– Как прикажет сеньора, – еле сдерживаясь, согласился Баутиста и вышел.
– Ну… – вздохнула София. – Печальное дело решено. Тебе так не кажется, сынок?
– Нет, мама. Зло находится глубже, и я должен добраться до него, чтобы искоренить. Тем не менее, как ты сказала раньше, мы всего лишь в нескольких часах от моей свадьбы. Думаю, лучше согласиться, поскольку осталось недолго.
– Как пожелаешь. Я не буду стоять на твоем пути. Я хочу видеть и чувствовать тебя хозяином и господином Кампо Реаль.
– Я им буду, мама. Будь совершенно уверена в том, что я им буду.
– Я собирался выехать на плантации, Моника.
– Правда? Полагаю, что туда уже приехал Баутиста.
– Да. Приехал, поговорил с матерью и проиграл первую битву.
– Возможно ли, Ренато? Тебе удалось…?
– Мать признает твою правоту и бесконечно тебе благодарна. Как когда мы были подростками, ты вдохновляла и наставляла меня на путь истинный. Я знал, что с твоей помощью могу многого достичь. И мы добьемся полного преобразования. Да, Моника. Благодаря тебе, в раю Д`Отремон не будет закоулков ада.
Не дав ей возможности уклониться, Ренато поднес руку Моники к губам, целуя ее с благодарностью и нежностью, с юношеским бесхитростным восторгом, охватившим его, заставляя вновь вернуться в головокружительное время, к далеким дням отрочества, когда она была для него сестрой, подругой, учительницей, советчицей, когда он был для нее возвышенной мечтой идеальной любви. Однако она резко выдернула руки, когда за ними показалась прекрасная фигура Айме, которая отозвалась с оттенком язвительной шутки:
– Что это? Мой господин жених, кажется, чувствует настоящий восторг к моей сестре-настоятельнице.
– Я даже не монахиня, сестра. Еще нет. Конечно, мы обе продолжим путь, который себе наметили.
– Айме, я от всего сердца благодарил Монику, – разъяснил Ренато. – Благодаря ей, свершится первый человеческий и справедливый поступок в Кампо Реаль. Но мы не можем терять времени. Я должен проследить за тем, чтобы все, заказанное Моникой, исполнилось. Ты должно быть устала, и тебе нужно некоторое время отдохнуть.
– Я не устала. Сказано слишком. Действительно, много чего нужно сделать, и не думаю отдыхать, пока не осуществится большая часть всего этого. Я хочу поговорить с доньей Софией и немедленно вернуться на плантации.
– Как пожелаешь, Моника. А сейчас, простите, мне нужно идти. До встречи.
– Ты почти не был со мной, Ренато, – пожаловалась Айме.
– Будет еще время, Айме. Будет много времени, – уверил, удаляясь Ренато, оставив сестер вдвоем.
– Идиот! – пробормотала сквозь зубы Айме.
– Нет! – упрекнула Моника, будто посетовав.
– Да, идиот. Конечно же ты купаешься в воде из роз.
– В лучшем случае в воде из шипов, сестра. Хотела бы я думать, что ты искренне и достаточно его любишь, чтобы чувствовать ревность.
– Ревность к тебе? – с притворным презрением отвергла Айме.
– Это было бы, конечно, нелепо. Но не волнуйся. Я лишь принимаю на себя роль, которую ты не хочешь: тяготы, хлопоты…
– И всю благодарность Ренато, конечно же.
– А у тебя вся его любовь. Так что не жалуйся.
– Я из тех, кто защищается, а не жалуется. Вот увидишь, завтра, когда он женится на мне, все будет по-другому.
– Это единственное, чего я жду и хочу. А сейчас, с твоего разрешения, иди к своим духам, кружевам и шелкам. А я вернусь к моим невзгодам, язвам и больным. Не будем больше сталкиваться, сестра. У нас разные пути.
– Мы проходим отмель! – радостно воскликнул Хуан Дьявол. И затем приказал: – Опустите парус бизань-мачты! Два человека – левый борт, готовьтесь вычерпывать воду!
– Что вы собираетесь делать, капитан? – забеспокоился помощник.
– Разве не видишь? Повернуть налево.
– Но мы идем на камни! Мы не выдержим ветра!
– Поднять парус фок-мачты! – крикнул Хуан, не обратив внимания на Сегундо. – Поднять главный парус!
Сильный удар моря обрушился на левый борт, смывая палубу, заставляя скатиться двух промокших моряков, которые, как автоматы, подчинялись голосу капитана. Следом за ним другой удар тряхнул корабль, принуждая принять первоначальное положение и, как буйный жеребенок, в которого вонзили шпоры, Люцифер подпрыгнул, оставляя с одной стороны подводные камни, чтобы победно и невредимо войти в безопасное укрытие за скалистыми берегами.
– Если бы я не видел, капитан, то не поверил.
– Но ты видел, – заметил Хуан, не придавая происшествию важности. Затем, повысив голос, распорядился: – К месту, рулевой! Опускайте фок! Приготовьтесь бросить якорь! Приготовить шлюпку, чтобы пристать к берегу!
– Прямо сейчас? Не может быть… – возразил Сегундо.
– Когда ты перестанешь говорить это? Шлюпку, чтобы высадиться на берег!
– Сколько людей на веслах, капитан?
– Меня будет достаточно.
20.
– Какая ты красивая, дочка, какая же красивая! Посмотрись в зеркало.
Белые ладони Софии закрепили венок и фату на блестящие и черные, как смоль, волосы Айме де Мольнар. Растроганная Каталина улыбалась, а три горничные приводили в порядок складки на длинном шлейфе новобрачной.
– Ренато уже может чувствовать себя счастливым, а крестный, который поведет тебя к алтарю, гордым.
– Вот четки и платок. Пусть Бог тебя благословит, дочь моя. Какая ты сейчас красивая, какая же красивая! – восхищалась Каталина де Мольнар.
К изысканному туалету была приколота последняя булавка; женщины, заполнившие просторную спальню, окружили невесту разговорами и перешептываниями. Несомненно, Айме была сейчас красивее, чем когда-либо. На щеках отсутствовал обычный румянец, а на лице цвета янтаря сверкали выразительные, большие и темные глаза. Трепетал рот, как бутон ярко-красной розы, а в глазах вспыхнуло глубокое удовлетворение, когда, взглянув на себя в венецианское зеркало, она нашла себя самой желанной и красивой. Очнувшись от задумчивости, она спросила:
– Уже пора?
– Уже давно, но пусть подождут, – посоветовала София. – Сегодня самый важный человек – это ты, Айме.
Она улыбнулась, слушая доносившийся вежливый шепот. Никогда еще дом Д`Отремон не казался таким блестящим, как той ночью. Как раскаленные угли сверкал мрамор, бронза, зеркала, севрские украшения, серебряная посуда. Цветы переполняли все вазы, составляя благоухающую дорогу от каменной лестницы до маленькой белой церкви, по бокам которой теснились работники Кампо Реаль и соседних усадеб, кучера и лакеи приехавших из Сен-Пьера господ, крестьяне близлежащих округ. Два ряда слуг высоко держали факелы, освещая место, которое облачная ночь делала совершенно темным. Вдруг Айме повернулась к сеньоре Мольнар спросила:
– А где Моника?
– Моника? – пробормотала Каталина. – Ну, не знаю. Полагаю, что…
– А вот и она, – указала София.
Действительно, приближалась Моника. Единственная, не изменившая внешний облик. В вечном платье с длинными рукавами и высоким воротом, со светлыми волосами, причесанными так же просто, как и всегда, с бледным и изящным лицом без косметики, где усталость оставила след, с большими глазами, одновременно чистыми и глубокими, высокомерными и искренними. И обратившись к Софии, объяснила:
– Посаженный отец ждет Айме у дверей. И Ренато просит, чтобы вы вложили ей в руки это.
– Вложи сама, дочка, – София сердечно улыбнулась, возможно пытаясь разгадать мысли на ее прекрасном лице. Моника без колебаний вложила белый и надушенный букет невесты в руку Айме, одновременно указывая:
– Это последнее, сестра. Тебе остается только пойти к алтарю.
– Ты не пожелаешь мне удачи? – спросила Айме с оттенком насмешки в голосе.
– Всей душой, сестра, – искренне подтвердила Моника.
Прекрасная невеста медленно приближалась к алтарю, опираясь ладонью о руку старого губернатора, который казался внушительным в безупречно вышитом праздничном жакете. Цвет и сливки высшего общества Сен-Пьера и всего острова находились в эти минуты в блистающей церкви Кампо Реаль, которая сверкала, словно золотая вспышка пламени тысяч свечей. Рядом с Ренато, обессиленная и бледная под своим черным платьем, София Д`Отремон переживала сильное волнение из-за свадьбы, а глаза Ренато, устремленные на Айме смотрели так, словно к нему приблизилось счастье всего мира.
– Айме де Мольнар и Биксе-Вилье, хочешь ли ты взять в мужья Ренато Д`Отремон и Валуа?