ждала, что ответит Свифт.

— Потому что это не та жизнь, которой стоит жить. — По скулам Свифта перекатывались желваки, и он положил вилку рядом с тарелкой, оставив недоеденным приличный кусок ветчины. — Можешь мне поверить. Если бы я мог вернуться назад, я бы в жизни не дотронулся до своего кольта.

Эми окинула всех взглядом и увидела слезы на глазах Лоретты. Проглотив комок в горле, она тоже отложила вилку. В ней боролись разные чувства: она и ненавидела его такого, каким он стал, и готова была заплакать, как и Лоретта. Все сидевшие за столом заметили: какое-то странное выражение мелькнуло в глазах Быстрого Лопеса.

Охотник встал из-за стола и взял свои тарелку и кружку. Отнеся их на буфет, он сказал:

— Так скажи мне, Свифт, что привело тебя в наши края? И как долго ты намерен здесь оставаться?

— Я приехал сюда в надежде начать новую жизнь. — Взгляд Свифта опять скользнул по Эми. — А когда выяснилось, что моя женщина жива, я понял, что моя мечта воплощается в жизнь. Теперь я нашел ее и повешу свою шляпу на крюк здесь.

И опять над столом нависло молчание. Эми поняла, что таким образом он объявил окружающим, что не забыл ее обручального обещания и ожидает его выполнения. Линии окопов будущего сражения были определены. Ее взгляд остановился на пугающей ширине его плеч, на бицепсах, распиравших рукава рубашки. У нее вдруг возникло ужасное ощущение, что исход этого сражения можно безошибочно предсказать заранее.

Эми отодвинула свой стул. Стараясь сохранять на лице невозмутимое выражение, она начала убирать со стола, собираясь помыть посуду. Чейз принес воды, которую Лоретта поставила греть на печку. Индиго, почти догнавшая ростом свою мать, нацепила фартук и завязала тесемки.