– Нет, Колибри, это неправда. Завтра мы уедем из этого дома.
– И не увидим новую хозяйку? Не будем ее искать?
– Нет твоей новой хозяйки, Колибри, – вздохнул Хуан с глубокой грустью. Мы снова уедем на Люцифере. Возьмем курс в море, и больше не вернемся на Мартинику.
– А большой дом, что вы собирались построить там, в горах? А все красивые вещи, о которых вы думали, хозяин?
– Всему пришел конец, Колибри. Уедем, и не вернемся больше!
– Пс… пс…! – тихо позвала служанка-метиска.
– Что это? Что происходит? – пришел в ярость Хуан.
– Я позвала мальчика, сеньор Хуан. Позвала, чтобы увести с собой. Вы будете говорить наедине, – прошептала Ана низким и таинственным голосом. – С вами хотят поговорить, и чтобы никто не знал.
– Кто хочет поговорить?
– Не кричите. Нужно, чтобы никто не узнал. Идите в тот темный угол и не кричите. Не говорите громко. Это секрет. Хозяйка не хочет, чтобы кто-то узнал.
– Хозяйка? Какая хозяйка? – спросил Хуан, но вскоре понял и воскликнул: – Айме!
– Пс… Не кричите… Не кричите… – умоляла Ана. И удаляясь, приказала: – Пойдем, мальчик.
На миг Хуан оцепенел, потрясенный от удивления и гнева, а также чем-то вроде дикой радости. Айме там, перед ним, в нескольких шагах. Он почти угадал ее в темном углу, разглядел, и приблизившись, увидел бледное лицо, дрожащие губы, умоляюще протянутые к нему руки. Непроизвольно он понизил голос. Возможно, его душило биение сердца, которое бушевало, или необъяснимый озноб, пробежавший по спине, и он прошептал:
– Ты! Ты!
– Убей меня, Хуан! Я пришла, чтобы ты убил меня.
– Я пришел убить тебя, Айме. Но, в конце концов, не считаю, что у меня есть такое право.
– Не считаешь, что у тебя есть это право? А когда тебе нужно было это право, чтобы руками вырвать у жизни то, в чем она тебе отказывала? Разве оно когда-нибудь было нужно тебе, Хуан?
Айме шагнула из полумрака и удивленно взглянула, почти со злостью. Она увидела холодное, невозмутимое, непроницаемое лицо – не такое лицо Хуана она желала видеть. Чтобы опередить его, избегая его ярости, одной фразой она поставила на кон все, а теперь чувствовала себя обманутой в болезненном желании. Хуан, ее Хуан Дьявол казался теперь другим в одеждах кабальеро. Казался другим, загадочным, с сатанинской вспышкой в глазах.
– Для чего хочешь, чтобы я убил тебя? Ты не любишь мужа, благородного кабальеро Д`Отремон? Не счастлива, будучи хозяйкой Кампо Реаль? Не счастлива со всеми этими шелковыми тряпками, хламом бус и драгоценностей?
– Ты хорошо знаешь, что делает меня счастливой, и ничего из того, что ты сказал, Хуан.
– Я ничего не знаю. Что я могу знать о сеньоре Д`Отремон, супруге лучшего друга? Супруге Ренато Д`Отремон, такому благородному и внимательному ко мне, словно у нас одна кровь, столь озабоченному моим будущим, что не хочет отпускать меня снова уплыть в море; столь внимательному к моему благополучию, что лично хочет о нем побеспокоиться; столь уверенному и мне доверяющему, что предлагает мне место, на котором можно было бы очень легко его разорить, да и опозорить.
– Ты с ума сошел?
– В любом случае, он такой. Хотя мои слова и прозвучали для тебя язвительно, но это чистейшая и суровая правда. Забавно, не так ли? Чрезвычайно забавно. И нет причины показывать свое отчаяние. Наоборот. Ты удачливая женщина, Айме, чрезвычайно удачливая. Чего ты еще хочешь?
– Хотелось бы знать, искренен ли ты и почему так говоришь. И кроме того, для чего приехал? Чего добиваешься? Что будешь делать, в конце концов?
– Ради чего приехал, я уже тебе сказал: убить тебя. Но кое-кто меня остановил в первом порыве.
– Моника. Это была Моника!
– Возможно, это была она. Ты обязана ей жизнью. У тебя есть, за что ее благодарить. Но также я думаю, что и Ренато нужно поблагодарить. Сложно уколоть кинжалом ребенка, который улыбается и называет тебя «лучшим другом детства». А сказать Ренато, кто ты есть, это все равно, что ударить его кинжалом. Потому что не только в меня верит этот благословенный Богом. Он верит и в тебя. Ты видала что-нибудь более забавное? Он верит в тебя, Айме, считает тебя самой чистой, благородной, верной. Он любит тебя, как солнце, которое пришло в его жизнь, освещая и очищая ее. – И постепенно разъяряясь, он бросил оскорбление: – Тебя, тебя, мерзавку, отбросы, лицемерную и презренную бабенку, порочнее, чем последняя проститутка! Но успокойся, он этого не знает, а ты сеньора Д`Отремон – хозяйка и королева Кампо Реаль, – закончил он насмешливо.
– О, хватит! Убей меня, если думаешь, что я обманула тебя, если обманула твою любовь и разбила сердце; но не оскорбляй, потому что я не стану выносить этого!
– Нет? А что ты сделаешь, чтобы не выносить этого?
– Я способна кричать, могу рассказать все!
– Правда? Так сделай это. Это будет чудесно. Скажи правду Ренато. Скажи ему, кроме того, что я относился к тебе так, как следовало. Позови его, чтобы он призвал меня к ответу за оскорбление. Обрати его против меня, ведь я желаю, чтобы пришел оскорбленный мужчина, чтобы оскорблял и нападал на меня. И тогда в самом деле мне будет легко растерзать его вот этими руками. Тогда все будет на равных. Сделай это, Айме, сделай! Крикни, позови его!
– Ты слишком хорошо знаешь, что я не сделаю этого, и ты этим пользуешься, чтобы так со мной обращаться, – возражала Айме, выливая на него весь гнев. – Ты знаешь, что я в отчаянном положении, беззащитная. Ты трус!
– Да, трус, потому что не должен был никого слушать, потому что должен был убить всех, кто мне мешал, добраться до тебя, как и хотел, сжать тебе шею вот этими руками, – Хуан увидел страх на бледном лице Айме, и презрительно успокоил ее: – Нет, не пугайся, не кричи. Это ты трусливая, трусливая и низкая. Потому что лгунья, лицемерка, потому что унижаешься, кусая в спину, пропитывая своим ядом кровь.
– Хуан, Хуан, – взмолилась Айме. – Я знаю, что ты ненавидишь меня, должен ненавидеть. Знаю, что презираешь, должен презирать меня. Но в глубине сердца ты любишь меня, должен любить, потому что любовь не уходит вдруг.
– Твоя уже вырвана, вырвана до последнего корня.
– Не думай, Хуан. Ты борешься с ней сейчас, а я боролась в течение долгих дней часов, и при каждом рывке, чтобы искоренить ее, у тебя кровоточит сердце, как кровоточило у меня, как продолжает кровоточить и болеть, сводя с ума. Потому что я люблю тебя, Хуан, это тебя я люблю. И никто не заставит меня изменить этого.
Она погрузилась в полутьму, скользнула вдоль колонны, ища в ней поддержку, и теперь плакала в тишине, закрыв лицо руками. Хуан смотрел, как она плакала, со сломленной волей, и в титанической борьбе нового смятения чувств и мыслей, возникших в душе, колеблясь между двумя безднами, упрекнул:
– Хватит лжи, обманов, балагана. Если бы ты любила, если бы ты любила меня хоть немного, хотя бы наполовину того, в чем клялась.
– Я люблю тебя!
– Не нужно лгать! Твои поступки слишком серьезные, слишком ясные. Ты вышла замуж за другого!
– За другого, кого не люблю. Клянусь! Я никогда не любила его. Я ненавижу его, он меня раздражает. Обстоятельства подтолкнули меня. Я не знала, что ты вернешься. Кое-кто сказал, что ты больше не вернешься.
– Кем был этот кое-кто?
– Педро Ноэль, нотариус. Он спрашивал, узнавал. Сказал, что у тебя сложности с правосудием, полиция тебя ищет, что не можешь больше вернуться на Мартинику, и я подумала, что твои слова были ложными, что ты сознательно лгал, когда уехал, пообещав вернуться. Я подумала, что ты посмеялся надо мной.
– А почему же ты не подождала немного больше?
– Меня ослепила злоба, Ренато торопил.
– Конечно, торопил, так как ты вела двойную игру. Нет, не обманывай меня. Я знаю, кто ты, какая ты. Я не Ренато, добрый и наивный. Я знаю твою подлость, весь эгоизм, всю холодную и лицемерную жестокость, которую имеешь в душе.
– Но ведь ты любил меня, зная об этом!
– Да, любил, как можно любить то, что более всего вредит, наркотик, который отравляет; порок, что увлекает за собой; опасность, где мы можем погибнуть в любой момент. Я так тебя любил, что решился стать другим человеком, на что никогда бы не решился и изменить образ жизни, удовлетворить твое честолюбие и тщеславие, унизить единственное, что было у меня: гордость пирата. Стать как другие, только чтобы удовлетворить и любить тебя при свете дня, чтобы ты была только моей, даже Люцифер отдал бы в другие руки и не назывался Хуаном Дьяволом, пусть и все море превратилось в пыль, чтобы сделать из этой пыли ковер из цветов, по которому бы ты ступала. Я так тебя любил. Но все закончилось! Ты хотела быть сеньорой Д`Отремон? Так будь ей. Будь ей по-настоящему!