— Какая ты у меня сильная, Хелен, — проговорила она. — Да, помоги мне. Я рада, что ты пришла. Давай подумаем, как нам действовать. Детей надо держать отдельно, а кого-нибудь следует отправить за доктором…
Ужасная тишина опустилась на Морланд-Плэйс, когда там поселилась болезнь и неутомимо совершала свою жуткую работу. Элеонора изолировала больных женщин, надеясь предупредить дальнейшее распространение эпидемии. Всю работу по уходу за больными выполняла сам Элеонора, а помогали ей Хелен, Лиз да еще ее собственная горничная. Сначала все шло хорошо, но на третий день слегли двое слуг, а на четвертый день Сесиль обнаружила страшные пятна на своей коже и немедленно прибежала к бабушке с криком о помощи. Она требовала, как дитя, чтобы ей сказали, что она не больна. Доктор немного приободрил их.
— Это оспа, но не в самой тяжелой форме, — заключил он. — Хорошие шансы есть у молодых и выносливых. Старые и слабые, боюсь, не в силах будут пережить эту напасть. Молодая госпожа может потерять ребенка, но ей лучше об этом не говорить, иначе это случится наверняка.
На пятый день умерла Джакоза. Последние два дня она провела в полубессознательном состоянии, бормоча что-то на своем родном языке, как будто представляла себя в родном Амьене, иногда она звала своего мужа. Нэд, конечно, не присутствовал при этом. Он был в другом крыле дома с теми, кого болезнь пощадила. Только когда господин Дженни пришел из другой половины дома, Нэд получил известие, что стал вдовцом. Он был очень подавлен, потому что по-своему был привязан к жене, а его сын, которому не исполнилось еще и года, теперь стал сиротой. С другой стороны, он не мог не чувствовать, что все случилось к лучшему. Нэд пообещал себе быть более осторожным при выборе второй жены и не повторять старых ошибок.
Новость о смерти Джакозы скрыли от Сесиль, потому что при последних вздохах своей невестки Сесиль начала рожать. Эти роды были долгими и тяжелыми. Хелен не отходила от нее, держа за руку и всячески стараясь приободрить. Сесиль была не из легких пациенток, она кричала намного громче, чем Джакоза, пережившая роды дважды. Когда Хелен попыталась успокоить ее, так как боялась, что своим криком Сесиль потревожит больных, та сердито выкрикнула:
— Что ты можешь знать об этом? У тебя же не было детей! Ты не понимаешь, как это больно!
Опечаленная, Хелен продолжала успокаивать Сесиль. Через восемь часов, перед рассветом, она родила ребенка. Это был мальчик, и он был мертв. Сесиль рыдала, несмотря на полное измождение. Ничто не могло ее утешить.
— Я хочу домой, — твердила она. — Я хочу к Томасу. Я хочу домой.
Элеонора была непреклонна. Она считала, что нельзя распространять инфекцию, но Сесиль доводила себя до приступов бесконечными слезами. Наконец Элеонора решила спросить совета доктора.
— У нее болезнь в легкой форме, — сказал тот. — Несколько пятен, никакой лихорадки, так что можно считать, что самое страшное позади. Если она чувствует себя хорошо, а ее муж не возражает, то пусть едет. Но когда она попадет домой, то должна оставаться в помещении и не выходить на улицу или в гости. Должно пройти пять дней после момента полного исчезновения пятен. Расскажите ей это и отпустите, когда она все запомнит.
Приехал Томас и забрал свою жену, которая цеплялась за него, словно утопающий за соломинку. Он крепко прижимал ее к себе. Было видно, что его любовь к ней нисколько не уменьшилась, а Элеонора с усмешкой вспомнила, как та не хотела выходить за него замуж. Да, брак изменил ее внучку.
— Пусть она забеременеет снова, — пробормотала Элеонора, когда молодая пара уехала. — Нет более надежного способа забыть о мертвом ребенке, чем родить нового ребенка и погрузиться в заботы о нем.
Ани умерла в тот же день. Ей было пятьдесят семь лет. Последнее время ее самочувствие было очень плохим, она задыхалась и жаловалась на частые боли в груди. Кроме того, у нее отекали ноги и ей стало трудно ходить. Хотя ее организм и сопротивлялся, как мог, оспе и даже казалось, что она выздоравливает, Ани умерла в одночасье. Врач сказал, что это бывает: сердце просто перестает биться без всякой видимой причины.
Потеря такого друга, помощницы и компаньонки подкосила силы Элеоноры. Весь дом скорбел, потому что Ани искренне любили. Она вынянчила три поколения Морландов, была с ними и в радости, и в горе. Она стала частью семьи, как если бы сама была одной из Морландов. Элеонора долго не могла заставить себя отойти от кровати, где покоилось тело Ани: она вспоминала разные жизненные ситуации, которые им довелось пережить вместе, ей вспомнилось, как именно Ани помогала ей сорок лет назад при рождении первой дочери, Анны.
Ани пожертвовала своим личным счастьем ради Элеоноры, она никогда не выходила замуж, желая остаться в услужении у хозяйки, хотя и была в свое время красивой, живой девушкой. Элеонора какое-то время надеялась, что Ани выйдет замуж за Джо, но этого не произошло. Джо полностью разделял чувства госпожи, тяжело переживая смерть верного друга, каким была для него Ани. Они выросли вместе, Элеонора, Ани и Джо; никто бы теперь не мог занять место столь преданной помощницы и милой подруги.
Свет в комнате почти померк, а Элеонору все еще ждала работа. Она бросила прощальный взгляд на полную седую женщину, которая в момент рождения Анны была худенькой и большеглазой, и слезы покатились по щекам Элеоноры. У нее пересохло в горле.
— Прощай, дорогой друг, — с трудом вымолвила она, испытывая боль, а затем вышла и тихо закрыла за собой дверь.
В коридоре она наткнулась на Хелен, которая искала мать.
— Матушка, я нехорошо себя чувствую, — сказала Хелен с легким вздохом, глядя в глаза матери, и страшный смысл сказанного был понятен им обеим.
Ветреным днем в конце апреля Хелен похоронили рядом с мужем в их семейном склепе. Дождь вперемешку с туманом мокрой пеленой окутывал все вокруг, а ветер безжалостно срывал лепестки с только начинавших цвести деревьев, бросая их на темную землю. Братья Хелен, Эдуард и Ричард, стояли, прислонившись друг к другу, и безутешно рыдали. Сесилия собрала вокруг себя плачущих детей, потрясенных смертью двух любимых людей — няни и тети. Элеонора стояла несколько в стороне, ее лицо не выражало никаких эмоций, но Джо, как всегда сопровождавший свою госпожу, знал, какая боль сжигает ее изнутри. Она слегка покачивалась, и он поддержал ее за руку, которую она с благодарностью приняла, нуждаясь в утешении.
Самое печальное зрелище представлял растерянный двенадцатилетний мальчик. Эдмунд не помнил Изабеллу — последние восемь лет Хелен заменяла ему мать: она утешала его в горе, она хвалила его за успехи, она пела ему песни, и именно ей он с радостью рассказывал о приключениях прожитого дня. Другие дети были больше привязаны к Ани, считая ее своим лучшим другом, и оплакивали ее уход, но Эдмунд всем сердцем принадлежал прекрасной Хелен, и эту женщину, которую он мог назвать своей мамой, теперь положили в черную сырую землю.
Жизнь никогда уже не будет такой, как прежде. Сесилия теперь примет на себя заботу о двух осиротевших мальчиках, а Элеонора уже отдала распоряжение перевести Лиз в гувернантки. Смерть была лишь частью жизни, она продолжалась, оставляя ушедших любимых в памяти, но для Эдмунда этот день никогда не будет просто днем — он не сможет его позабыть, потому что в этот день вместе с его названой матерью ушла и часть его души.
Страна живо отзывалась на все события, которые происходили в тот год: интриги сумасшедшего Джорджа, герцога Кларенса, поражали своей изощренностью. Те, кто уже, казалось, был готов ко всему, приходили в ужас от его новых выходок. У герцога была репутация пьяницы, поэтому многие люди снисходительно приписывали его поступки этой порочной страсти к вину. Другие, однако, считали его просто испорченным и злым, удивляясь долготерпению короля.
Элеонора верила, что герцог был безумным в прямом смысле этого слова.
— В его словах и действиях нет никакого смысла, — утверждала она.
В апреле, например, он послал вооруженных людей к дому женщины, которая была горничной у покойной Изабель Невилл. По его приказу несчастную вытащили из дома, судили и затем повесили по обвинению в отравлении своей госпожи. В мае он распространил слухи, что король практикует черную магию и готов подсыпать яд любому, кто проявит непокорность его воле. В том же месяце он поднял мятеж в Кембридже, чтобы возвести себя на престол, а в июне возобновил свои происки, снова вступив в переговоры о женитьбе на Мэри Бургундской. Главной своей целью он видел вооруженный захват власти.