Синтия Хэррод-Иглз - Династия

— Я надеюсь, сэр, вы соблюдаете… — начала было Элеонора сурово.

— Молчание, несносная девица! — взревел Морланд. — Неужели вы полагаете, что будете распоряжаться и мною, или хотите, чтобы я вбил в вас покорность снова?

Элеонора благоразумно промолчала, вернувшись к своему шитью и отдавая себе отчет в том, что победа осталась за ней. Морланд наблюдал за невесткой из своего угла краем глаза, и его лицо тронула легкая улыбка, которую он постарался скрыть. Роберт смотрел на жену с открытым восхищением: сам он не представлял себе, как можно было не побояться противостоять его отцу, ведь за всю свою жизнь он не осмелился перечить ему ни в чем.

Элеонора искупала своих служанок, несмотря на их яростное сопротивление. Она предупредила мужчин, что их очередь настанет в пятницу. Дом стал чище, еда — лучше, и именно к ней начали обращаться слуги в ожидании приказа или за советом. Да, она несомненно становилась полноправной хозяйкой Микл Лита, постепенно изменяя его. Морланд и Роберт уехали на ярмарку в Лейсестер. Они не сообщили ей, что это была традиционная северная ярмарка, на которой выставлялись на продажу самые породистые лошади трех графств. Когда на следующий день они вернулись и Элеонора выбежала их встречать, она увидела, что и муж, и свекор радостно улыбаются ей. Между ними стояла самая замечательная белая кобылка, которую ей только доводилось видеть.

— Белая лошадка для белого зайчика, — выкрикнул ей Роберт, помня о ее талисмане.

Морланд благосклонно кивнул головой:

— Я обещал вам купить лошадь. Даже ваш почтенный господин Эдмунд не подарил бы вам лучшей, чем эта красавица.

Элеонора двинулась навстречу, не в силах вымолвить ни слова от счастья. Она нежно потерла мягкую белую морду этого неземного создания. Лошадка потянулась к своей будущей хозяйке, и Элеонора увидела, какие у нее темные блестящие глаза, сколько в них живости и ума. Элеонора взглянула на двух Морландов и не стала сдерживать улыбку. Она вынуждена была признать, что принадлежит этой семье, раз и навсегда. Впервые Элеонора поняла слова венчального обета о том, что она будет со своей семьей и в радости, и в печали. Она наконец приняла руку Провидения, которое связало ее с этим домом. Поняла она и то, как важно не упускать коротких моментов счастья, таких как этот.

Элеонора назвала свою лошадь Лепидой, что значило «белый заяц».

Через два месяца, когда земля была надежно закована в железные латы холода, вдруг наступила теплая и влажная погода, идеальная для охоты.

— Запах дичи будет летать в воздухе! — воскликнул Роберт, не в силах сдержать своего воодушевления. — Сегодня мы точно не вернемся без большого оленя.

— Благодарение Богу, если так, — сказала Элеонора. — Меня тошнит от засоленного мяса. У лорда Эдмунда всегда был снаряжен человек для охоты, чтобы в доме не переводилось свежее мясо.

— Но ведь я привожу зайцев постоянно. Элеонора передернулась:

— Вы же знаете, что я не ем зайчатины. Для меня это, как… убийство.

Роберт улыбнулся ей и встал открыть ставни спальной комнаты.

— Вы только послушайте, как воют гончие! — сказал он. — Они свое дело знают. А вон и Джо сдерживает Джелерта. Из этого щенка выйдет хороший охотник.

— На каждого хорошего охотника найдется еще лучший, — возразила Элеонора, решив подразнить мужа. Она знала, как щепетильно он относится к оценке его любимой Леди Брач и ее потомства.

— Он наберется опыта, когда несколько раз почувствует погоню. Это у него в крови. Он не может быть не лучшим.

Роберт снова посмотрел вниз, во двор, где шли приготовления, и нетерпеливо сказал:

— Ну же, женушка, как скоро мы спустимся?

— Я уже готова. Он отвернулся от окна, и они посмотрели друг на друга с восхищением. Супруги оделись в гармонирующие по цвету наряды: на Роберте были чулки оттенка изумруда и пурпурная туника с бело-золотой вышивкой, подбитая лисой. Элеонора оделась в бархатное платье насыщенного зеленого цвета, также отороченное мехом, и в темно-красную юбку из шерсти. Они подобрали себе желто-оранжевые плащи и украшенные мехом изумрудно-зеленые шляпы. От такой пары невозможно было отвести глаза.

Когда они спускались по ступеням во двор, Элеонора почувствовала неожиданное для себя удовлетворение собственной жизнью. Роберту, может, и недоставало таланта любовника, но это с лихвой компенсировалось другим: ежемесячные женские недомогания у Элеоноры должны были наступить в день святой Катерины, и она уже приготовила все необходимое, чтобы пережить эти досадные несколько дней, но они не наступили.

Габи, которая знала даже детали интимного календаря своей госпожи, сразу поняла, в чем дело, и произнесла специальную молитву о сохранении беременности. Когда прошла еще неделя, Элеонора, по совету Габи, рассказала все Роберту, но настояла на том, чтобы он ничего не сообщал пока отцу. Роберт чувствовал себя, как пораженный громом, был возбужден и вместе с тем напуган до полусмерти. Он согласился хранить молчание и прекратил свои ночные «нападения» на жену. Прошедшие еще три недели полностью подтвердили ожидания женщин. В канун Рождества было официально объявлено, что Элеонора беременна, и рождественские праздники наполнились особой радостью для всего дома.

На дворе стояла середина января, и Элеонора теперь совсем иначе чувствовала себя в компании мужа. Поскольку их интимные отношения свелись к нулю, главная причина супружеских разногласий и дисгармонии сама собой исчезла. Элеонора была на седьмом небе от счастья, что результат наступил так скоро.

Морланд, с характерной для него привычкой приписывать все заслуги себе, заявил: «Я говорил, что у меня на плодовитую ярку глаз наметан». Роберт был несказанно рад этому столь быстрому подтверждению собственной мужественности. Известие о будущем ребенке еще больше укрепило его любовь к Элеоноре. Он проявлял необыкновенную заботливость, нежность, галантно ухаживал за женой. Представление Роберта о супружеских отношениях были продиктованы воспитанием и более всего соответствовали романтическим идеалам, в которых не было места искусству плотской любви. Теперь, когда любовная сторона их жизни ограничивалась поэзией, рыцарскими поступками и обожающими взглядами, Элеонора внезапно приняла Роберта в роли любовника.

Плохая погода и долгие зимние вечера заново подарили им друг друга. Они играли в карты, а с Рождества — в шахматы, набор которых привезли из Италии в Лондон, а затем в Йорк специально как подарок Элеоноре. Они также не без удовольствия подолгу беседовали, сочиняли стихи и вместе пели. Оба любили музыку, но, к сожалению, их дом не мог похвастаться сколько-нибудь замечательными музыкальными инструментами. Они решили восполнить этот досадный пробел, как только наладится погода. Теперь, когда Элеонора объявила о грядущем наследнике, Морланд не мог отказать ей ни в чем, что можно купить за золото.

Во дворе их ждала отобранная свора гончих. Морланд воспользовался погодой, чтобы нанести несколько деловых визитов соседям-землевладельцам, так что Роберт и Элеонора отправлялись одни с небольшой группой молодых людей с фермы. Джо был первым, кто встретил свою госпожу. Он подвел к ней Лепиду, другой рукой сдерживая рвущегося с поводка Джелерта.

— Позвольте помочь вам, мадам, — сказал он официально.

Он был одет в ливрею, как подобало личному пажу Элеоноры, — к своему новому положению и новым обязанностям Джо относился очень серьезно. Он придержал седло одной рукой, словно готовил Лепиду к выступлению на рыцарском турнире, а другой рукой поддержал Элеонору, когда та оседлала лошадь. Элеонора предпочитала ездить по-мужски, презирая французскую манеру сидеть боком и считая ее подходящей лишь для прогулки по парку. Лепида была в зеленой попоне, обшитой по краю малиновой тканью. На ней была темно-красная уздечка — еще один подарок Элеоноре на Рождество.

— Лепиде так идет ее новое снаряжение, — обратилась Элеонора к Роберту, который садился на Сигнуса: тот был ровесником своего хозяина, но на охоте превращался в молодого двухлетнего жеребца.

Роберт взглянул на жену и улыбнулся.

— В следующий раз, когда я поеду в город, я привезу ей золотые кисточки для украшения, — пообещал он. — Тогда она будет под стать своей красавице хозяйке.