– Наверное, придется, – сказала Пола, потягивая шампанское и чувствуя, что она довольна впервые с того момента, как доктор подтвердил ее состояние.
В те дни она заглядывала в демонстрационный зал только лишь для того, чтобы получить удовольствие от сознания, что ее присутствие там заставляет Лэдди беспокоиться, будет очень приятно по уважительной причине не показываться там, кроме тех случаев, когда ей потребуется примерить красивую одежду для будущих мам, модели которой, она была уверена, Хьюго для нее разработает. Какая жалость, что сейчас в моде мини-юбки – они не очень хорошо смотрятся при округлившемся животе. Но Хьюго, она уверена, придумает что-нибудь такое, что будет одновременно и модным, и привлекательным, и она будет самой изысканной будущей мамой во всем Нью-Йорке.
Может, все-таки быть беременной не так уж плохо.
К моменту рождения Гарриет Пола вернулась к прежнему мнению. Все-таки, значит, она была права в своих первоначальных опасениях, беременность – это ужасно! Шли месяцы, и она испытывала все большее отвращение, глядя на свое расплывшееся тело. Как же оно безобразно! Сможет ли оно снова прийти в норму? А ее бедная кожа, растянутая на похожем на детский мяч животе, станет ли она снова гладкой и упругой? Дважды в день она втирала в кожу миндальное масло, но тревога не проходила, а приятный ореховый запах миндаля, который всегда ей нравился, теперь вызывал тошноту Впрочем, такое же ощущение вызывал у нее теперь почти любой запах – приятный или неприятный.
– Бодритесь, дорогая, тяжелая беременность – легкие роды, – утешала ее самая близкая приятельница Мелани Шрайвер, но Пола вскоре убедилась, что это очередная бабкина сказка.
Роды были затяжными и тяжелыми. К тому времени, когда Гарриет Бристоу Варна наконец с криком появилась на свет, Пола была настолько измучена, что не захотела не только взять ее на руки, но даже взглянуть на дочь. Она лежала на койке с влажными от пота волосами, прилипшими к бледному, словно восковому лицу, смутно сознавая, что вокруг нижней части ее тела суетятся какие-то люди, и чувствовала что-то неладное. Она уловила слово «кровотечение», но это вызвало скорее не тревогу, а раздражение.
– Лежите спокойно, госпожа Варна, постарайтесь не двигаться, – сказала ей озабоченным тоном медсестра, а Пола лишь подумала. «Вот тупая корова! Да разве я могу двинуться?»
И снова суета, и снова голоса. «Сейчас я сделаю укол, госпожа Варна, чтобы остановить кровотечение» Игла глубоко входит в вену Встревоженные лица. Она так устала, что ей все равно.
Все вокруг, как в тумане, лица плывут перед глазами, голоса доносятся откуда-то издалека.
«Больше никогда, – думала Пола, проваливаясь в мягкий обволакивающий туман. – Никогда и ни за что!»
– Дорогая, ты уже не спишь? Тут к тебе пришли.
Пола, откинувшись на подушки, подавила тяжелый вздох. Как только неделю назад ей позволили возвратиться из больницы домой, к ней непрерывным потоком шли посетители, и она уже была сыта ими по горло.
Дамы, с которыми она встречалась на обедах и других благотворительных мероприятиях, приходили навестить ее под предлогом, что им хотелось подарить что-либо новорожденной, но, как подозревала Пола, половина приходила из любопытства посмотреть на ее новый дом, а половина хотела своими глазами увидеть, как пострадала ее внешность от выпавших на ее долю мучений. Пришла делегация от сотрудников Дома моды Хьюго во главе с Морой Хемингуэй, с огромным букетом цветов и поздравительной открыткой, подписанной всеми без исключения сотрудниками. «Вот лицемеры!» – с горечью подумала Пола.
Но больше всего ее раздражали мать и сестры Хьюго. Они никогда ее не любили, а теперь вдруг у них появился интерес собственников, который ее раздражал и вызывал чувство, сходное с клаустрофобией. Они склонялись над утопающей в кружевах колыбелькой, ворковали над малышкой, поправляли одеяльце и твердили, что вот эта черта ее личика в точности, как у бабушки Дучерри, а вот та – ну, копия тетушки Софьи.
– Носик у нее точно, как у Дучерри, – торжествующе заявляла мать Хьюго, и Пола едва сдерживалась, чтобы не закричать: «Нет! У нее мой нос! Я ее мать и, ради Бога, может быть, вы все-таки позволите ей быть чуточку похожей на меня?»
Марта не ограничивалась воркованием над колыбелью, она еще настаивала на том, чтобы сидеть, как на часах, у постели Полы, и отказывалась подчиняться даже медсестре, которую Хьюго нанял для ухода за «своими девочками», как он их называл, и которая была серьезно обеспокоена тем, что непрерывный поток посетителей может плохо отразиться на состоянии здоровья Полы.
– Роженицам нужен отдых, – вежливо увещевала она, но Марта была непреклонна.
– Уж не думаете ли вы, что я этого не знаю? Я родила четверых. А сколько детей у вас, молодая леди?
Элли, медсестра, с трудом сдерживая себя, отвечала:
– В таком случае вы должны знать, как могут утомить посетители. Мне не хочется, чтобы у госпожи Варны снова подскочила температура. Она еще очень слаба.
Марта громко фыркнула. Фырканье, по-видимому, означало: «Сколько шуму из-за пустяков!»
– Мы не посетители, мы – члены семьи, – произнесла она вслух.
– Извините. Но доктор прописал госпоже Варне полный покой, иначе он снова поместит ее в больницу. Боюсь, что мне придется настоять на том, чтобы вы ушли.
В конце концов, сославшись на свои полномочия, сестра добилась повиновения, и Марта, едва сдерживая негодование, удалилась. Пола торжествовала. Как приятно, когда кто-то другой борется за твои интересы, особенно сейчас, когда она так слаба и так страшно устала.
Однако вторую половину дня Элли была свободна, она ушла, и Полу некому было защитить, когда к ней заглянул Хьюго и объявил, что к ней пожаловал новый гость.
– О, Хьюго, я не очень хорошо себя чувствую. Нельзя ли спровадить посетителя? – умоляла Пола.
– Это Грег, дорогая, – тихо сказал Хьюго.
Грег! Сердце у нее забилось быстрее, и усталость вдруг куда-то исчезла.
С того июльского вечера в саду она его ни разу не видела. Прямо из Техаса он уехал по делам в Европу, и Пола даже обрадовалась этому, потому что к тому времени знала, что беременна, а ей хотелось предстать перед Грегом в наилучшем виде. С их встречи прошло несколько месяцев, но она совсем не забыла о том, какое он произвел на нее впечатление. И теперь, когда Грег пришел навестить ее, на нее нахлынули воспоминания, ввергнув в состояние, близкое к панике.
Она не могла встретиться с ним в таком виде – почти без косметики, со сбившимися от лежания волосами. Но, несмотря на все, ей безумно хотелось его увидеть. Дыхание перехватило и она заметила, как дрожат ее руки.
– Мои поздравления, Пола. Как ты себя чувствуешь?
Он стоял в дверях с огромным букетом цветов и корзинкой с фруктами – все такой же красивый, каким она его помнила.
– Спасибо, хорошо. – Ее голос слегка дрожал, но она надеялась, что он этого не заметит.
– Выглядишь ты отлично. Ну, Хьюго, негодяй ты этакий, тебя, я вижу, нельзя и на пять минут оставить без присмотра! Стоило мне уехать в первый раз, как ты женился, а во второй – стал отцом.
– Ну, ты отлучился не на пять минут, – сухо заметил Хьюго. – Тебя не было более шести месяцев.
– Да, да, ты прав. Но, уверяю, если бы я оказался наедине с Полой, я бы тоже натворил глупостей. – Он, поддразнивая, посмотрел ей прямо в глаза, и она почувствовала, как вспыхнули ее щеки. – Это тебе, Пола, самой прекрасной мамочке в Нью-Йорке, – сказал он, протягивая ей букет.
– Спасибо. Цветы очень красивы… – пробормотала она, почувствовав себя страшно глупо. Такого у нее не случалось ни с одним мужчиной – никогда прежде.
– Позволь, я возьму их, – сказал Хьюго. – Скажу Дорис, чтобы поставила их в воду. А не выпить ли нам чего-нибудь? Надо бы открыть бутылочку шампанского и выпить за здоровье новорожденной, а?
– Прекрасная мысль, – сказал Грег. – Узнаю старого Хьюго: готов пить шампанское по любому поводу.
– Рождение нашей малышки едва ли можно назвать любым поводом, – сказала Пола с легким упреком, когда Хьюго вышел из комнаты. – Не хотите взглянуть на нее? Она спит, но… – Она протянула руку, чтобы откинуть кружевной полог над колыбелькой, но Грег не двинулся с места, и, вопросительно подняв на него глаза, она встретилась с ним взглядом и смутилась.
– Уж лучше я погляжу на ее маму, – сказал он дерзко, и Пола почувствовала, как что-то сжалось у нее внутри.