Вне всякого сомнения, это была идиллия, потому что Пола обожала Нью-Йорк. С первого момента пребывания здесь она без памяти влюбилась в сверкающий, бурлящий энергией город, и ее глаза сияли, как мириады огней, отражающихся в темных водах Ист-ривер, омывающей Манхаттан. Хьюго испытывал почти детскую радость, показывая ей город. Хотя пронизывающий февральский ветер вздымал вихри пыли на тротуарах вдоль небоскребов, чайки, попав в теплую струю воздуха, планировали над рекой, а такси ярко-желтыми солнечными пятнами оживляли однообразно серые городские улицы. Она обожала большие универмаги, особенно «Блюминг-дейлс», и торговые ряды, любила сверкающие украшения, которые видела у «Ван Клифа», где Хьюго пообещал ей покупать по одной драгоценности на каждую годовщину их свадьбы, ей нравился шик Бродвея и располагающая к отдыху атмосфера Центрального парка.
Единственное, что ей было не по душе, так это проживание в одном доме с матерью Хьюго, всеми уважаемой Мартой, и Вероникой, младшей из его трех сестер, которая в свои тридцать пять лет все еще была не замужем. Когда Хьюго добился первых успехов, он переселил свою семью из Бронкса в неплохой дом в старом городе, в районе Шестидесятых улиц, и ему просто в голову не приходило подыскать себе отдельное жилье. Они были одной семьей – и, хотя дела у него шли хорошо, он еще не настолько разбогател, чтобы содержать два дома, каждый со своим обслуживающим персоналом, не считаясь с расходами. Когда в прошлом году умер отец, Хьюго радовался, что он всегда рядом с матерью и может ее утешить в горе, ведь она потеряла своего храброго муженька, в которого влюбилась почти пятьдесят лет назад, и теперь неистово цеплялась за Хьюго, единственного сына, мучительно напоминавшего ей мужа.
Полу приводила в ужас мысль о жизни в одном доме с родней мужа, даже несмотря на то, что у Хьюго были в доме отдельные комнаты. Хотя его квартира была просторной, она напоминала ей о детстве, когда она, Салли и их родители были вынуждены жить вместе с дедушкой и бабушкой. Она не имела ни малейшего желания возвращаться в прошлое, особенно потому, что ей не очень-то нравились Марта и Вероника, а она, по-видимому, не понравилась им. Вероника не пыталась скрыть зависть некрасивой женщины к красавице, а Марта не могла смириться с тем, что больше не может претендовать на все внимание своего сына. Жизнь в такой близости от них делала Полу раздражительной. Она просила, умоляла и всячески обхаживала Хьюго, и, чтобы сделать ей приятное, он снял апартаменты в «Уолдорф Тауэрс», и они стали подыскивать себе дом.
Спустя довольно продолжительное время они нашли то, что искали – огромный дом из светло-серого мрамора на Семидесятой улице, и как только Пола увидела его, она тут же забыла о том, что считала самым большим недостатком – он находился всего в квартале от старого дома Хьюго. У нее перехватило дыхание от радости, когда она вошла во внушительную дверь парадного и увидела шикарную лестницу, вывезенную морем из Англии и с любовью восстановленную предыдущим владельцем. Она бегала по комнатам, словно ребенок. Ее лондонская квартира могла бы целиком уместиться в уголке одного этажа, а этажей было три, к тому же при доме был огромный сад, уход за которым обеспечит ежедневную работу садовнику, а в определенное время года, возможно, потребует дополнительных рабочих рук.
Внутри имелся даже плавательный бассейн, устроенный в просторном помещении, которое некогда было танцевальным залом. Пола не верила своему счастью и в сотый раз повторяла себе, как она рада, что вышла за Хьюго, – в Англии ей, возможно, потребовались бы долгие годы, прежде чем она смогла бы замахнуться на дом вроде этого. Даже титулованным джентльменам, которых она знала, было бы нелегко содержать такую резиденцию.
Хьюго нанял одного из лучших в Нью-Йорке декораторов, и Пола, сосредоточившись, с наслаждением изучала образчики тканей и обоев, которые декоратор приносил ей на выбор, часами перелистывала каталоги и объезжала антикварные магазины в поисках вещей, достойных украсить ее новый дом – от прекрасной мейсенской вазы для фруктов до книжного шкафа с секретером в стиле «чиппендейл». Хьюго был несколько встревожен многочисленными счетами, появлявшимися на его письменном столе, но ничего не говорил, относясь к ним с той же снисходительностью, как и ко всему остальному, что касалось Полы. Устройство нового дома и должно быть дорогостоящим делом, к тому же он мог себе это позволить. Бизнес его процветал, заказы текли рекой, и ему нужен был дом, достойный его успехов. Важнее всего было счастье Полы. Это первое и единственное соображение, которое имело для него значение.
Вышла ли бы она за него замуж, если бы он был иммигрантом без гроша в кармане, как когда-то его отец? Этот вопрос Хьюго предпочитал себе не задавать, поскольку в глубине души был совершенно уверен, что ответ был бы отрицательным. В тот вечер в ресторане она сказала ему, что ее нельзя купить, но он подозревал, что ее окончательный ответ решили бриллианты и обещание подобных подарков в будущем – ведь именно на это он и рассчитывал. Но даже зная все это, он продолжал ее любить. Если за обладание, пусть даже частичное, этим восхитительным созданием ему нужно было расплачиваться разрешением тратить свои деньги, он был готов платить – и с радостью.
Но еще больше его тревожило настойчивое стремление Полы присутствовать на каждой неофициальной встрече, на которую их приглашали, а такие мероприятия случались слишком часто. Ведь в последнее время стало модным, чтобы на благотворительном балу или в ресторане, бенефисе или вечере присутствовал кто-нибудь из знаменитостей мира моды – Билл Бласс, Оскар де ла Рента, или Хьюго Варна. Хьюго доставляло удовольствие похвастать своей молодой женой, и все горели желанием с ней познакомиться – возможно, именно поэтому приглашений было так много, трезво рассуждал он. Но он не очень любил бывать в обществе, хотя в разумных пределах это необходимо. Поздно ложиться, есть много калорийной пищи и без конца осушать бокал – такой режим был не для него; для того чтобы творить, ему нужно было иметь свежую голову и возможность восстанавливать свои силы. Но и это он был готов вынести ради Полы. Очевидно, она стремилась встречаться с людьми, чтобы создать круг друзей, но он надеялся, что, когда они устроятся в своем собственном доме, она устанет от этой беспорядочной жизни.
Впрочем, они должны были вскоре отправиться в двухнедельное турне по Среднему Западу, чтобы продемонстрировать свою коллекцию в крупных универмагах некоторых городов и чтобы возможные покупатели, которые никогда не поехали бы в Нью-Йорк за покупками, могли познакомиться с образцами одежды Варны, примерить приглянувшуюся вещь и заказать ее, минуя посредника, который может проявить излишнюю осторожность при выборе, избегая наиболее авангардных направлений. Хьюго не любил такие турне почти так же, как не любил слишком частые светские удовольствия, но он знал, что они вызваны экономическими соображениями, и для достижения максимального эффекта ездил с коллекцией лично в сопровождении одной из его самых опытных сотрудниц и двух тщательно отобранных манекенщиц. На сей раз одной из манекенщиц должна была быть Пола – он и мысли не допускал о том, чтобы оставить ее дома, а ей не терпелось как можно лучше узнать Америку, хотя он и предупреждал, что у них будет мало времени, чтобы любоваться красивыми видами – демонстрация моделей в одном городе практически ничем не отличалась от подобного мероприятия в другом – приезд, подготовка моделей к показу, демонстрация, продажа, укладка багажа и снова в путь, причем все это в замкнутом пространстве почти одинаковых универмагов. Хьюго по опыту знал, как изматывает подобное турне. Когда оно закончится, думал он, Пола будет рада вернуться к спокойной жизни. А если нет, ну что ж, тогда ему придется спокойно, но твердо объяснить ей, что если она хочет и в будущем с той же безудержной расточительностью сорить его деньгами, то должна быть готова позволить ему рано ложиться спать, чтобы иметь возможность творить на свежую голову.
Итак, в целом Хьюго был более чем доволен своим новым образом жизни. А судя по тому, как она тихонько напевала про себя, готовясь выйти с ним в демонстрационный зал, Пола тоже была счастлива.
Медовый месяц продолжался ровно полгода. Хьюго с помощью своего излюбленного приема прятать голову в песок удавалось игнорировать первые раскаты грома, предупреждающие о приближении бури, но однажды утром, в начале июня, он уже не смог их не заметить.