– Море, капитан!
– Да, Колибри, море. Слезай, остальной путь мы пройдем пешком. Привяжи коня к тому дереву. Не бойся, он ничего не сделает.
– Мы сбежали, капитан, мы на Мысе Дьявола. – Мальчик подчинился, слез с коня, а затем последовал за ним на высокую гору по узкой тропинке вдоль суровых крутых берегов, пока не появилась черная скалистая гора, давшая имя Хуану. Она была высокой, как маяк, темной, как тюрьма, сырой и черной, как старая крепость. На вершине были развалины бедной лачуги, которая видела рождение Хуана, как умерла Джина Бертолоци, как влачил нищенское существование супруг, давший ей фамилию. Столько воспоминаний возникло в сознании смуглого и высокого мужчины, который поднял голову, бросая вызов стихиям, в то время как темнокожий мальчуган протянул руку к морю и указал, не в состоянии скрыть разочарование:
– Там Люцифер, капитан. Мы снова поплывем? Уедем далеко? Не вернемся в Кампо Реаль?
– Вижу, ты очень огорчишься, если мы не вернемся.
– Да, капитан, потому что, потому что… Ведь вы сказали, что больше нет новой хозяйки.
– Я сказал это потому, что так думал, но новая хозяйка будет, Колибри. Мы уплывем не этой ночью, а скоро, поэтому все должно быть готово. И уедем далеко, к другим землям, морям. Посмотри на все это, Колибри, посмотри, чтобы не забыть, потому что мы, возможно, не вернемся никогда.
С внезапным волнением Хуан положил руку на плечо Колибри, указывая так далеко, как позволяет зрение: пустынный песчаный берег, далекие горы, огромные темные скалы, высившиеся на берегу, как тела гигантских зверей, вечно неспокойное море и Утес Дьявола, о который разбивались неистовые воды. Вся эта картина, красивая и ужасная, торжественная и мрачная, из которой состояла его горящая и страстная душа, дикое сердце, беспокойная жизнь, сама себя сжигавшая, как полено, сгорающее в костре острова страстей. Он снова повторил:
– Возможно, мы больше не вернемся, если только через много лет.
– Когда вы будете старым, капитан?
– Я не успею состариться, потому что буду жить недолго, бури не стареют, а я, в конце концов, буря, ураган, который проходит, разрушая и опустошая. Таков я и такова моя судьба. Когда-то я мечтал о другом, Колибри, но это было лишь мечтой. Не возвысится дом на этих скалах, никто не сделает сад на Утесе Дьявола. Никто не смог бы этого сделать. Это было бы безумием. Мой мир – этот корабль, Люцифер – самая дерзкая пиратская шхуна, которая когда-либо ходила по морям. Не пугайся, глупый, не делай такое лицо. Для кого-то один плохой, а для кого-то хороший. Я не причиню тебе никакого вреда.
– А ей тоже не сделаете зла, правда, капитан?
– Ей? Кому?
– Сеньорите Монике, капитан.
– А, Святая Моника! Не думаю, что ей понравится то, что мы сделаем, но не важно. Забудь о ней, Колибри. Нам, несчастным, которые родились быть несчастными, хуже сделают те, кто хочет из нас сделать хороших и белых. Оставь Святую Монику. Мир суров, жесток и плох. Ты должен стать сильным, бесчувственным, эгоистичным, бороться и побеждать, растаптывая того, кто мешает на пути. Только так я смог выжить; только так смог стать мужчиной. Но черт побери, становится поздно. Пойдем.
– Сожалею, Моника. Мне показалось, что Хуан не слишком настроен выполнять мои поручения. В любом случае вышло правильно. У тебя хорошо организованы бригады, которые помогают тебе ухаживать за больными, все делается нормально, даже можно не контролировать.
– Но разве ты не дал этому человеку своего коня? Не сказал ему…?
– Все, что должен был сказать, я уже сказал. Что ты хочешь? Или он не понял, или не захотел понять. Не думаю, что мы можем слишком многого от него требовать. – Он слегка нахмурился, так как не мог полностью оправдать поведения Хуана.
Ренато Д`Отремон находился возле конюшен в это великолепное солнечное утро, наступившее после грозовой ночи. Бледная, скромная Моника в своем извечном черном платье, говорила, не глядя на него, словно боялась изучающих и дорогих для нее глаз. У Ренато было понимающее выражение, одновременно снисходительное и любопытное, когда он заметил:
– Ты встала очень рано, Моника. Почти с рассветом, как мне сказали.
– В монастыре я привыкла смотреть, как восходит солнце. Для меня в этом нет никакой жертвы, наоборот.
– Ты привела в порядок все недоделанное вчера.
– Я лишь занялась своими обязанностями. Вчера вечером я их оставила, но…
– Ты передала их в мои руки, а я был достаточно слаб или ленив, и не выполнил этого лично. Я понадеялся на Хуана.
– Как раз об этом я не осмеливалась спросить. Тебе не кажется, что ты слишком доверяешь Хуану?
– Пока что ты права, но посмотрим. В любом случае, думаю, ты знаешь Хуана лучше всех нас.
– Почему я должна знать? – удивилась Моника, не совсем понимая.
– Ну я сказал, что думаю. Если это не так, не обижайся. Ты идешь домой? Не хочешь, чтобы мы все вместе позавтракали?
– Благодарю, Ренато, но для меня почти полдень. Я рано позавтракала, а сейчас мне нужно многое сделать. Пойду взглянуть на больных. Иди, Ренато, наверняка донья София и Айме тебя ждут.
– Не думаю, что мне так повезет. С Айме можно рассчитывать на более позднее время, а мама все еще приказывает накрывать себе в комнатах. Семья, о которой я тебе говорил – это добрый Ноэль и наш ужасный Хуан Дьявол. Знаю, что ты зовешь его Хуан Бога, и что он приходит в бешенство, когда к нему так обращаются. Это настоящий дикий кот, но мы его приручим. Рассчитываю в этом на тебя.
– Почему на меня? – вновь удивилась Моника.
– Потому что ты очень понимающая и добрая, и это нужно такому, как он. Конечно, если ты захочешь ему помочь, я ведь этого тебе не навязываю. О, не смотри на меня так серьезно! И не волнуйся, я не хочу быть нескромным. Я уважаю твое спокойствие. До скорого, Моника, я зайду за тобой.
– Как? Ты уже встала? Какая приятная неожиданность, Айме!
– Так как ты не остаешься со мной, у меня нет другого выхода, как следовать за тобой. Где остальные?
Айме нетерпеливым взглядом осматривала просторную столовую, а Ренато склонился над ней и взял за руку, улыбаясь, благодарный и очарованный ее появлением, не имевшее к нему отношения.
– Как выполнил твои поручения вчера вечером Хуан Дьявол?
– Ужасно, он не занимался ими.
– О, ради Бога. Тогда вы, наверное, поссорились.
– Я его не видел и не ссорился. Секрет того, чтобы иметь – не просить слишком много. Посмотри, кто там идет. Я оставлю тебя с ним, пока вытащу из кабинета Ноэля. Распорядись, чтобы подали завтрак, потому что мы скоро вернемся.
Хуан медленно приближался к Айме, устремив на нее глаза. Он увидел ее издалека и намеренно замедлил шаг, дав время Ренато удалиться. Он видел, как тот улыбнулся, поклонился, поцеловал ее руку, а затем ушел. Челюсти Хуана сурово сжались, он сдержал поднимавшуюся горькую волну злости и ревности, и в глазах скользнула темная вспышка, когда сказал Айме:
– Вижу, ты наслаждаешься медовым месяцем. Как нежно тебя приветствует обходительный муж! Кажется, вы созданы друг для друга. Все в вас одинаково: внимание, утонченность, воспитание, знаменитое имя.
– Хватит, Хуан! Разве ты не понимаешь?
– Но несмотря на все это, ты пойдешь со мной. Оставишь свой позолоченный дом в зеркалах, шторах и коврах, чтобы запереться в четырех стенах каюты моего Люцифера. Все готово, этой ночью мы сбежим.
– Ты спятил?
– Не будет для тебя опасности, ты будешь цела и невредима. Нет причин бояться. Убежим со всеми предосторожностями, уедем далеко. Подло, гнусно, трусливо я вырву у Ренато жену, которой она никогда не должна была быть! Знаю, он не виноват. О, если бы был виноват, каким было бы сладострастием и удовольствием вырвать тебя из его рук, унося с собой и его жизнь! Этой ночью я буду ждать тебя в двенадцать, позади церкви, с двумя оседланными лошадьми.
– Это слишком быстро, Хуан! – возразила Айме, испуганно выбирая между страстным желанием и беспокойством потерять благосостояние, так хитро и лицемерно приобретенное.
– Мы и так уже задержались, и я не хочу больше видеть тебя с ним, ты слышала? Не хочу, потому что не уверен, что смогу сдержаться. Я делаю, как ты хочешь, уступаю твоим капризам, как раб. Не подведи меня, Айме, потому что я этого не прощу, поняла?
– Замолчи, ради Бога! – умоляла встревоженная Айме, увидев приближавшегося Ренато.
– Не было необходимости, – объяснил Ренато безразлично. – Ноэль уже позавтракал и полностью погружен в книги и бумаги. Что касается Моники, она отправилась к больным. Так что нас будет трое. Прикажи, чтобы накрывали, дорогая.